— Бриндизи, — все же нашлась она, справедливо решив, что более длинную фразу матрос может не понять.
Но все обошлось. Вахтенный кликнул другого матроса, что-то сказал ему. Тот что-то сказал в ответ и собрался перехватить чемоданы у извозчика, но тот чемоданы не отдавал.
«Требует платы,» — поняла Тереза. Она достала из сумочки сохранившийся у нее с Гонконга шиллинг и вручила его извозчику. Тот что-то начал ворчать, но уже не стал сопротивляться, когда матрос подхватил вещи журналистки.
К каюте, как и ожидала Тереза, пришлось спуститься по лестнице внутрь корабля. Лестница оказалась крутой, но сопровождавший ее матрос легко и быстро слетел по ступенькам вниз, словно и не был нагружен вещами, а потом быстро поднялся вновь и протянул руку Терезе. Вдобавок он еще и широко улыбался. За два дня в Адене она уже позабыла, что так могут улыбаться совершенно незнакомые люди. Эта улыбка турецкого матроса как-то воодушевила ее и обнадежила. Даже скромная каюта, которая явно проигрывала даже каюте «Ливерпуля», не смогла разрушить этот положительный настрой.
«Теперь все будет хорошо. Все будет хорошо,» — подумала она.
Тереза засунула чемоданы под кровать, закрыла каюту на ключ, который вручил ей матрос, и поднялась на палубу. Это и было ее компромиссом — ожидать «Пруссию» на корабле. Она нашла тихое место на носу судна, где были расставлены шезлонги, открыла книгу своей любимой писательницы и стала ждать.
Это было немного наивно. «Пруссия» могла прийти через час и через два, но Тереза не могла по-другому. Это было ее оправдание, словно мучительным ожиданием она могла искупить свое маленькое как-бы предательство. Она уже не рисовала, как раньше, в голове картинку того, как она радостно встретит Энтони, сходящего с палубы «Пруссии», как они радостно будут улыбаться друг другу. Она просто ждала.
Ей повезло. Тереза не успела прочесть и десяток страниц, как в бухту стал заходить серый с черными трубами пароход. Это мог быть, какой-нибудь другой корабль, не «Пруссия». Но сердце Терезы бешено забилось. Пароход медленно двигался и остановился посреди бухты. Какое-то время ничего не происходило, потом к нему подошел небольшой паровой катер, подхватил брошенный канат и потащил вновь пришедший трансторт к пристани.
Тереза не заметила, как поднялась с шезлонга, подошла к борту и с силой схватилась за поручни. Серый гигант проплывал мимо нее, а на его борту черной краской сияло ««Pruessen». Так Тереза простояла около часа. Стоянка прусского пассажирского лайнера оказалась рядом с «Гайрет». С ее борта сошло несколько человек, но ни в одном журналистка не узнала Деклера.
— Он не вернулся? — кто-то, подошедший сзади, спросил ее.
— Нет, — рассеяно ответила Тереза и только после этого обернулась.
Рядом с ней стоял Марко Штейнер.
— Это вы? — удивилась Тереза. — Но у вас же дела в Адене.
— Как я уже рассказывал вам, мисс Одли, — ответил Штейнер. — Торговый партнер меня подвел, и я потерял надежду его дождаться. Мне пора вернуться домой, пока мои пациенты не забыли меня и не перебежали к другим докторам.
— А как же опиум? — спросила журналистка.
— Куплю на месте. Дороже, конечно, но зато не потеряю клиентов, — улыбнулся миланский доктор. — А проплыть какую-то часть пути с такой замечательной попутчицей как вы — это просто чудо.
— Понятно, — сказала Тереза и вновь перевела взгляд на «Пруссию». Та стояла неподвижно. Те немногие пассажиры, пунктом назначения которых был Аден, уже сошли, и пристань рядом с кораблем была пуста. Потом она снова обернулась к Штейнеру.
— Извините, мне нужно вернуться в каюту, — сказала она. — «Не хватало еще расплакаться прямо перед этим вечно улыбающимся доктором».
Тереза покинула палубу и не видела, что в бухту стал заходить еще один корабль. На этот раз это был уже не какой-нибудь «купец» или пакетбот, а настоящий британский военный крейсер, капитан которого очень хорошо считал деньги.
