ЛОДЕЙНИКОВ
1
В краю чудес, в краю живых растений,Несовершенной мудростью дыша,Зачем ты просишь новых впечатленийИ новых бурь, пытливая душа?Не обольщайся призраком покоя:Бывает жизнь обманчива на вид.Настанет час, и утро роковоеТвои мечты, сверкая, ослепит.
2
Лодейников, закрыв лицо руками,Лежал в саду. Уж вечер наступал.Внизу, постукивая тонкими звонками,Шел скот домой и тихо лопоталНевнятные свои воспоминанья.Травы холодное дыханьеСтруилось вдоль дороги. Жук летел.Лодейников открыл лицо и погляделВ траву. Трава пред ним предсталаСтеной сосудов. И любой сосудСветился жилками и плотью. ТрепеталаВся эта плоть и вверх росла, и гудШел по земле. Прищелкивая по суставам,Пришлепывая, странно шевелясь,Огромный лес травы вытягивался вправо,Туда, где солнце падало, светясь.И то был бой травы, растений молчаливый бой.Одни, вытягиваясь жирною трубойИ распустив листы, других собою мялиИ напряженные их сочлененья выделялиГустую слизь. Другие лезли в щельМежду чужих листов. А третьи, как в постель,Ложились на соседа и тянулиЕго назад, чтоб выбился из сил.
И в этот миг жук в дудку задудил.Лодейников очнулся. Над селеньемВсходил туманный рог луны,И постепенно превращалось в пеньеШуршанье трав и тишины.Природа пела. Лес, подняв лицо,Пел вместе с лугом. Речка чистым теломЗвенела вся, как звонкое кольцо.В тумане беломТрясли кузнечики сухими лапками,Жуки стояли черными охапками,Их голоса казалися сучками.Блестя прозрачными очками,По лугу шел красавец Соколов,Играя на задумчивой гитаре.Цветы его касались сапоговИ наклонялись. Маленькие твариС размаху шлепались ему на грудьИ, бешено подпрыгивая, падали,Но Соколов ступал по падалиИ равномерно продолжал свой путь.
Лодейников заплакал. СветлякиВокруг него зажгли свои лампадки,Но мысль его, увы, играла в пряткиСама с собой, рассудку вопреки.
3
В своей избушке, сидя за столом,Он размышлял, исполненный печали.Уже сгустились сумерки. КругомНочные птицы жалобно кричали.Из окон хаты шел дрожащий свет,И в полосе неверного сияньяСтояли яблони, как будто изваянья,Возникшие из мрака древних лет.Дрожащий свет из окон проливалсяИ падал так, что каждый лепестокСреди туманных листьев выделялсяПрозрачной чашечкой, открытой на восток.И всё чудесное и милое растеньеНапоминало каждому из насПрироды совершенное творенье,Для совершенных вытканное глаз.
Лодейников склонился над листами,И в этот миг привиделся емуОгромный червь, железными зубамиСхвативший лист и прянувший во тьму.Так вот она, гармония природы,Так вот они, ночные голоса!Так вот о чем шумят во мраке воды,О чем, вздыхая, шепчутся леса!Лодейников прислушался. Над садомШел смутный шорох тысячи смертей.Природа, обернувшаяся адом,Свои дела вершила без затей.Жук ел траву, жука клевала птица,Хорек пил мозг из птичьей головы,И страхом перекошенные лицаНочных существ смотрели из травы.Природы вековечная давильняСоединяла смерть и бытиеВ один клубок, но мысль была бессильнаСоединить два таинства ее.
А свет луны летел из-за карниза,И, нарумянив серое лицо,Наследница хозяйская ЛарисаВ суконной шляпке вышла на крыльцо.Лодейников ей был неинтересен:Хотелось ей веселья, счастья, песен,—Он был угрюм и скучен. За рекойПлясал девиц многообразный рой.Там Соколов ходил с своей гитарой.К нему, к нему! Он песни распевал,Он издевался над любою паройИ, словно бог, красоток целовал.
4
Суровой осени печален поздний вид.Уныло спят безмолвные растенья.Над крышами пустынного селеньяЗаря небес болезненно горит.Закрылись двери маленьких избушек,Сад опустел, безжизненны поля,Вокруг деревьев мерзлая земляПокрыта ворохом блестящих завитушек,И небо хмурится, и мчится ветер к нам,Рубаху дерева сгибая пополам.
О, слушай, слушай хлопанье рубах!Ведь в каждом дереве сидит могучий Бах,И в каждом камне Ганнибал таится…И вот Лодейникову по ночам не спится:В оркестрах бурь он слышит пред собойНапев лесов, тоскующий и страстный…На станции однажды в день ненастныйПростился он с Ларисой молодой.
