Аид. У меня утешен холод, — моя темная область утешительна страдающему сердцу. Низведи к нам Лаодамию, — и утешены будут оба.
Лаодамия.
(Эпод)
Я пришлю тебе чашуСладкого медаС моим Протесилаем.Я смешаюВино и медВ глубокой чашеИз воска.За вино, и за мед, и за восковую чашуДай мне, дай мнеХоть на три часа Протесилая.
Персефона. Красота милого героя и скорбь его о разлуке с милою наполнили мое сердце неизъяснимою жалостью.
Аид. Жалость? Подумай, кого ты жалеешь! Не тень ли, скользнувшую по стене!
Персефона. Тень!
Протесилай. Молю тебя, Аид, отпусти меня.
Подземные боги.
(Строфа II)
Сочетать живую с мертвымМожет только царь Аид.Только раз придет обратноУспокоенный к жене.Он вернется, и живоеПринесет вино,И утешит, засмеетсяЗдесь, у Летских вод, Загрей.
(Антистрофа II)
Отпусти ПротесилаяК Лаодамии, Аид.Приведет его обратноВ час назначенный Гермес.То, что было волей к жизни,Вечная любовь,Сочетает жизнь со смертью,Но твоя победа, царь.
(Эпод)
Жизнь и смерть,Пронзенные любовью,Айса взвешивает нынеИ вещает:«Жизнь и смерть,Да и нет —Одно!»
Персефона. Он — только человек. Красотою подобный богу, он — только человек.
Аид. Из мира вечного и святого стремишься ты, Протесилай, в мир преходящего бытия. Ты хочешь вернуть невозвратное, не думая о том, что неустанные Оры умчали земную жизнь к иным достижениям.
Персефона. О Аид, отпусти его!
Аид. Лаодамия, которую ты зовешь своею, обручена другому. Знаешь ли ты это, Протесилай?
Протесилай. От ненавистного ей брака спасти ее — вот зачем она зовет меня свирельным стоном.
Аид. С того дня, когда воцарился я здесь, только дважды покидал я мое царство. За Персефоною — первый раз, и второй раз — к небесному врачевателю. Тягостен земной воздух для ступившего на мой берег Леты. Так, исполню ради молений Персефоны мольбу твою, великодушный герой. Три часа на земле дам тебе, — и знаю, второй раз ты не придешь докучать мне безумными жалобами. Гермес, три часа дарованы Протесилаю и Лаодамии. Поспеши.
Опять смыкаются тройные стены мрака. Слышен гулкий плеск Леты. Затихает. Проясняются слегка очертания царского чертога. В темный сад тихо входят Протесилай и Гермес.
Гермес. Дверь не замкнута, — но тебе не переступить порога, если не впустит тебя Лаодамия. Стучись. Проси приюта.
Гермес отошел и скрылся. Протесилай стучится в дверь. Из-за двери слышен взывающий вопль Лаодамии.
Лаодамия. Кто-то стучится. Страшно мне. Как темно! Все ушли. Я одна у ног моего Протесилая. Кто-то стучится в мою дверь. Холодные повосковели ноги, и моим губам их не согреть.
Протесилай. Лаодамия, впусти меня.
Лаодамия. Чей-то голос зовет меня. Чей голос? Или, приколдованный чарами воска, вернулся он? Боюсь верить. Чье же это чародейство, пагубное и злое, из ночной тьмы воздвигающее зовущий вопль?
Протесилай. Лаодамия!
Лаодамия. Обманчивый призрак, уйди, не пугай меня! Мой милый, Протесилай мой, со мною. Из воска я воздвигла его, в него перелила я душу мою, душу мою сочетала я с душою Протесилая. Ночной, неведомый, сокройся! Стал воском возлюбленный мой.
Протесилай. О Лаодамия, это я! Ночной пришелец — я. Взывавшему за оградой в ночи, кто бы он ни был, надлежит открыть дверь. Ночью к тебе прихожу я. Я — Протесилай, мне ли не откроет дверей Лаодамия! О Лаодамия, это — я!
Лаодамия. Он, мой милый, здесь, — он был в моих объятиях. А ты, пришелец…
Протесилай. Встань, Лаодамия, открой свою дверь, впусти меня скорее! Мал срок, данный мне, — впусти меня скорее! Взывающего за оградою, в холоде ночи, под ворожащею луною, впусти меня скорее!
Лаодамия. Милый мой со мною, — со мною мой милый, мой неизменный, мой.