Сцена 18
«Все становится только хуже,» — думала Тереза в первое свое утро на «Гайрет». Никакой ванны, как на «Пасифике» или дамской комнаты, как на «Ливерпуле» — на этом турецком корабле не было. Ночная ваза, тазик и ведро с водой — вот и все удобства. Да, что там говорить, в каюте не было даже зеркала. Приходилось ловить свое отражение в стекле иллюминатора, чтобы уложить расчесанные волосы. Но хуже всего было отношение обслуги. Тереза еще лежала в постели, как услышала, что повернулся ключ в замке, и в комнату зашел турок-матрос. Ничуть не смущаясь, на ломанном английском, он предложил выбрать блюда на завтрак.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Как он это себе представлял?» — думала Тереза, когда стюард ушел. — «Я должна была в ночной сорочке подняться с постели, подойти к нему и посмотреть, что у него там написано на листке? Или же, наоборот, попросить его подойти поближе, присесть на кровать и уже в таком положении разбираться с завтраком!»
Ни первый вариант, ни второй Терезе не подходили, поэтому она сказала, чтобы принесли омлет и кофе. Когда матрос ушел, она вскочила и повернула ключ в замке, но потом вспомнила, что она точно также поворачивала ключ, ложась спасть, и села на кровать в растерянности. Что же делать?
Впрочем, в следующий раз стюард уже стучал в дверь. Но была ли эта проснувшаяся вежливость или у него были просто заняты руки подносом с едой, Тереза не знала.
Обо всем этом она рассказала Марко Штейнеру. Тот проявил свойственный для цивилизованного человека такт и не стал говорить, что Тереза сама выбрала такой транспорт, что надо было быть внимательнее и что лучше было бы подождать другого парохода. Вместо чтения нотаций миланский доктор извинился, ушел в свою каюту и вернулся с двумя небольшими деревяшками.
— Возьмите, — сказал он. — Весьма полезная вещь для путешественника.
— Что это? — спросила Тереза.
Деревяшки были небольшими, и каждая выглядела, как фасад пряничного домика, который разрезали пополам.
— Вставьте в щель под дверью, — сказал Штейнер и показал, как это надо сделать. — И никто не сможет зайти к вам. Если, конечно, не выломать дверь. — Но, заметив испуг на лице Терезы, добавил. — До этого я думаю не дойдет.
Тереза поблагодарила своего попутчика, а вечером приладила деревяшки под дверью. Правда, больше к ней без стука никто не пытался входить.
Еще журналистку смущало, что на «Гайрет» она и Марко Штейнер были единственными пассажирами. Кроме них, на палубе появлялся еще один человек, который явно не принадлежал к команде корабля. Почему Тереза так решила? Потому что этот человек — турок, если судить по одежде, был чрезвычайно толст, что помешало бы ему быть простым матросом. Но эту причину Тереза приобщила к своей мысленной аргументации больше для порядка, так как никаким матросом он быть не мог. Слишком богатой была его одежда, на шее блестела толстая золотая цепь, а пальцы были все в перстнях. Кроме того, за этим пассажиром всегда следовал слуга, а, скорее, какой-то личный помощник. Он двигался за своим господином всегда чуть сзади, а его спина была чуть согнута, словно он пребывал в полной готовности сделать еще больший поклон, когда к нему обратится его хозяин. Так и происходило. Важный турок поворачивался к своему слуге, а тот тут же сгибался в поясе, выслушивал приказ и куда-то убегал.
Все это Тереза наблюдала не из чистого любопытства. Цикл репортажей «Портреты из кругосветки» за нее никто не напишет. А других пассажиров на «Гайрет» не было.
Наблюдение за важным турком имело одно неприятное следствие. Тереза заметила, что и турок стал поглядывать в ее сторону. И эти взгляды становились все продолжительнее и продолжительнее. Журналистка хотела сказать об этом Штейнеру, но сама себя одернула.
«Ты не маленькая девочка,» — отругала она себя. — «А мистер Штейнер — не твой папочка».
Приходилось молча мириться и с бытовыми неудобствами, и с отсутствием вежливости со стороны обслуги, и с непонятными взглядами этого странного турка.
В остальном плаванье проходило спокойно. «Гайрет», как и до этого «Ливерпуль», предпочитал использовать силу ветра и шел под всеми парусами. На ночь паруса убирали, а утром ставили вновь. Тереза специально старалась выйти на палубу пораньше, чтобы застать это действо. Порывы ветра, команды на незнакомом языке, суета матросов, и вот один из парусов, чуть слышно хлопнув, наполняется ветром, а за ним также раскрываются другие. Тереза задирала голову, наблюдая за этим. Казалось, что какая-то большая птица встряхнулась ото сна и расправила свои крылья. При этом девушка чувствовала радость и восхищение, словно она сама взлетает с этой громадной птицей и несется над морскими волнами.
