Войлс говорил, попыхивая сигарой:
- На столе лежит докладная записка, касающаяся некоего Нельсона Манси, миллионера из Джексонвилла, штат Флорида, который будто бы угрожал Розенбергу. Власти Флориды убеждены, что Манси заплатил кучу денег за убийство виновного в изнасиловании и его адвоката. В докладной об этом ни слова. Двое наших людей поговорили с адвокатом Манси сегодня утром, и, надо сказать, их встретили очень гостеприимно. Манси, по словам его адвоката, нет в стране, и, конечно, он не имеет никакого представления о том, когда тот вернется. Я выделил двадцать человек на его поиски.
Войлс снова зажег сигару и посмотрел на листок бумаги, лежащий на столе.
- Под номером четыре идет группа, называющая себя "Белым сопротивлением", небольшая группа из десантников-диверсантов среднего возраста, за которой мы наблюдаем примерно три года. Вы получили докладную записку. Довольно слабое, должен заметить, подозрение. Они, скорее, будут бросать зажигательные бомбы и сжигать кресты. Не так много хитрости. И, что важно, не слишком много денег. Я серьезно сомневаюсь, что они смогли бы так быстро, как в данном случае, воспользоваться оружием. Но тем не менее я выделил двадцать человек.
Ист развернул увесистый бутерброд, понюхал, но решил оставить его. Лук был холодный. Аппетит пропал. Он слушал и делал записи. Номер шесть в списке был несколько необычным человеком. Псих по имени Клинтон Лейн объявил войну гомосексуалистам. Его единственный сын уехал с семейной фермы в Айове в Сан-Франциско, чтобы насладиться жизнью гомосексуалистов, но вскоре умер от СПИДа. Лейн сошел с ума и поджег офис коалиции гомосексуалистов в Де-Мойне. Его арестовали и приговорили к четырем годам, но в 1989 году он совершил побег, и его не нашли. Согласно записке, он организовал широкую контрабанду наркотиками и зарабатывал на этом миллионы. И использовал деньги в небольшой личной войне с гомосексуалистами и лесбиянками. ФБР пыталось схватить его в течение пяти лет, но, как думали многие, он действовал за пределами Мексики. Все эти годы он посылал почту, полную ненависти, конгрессу, Верховному суду, Президенту. Войлс не считал Лейна подозреваемым. Он был психом, не в своем уме, но ни один камень не должен оставаться неперевернутым. На это он назначил только шесть агентов.
В списке было шесть фамилий. На каждого подозреваемого было выделено от шести до двадцати лучших спецагентов. В каждой группе выбран руководитель. Дважды в день они должны были докладывать Исту, который, в свою очередь, каждый день утром и после обеда встречался с директором. Сто или даже больше агентов будут обшаривать улицы и пригороды в поисках улик.
Войлс говорил о секретности. Пресса будет следовать повсюду подобно ищейкам, так что расследование должно быть исключительно секретным. Только он, директор, будет вести разговоры с прессой, и мало что он сможет сказать им.
Он сел, а К. О. Льюис пустился в бессвязный монолог о похоронах, безопасности и просьбе шефа Раньяна относительно помощи в расследовании.
Эрик Ист маленькими глотками пил холодный кофе и изучал список.
За тридцать четыре года Абрахам Розенберг записал не менее тысячи двухсот мнений. Его продукция постоянно изумляла специалистов по конституционному праву. Он как бы случайно игнорировал скучные антитрестовские случаи и апелляции по налогам, но если дело хоть в малейшей степени было по-настоящему противоречивым, то он хватался за него обеими руками. Он излагал в письменной форме мнения большинства, совпадение мнений большинства, совпадения по разногласиям и записал много-много особых мнений. Зачастую в выражении своего особого мнения он оставался в полном одиночестве. По каждому "горячему" делу за тридцать четыре года было записано так или иначе мнение Розенберга. Ученые и критики любили его. Они публиковали книги, эссе и критические заметки о нем и его работе. Дарби нашла пять отдельных справочников в жестком переплете с его мнениями, примечаниями редакторов и аннотациями. Один том содержал одни лишь особые мнения великого человека. Она пропустила занятия в четверг и уединилась в кабине для научной работы юридической библиотеки на пятом этаже здания. Компьютерные распечатки были аккуратно разложены на полу. Раскрытые книги Розенберга стопками лежали на столе.
Имелась причина для убийств. Месть и ненависть можно допустить лишь в отношении Розенберга. Но добавь Дженсена для уравнения, и месть и ненависть станут менее значимыми. Конечно, он был омерзительным, но не вызывал гнева, подобно Янту или даже Мэннингу.