Как изменилась бедная Лариса!Всё, чем прекрасна молодость была,Она по воле странного капризаСлучайному знакомцу отдала.Еще в душе холодной СоколоваНе высох след ее последних слез,—Осенний вихрь ворвался в мир былого,Разбил его, развеял и унес.Ах, Лара, Лара, глупенькая Лара,Кто мог тебе, краса моя, помочь?Сквозь жизнь твою прошла его гитараИ этот голос, медленный, как ночь.Дубы в ту ночь так сладко шелестели,Цвела сирень, черемуха цвела,И так тебе певцы ночные пели,Как будто впрямь невестой ты была.Как будто впрямь серебряной фатоюБыл этот сад сверкающий покрыт…И только выпь кричала за рекоюВплоть до зари и плакала навзрыд.
Из глубины безмолвного вагона,Весь сгорбившись, как немощный старик,В последний раз печально и влюбленноЛодейников взглянул на милый лик.И поезд тронулся. Но голоса растенийНеслись вослед, качаясь и дрожа,И сквозь тяжелый мрак миротвореньяРвалась вперед бессмертная душаРастительного мира. Час за часомБежало время. И среди полейОгромный город, возникая разом,Зажегся вдруг миллионами огней.Разрозненного мира элементыТеперь слились в один согласный хор,Как будто, пробуя лесные инструменты,Вступал в природу новый дирижер.Органам скал давал он вид забоев,Оркестрам рек — железный бег турбинИ, хищника отвадив от разбоев,Торжествовал, как мудрый исполин.И в голоса нестройные природыУже вплетался первый стройный звук,Как будто вдруг почувствовали воды,Что не смертелен тяжкий их недуг.Как будто вдруг почувствовали травы,Что есть на свете солнце вечных дней,Что не они во всей вселенной правы,Но только он — великий чародей.
Суровой осени печален поздний вид,Но посреди ночного небосводаОна горит, твоя звезда, природа,И вместе с ней душа моя горит.
1932–1947ПРОЩАНИЕ
Памяти С. М. Кирова
Прощание! Скорбное слово!Безгласное темное тело.С высот Ленинграда суровоХолодное небо глядело.И молча, без грома и пенья,Все три боевых поколеньяВ тот день бесконечной толпоюПрошли, расставаясь с тобою.
В холодных садах Ленинграда,Забытая в траурном марше,Огромных дубов колоннадаСтояла, как будто на страже.Казалось, высоко над намиПрирода сомкнулась рядамиИ тихо рыдала и пела,Узнав неподвижное тело.
Но видел я дальние дали,И слышал с друзьями моими,Как дети детей повторялиЕго незабвенное имя.И мир исполински прекрасныйСиял над могилой безгласной,И был он надежен и крепок,Как сердца погибшего слепок.
1934
НАЧАЛО ЗИМЫ
Зимы холодное и ясное началоСегодня в дверь мою три раза простучало.Я вышел в поле. Острый, как металл,Мне зимний воздух сердце спеленал,Но я вздохнул и, разгибая спину,Легко сбежал с пригорка на равнину,Сбежал и вздрогнул: речки страшный ликВдруг глянул на меня и в сердце мне проник.
Заковывая холодом природу,Зима идет и руки тянет в воду.Река дрожит и, чуя смертный час,Уже открыть не может томных глаз,И всё ее беспомощное телоВдруг страшно вытянулось и оцепенелоИ, еле двигая свинцовою волной,Теперь лежит и бьется головой.
Я наблюдал, как речка умирала,Не день, не два, но только в этот миг,Когда она от боли застонала,В ее сознанье, кажется, проник.В печальный час, когда исчезла сила,Когда вокруг не стало никого,Природа в речке нам изобразилаСкользящий мир сознанья своего.
И уходящий трепет размышленьяЯ, кажется, прочел в глухом ее томленье,И в выраженье волн предсмертные чертыВдруг уловил. И если знаешь ты,Как смотрят люди в день своей кончины,Ты взгляд реки поймешь. Уже до серединыСмертельно почерневшая водаЧешуйками подергивалась льда.
И я стоял у каменной глазницы,Ловил на ней последний отблеск дня.Огромные внимательные птицыСмотрели с елки прямо на меня.И я ушел. И ночь уже спустилась.Крутился ветер, падая в трубу.И речка, вероятно, еле билась,Затвердевая в каменном гробу.
1935ВЕСНА В ЛЕСУ