Протесилай. Ласки расточаешь ты моему восковому идолу, моему идолу повторяешь ты страстные и нежные слова. Так много любви и вожделения вложено в этот воск, что не мог я и во владениях Аида не почувствовать твоих ласк, твоего нежного и сладкого зова. Широкие ворота Аидова дома разверзлись для меня, — пламенная сила твоих заклятий победила ад. Отвори мне, Лаодамия, — я — твой Протесилай. О Лаодамия, это — я! Открой, открой мне дверь, не сокращай сладких минут любви! Только три часа даровал нам Аид.
Лаодамия. Не смею не слушаться, боюсь открыть мою дверь, — что же мне делать? Темно. Едва мерцает последняя лампада. Холодно. Одежды чьи-то. Разбросали. Ушли нагие. Мы звали? Чаровали? Докликались, дозвались, и он пришел!
Стремительно открыла дверь. Выбежала в сад. На ней белая одежда, едва надета. — чья-то чужая, спешно поднятая. Бросилась к Протесилаю, свирельным воплем окликнула его.
Лаодамия. Протесилай, мой милый!
Протесилай молча обнимает Лаодамию. Она дрожит. Отходит. Одежда скользит с ее тела, падает к ее ногам, обнажая вздрагивающее прекрасное тело.
Лаодамия. Ты холодный, холодный, — землею сырою пахнет от тебя.
Протесилай. Из земли сырой возник я снова, из области покоя и неподвижных снов пришел я к тебе, Лаодамия, в твою милую область, в страну вечного сгорания. Трудный путь свершил я, Лаодамия, движимый зовущею силою Любви. Тебя люблю, Лаодамия, и пришел к тебе возвестить закон небесной Афродиты: Люби Меня.
Лаодамия. О Протесилай! Мой бедный герой! Как холодны твои руки! Иди ко мне, насладись моею любовью, — я отогрею тебя на моей груди, и, когда пройдет данный богами срок, я не отдам, не отдам тебя Аиду! С тобою, за тобою пойду я повсюду, — за тобою, с тобою, мой Протесилай!
Лаодамия уводит Протесилая в свой чертог. Завесою черного мрака закрывается мир.
Действие пятое
Сад становится светлым. Тихо встает кроткая Эос. От тихого и темного чертога ложится тень на прохладу дремлющего сада.
Эос. Ночь проходит. Моя пора. Встречу ясного, ненаглядного — и уйду. Разгорается, сияет веселыми улыбками, ждет.
Оры (пролетая). Здесь выходец из Аидова царства, очарован весь дом чарами тайны и молчания. Все хранит безмолвие, и даже ветер пробегает стороною, не шевельнет занавесою двери.
К терему подходит Антим с цветами для жертвоприношения.
Антим. Госпожа моя, встань, отгони от себя очарование утреннего сна. Уже поздно, — хотя и молчит таинственно весь дом, — уже поздно, и я принес тебе цветы.
Змея. А ты не боишься?
Антим. Царица Лаодамия, в тот самый час, как ты велела, вот видишь, я пришел к твоему терему, я принес тебе все цветы, которые ты велела мне принести.
В кустах кто-то смеется тихо, — и от утренней прохлады вздрогнул старик. Серебристый слышен плеск воды в водоеме.
Антим. Эти цветы, они для жертвоприношения нужны тебе, — боги их примут благосклонно, — свежи и благоуханны эти цветы.
Змея. Царица молчит. Что твои цветы для милой Лаодамии!
Антим. Всегда Лаодамия в это время выходила из своей опочивальни и шла в сад наслаждаться прохладой утра, запахом роз и нежным стрекотаньем цикад. Сегодня в ее терему так тихо, — и все в доме молчит. Что это значит? Боюсь, не случилось ли чего.
Сатир (высовывая из-за куста косматую голову). Приятель, дверь-то приоткрыта. На твоем месте я бы посмотрел в щель, что там делает Лаодамия.
Антим (заглядывая в дверь). Лаодамия! Царица! Да она не слышит. Эге!
Сатир. Приятель, что там делает твоя госпожа?
Антим. Что я увидел, о том и сказать страшно.
Сатир. Ну, говори, что ты там увидел. Я бы и сам посмотрел, да чую, что там есть кто-то, с кем не следует мне встречаться.
Антим. Да что! Тебе-то можно сказать — ты не наш. Лаодамия, забывши всякий стыд, обнимает на своем ложе тайком забравшегося к ней гостя. Нагая прильнула к нему и ничего не слышит, знай себе целует и ласкает.
Сатир. А ты знаешь, кто там?
Антим. Не видно — темно. Вот она, прославленная верность! Вот почему не хочет Лаодамия нового мужа! Видно, все женщины одинаковы. Еще царица! На то ли дано ей носить золотом шитую багряницу!