Она не нашла книг с критикой записей судьи Гленна Дженсена. За шесть лет он собственноручно выразил в письменной форме только двадцать восемь мнений большинства, т. е. его труд был наименее производительным в суде. Он записал несколько особых мнений и присоединился к совпадению мнений по отдельным случаям, но тем не менее работал медленно и мучительно. Временами его записи были четкими и понятными, порой - бессвязными и патетическими.
Она изучала мнения Дженсена. Его идеология коренным образом менялась из года в год. В основном, он был постоянен в защите прав обвиняемых по уголовным делам, но имелось достаточно исключений, которые могли поразить любого ученого. В семи случаях он пять раз отстаивал интересы индейцев. Записал три мнения большинства в защиту окружающей среды. Можно сказать, он был великолепен, поддерживая протестующих против налогов.
А вот улик не было. Дженсен был слишком беспорядочен, чтобы воспринимать его серьезно. В сравнении с другими восьмью судьями он был безвреден.
Она закончила другую бутылку теплой "Фрески" и на минуту отложила в сторону свои записи по Дженсену. Ее часы лежали в выдвижном ящике стола, и она понятия не имела, сколько времени. Каллахан протрезвел и хотел попозднее поужинать в квартале у мистера Би. Следовало позвонить ему.
Дик Мабри, составитель речей, маг и волшебник слова, сидел рядом со столом Президента и смотрел, как Флетчер Коул и Президент читают третий вариант предложенного панегирика в адрес судьи Дженсена. Коул отклонил два первых, и Мабри по-прежнему оставался в неведении относительно того, чего же они хотят. Коул предлагает одно. Президент хочет чего-то другого. Раньше, днем, Коул позвонил и попросил забыть о надгробной речи, потому что Президент не будет на похоронах. Потом позвонил Президент и попросил его набросать несколько слов, потому что Дженсен, хотя он и гомосексуалист, все-таки считался другом.
Мабри знал, что Дженсен не принадлежал к числу друзей Президента. Но судью преступно убили, и ему следовало устроить хорошо организованные похороны. Потом позвонил Коул и сказал, что они не уверены, поедет ли Президент, но что-то надо подготовить на всякий случай. Офис Мабри находился в старом административном здании рядом с Белым домом, и весь день там заключались небольшие пари по поводу того, приедет ли Президент на похороны известного гомосексуалиста. Ставили три к одному, что его там не будет.
- Намного лучше. Дик, - сказал Коул, складывая бумагу.
- Мне тоже нравится, - отметил Президент.
Мабри заметил, что Президент обычно ждал, чтобы Коул высказался по поводу его текста.
- Я могу попробовать еще, - сказал Мабри, вставая.
- Нет, нет, - настаивал Коул. - Именно так. Очень проникновенно. Мне нравится.
Он проводил Мабри до двери и закрыл ее за ним.
- Что вы об этом думаете? - спросил Президент.
- Давайте отменим. Я предчувствую нехороший резонанс. Огласка будет большой, но ведь вы произнесете эти прекрасные слова над телом найденного в порнодоме гомосексуалиста. Слишком рискованно.
- Да. Мне кажется, вы...
- Это решающий момент для нас, шеф. Рейтинг продолжает расти, и я просто хочу воспользоваться шансом.
- Мы должны послать кого-то?
- Конечно. Как насчет вице-президента?
- Где он?
- Летит из Гватемалы. Будет здесь сегодня ночью, - Коул неожиданно улыбнулся про себя. - Это неплохо для вице-президента. Похороны гомосексуалиста.
Президент фыркнул:
- Отлично.
Коул перестал улыбаться и стал ходить взад-вперед перед столом.
- Небольшая проблема. Отпевание Розенберга в субботу, всего в восьми кварталах отсюда.
- Лучше, черт побери, исчезнуть на день.
- Знаю. Но ваше отсутствие будет очень подозрительно.
- Я отправлюсь в Уолтер-Рид с жалобами на боли в спине. Раньше такое срабатывало.
- Нет, шеф. Повторные выборы в следующем году. Вы должны удерживаться от посещения госпиталей. Президент оперся ладонями о стол и встал.
- Черт возьми, Флетчер! Я не могу присутствовать на службе в церкви, потому что не смогу сдержать улыбку. Его ненавидели девяносто процентов американцев. Они будут любить меня, если я не отправлюсь туда.
- Протокол, шеф. Хороший вкус. Вас сожжет пресса, если вы не будете присутствовать там. Послушайте, это не повредит. Вам не нужно говорить ни слова. Просто сбросьте напряжение, выглядите по-настоящему печальным и позвольте, чтобы фотокамеры изобразили вас в соответствующем виде. Это займет немного времени.
