Расфасованная греча в большой корзине вывозилась в зал, и зав отделом лично выдавала по одному пакету тем, на чьей ладони красовался порядковый номер. Получившие дефицит исчезали мгновенно, очевидно, опасаясь, что у них отнимут обретённое сокровище. Проверять вес никому не приходило в голову.
Разумеется, сэкономленного мешка на всех не хватило, так что, перед закрытием магазина по килограмму ядрицы (на этот раз без обвеса), получили только избранные. Не знаю, дали бы мне пакетик крупы, если бы я стал претендовать на её получение. Вполне возможно, что дали бы, всё-таки я разгружал хлеб и был в бакалейном отделе своим человеком. Но у меня дома было довольно гречи, полученной по медицинским каналам, поэтому я ничего не просил, и причитающуюся мне кашу съел кто-то другой.
ТЯЖЁЛАЯ РАБОТА
Приходит в универсам машина с товаром, становится к эстакаде, и начинается разгрузка. Одни товары разгружать легко и приятно, с другими приходится помучиться. А что разгружать всего трудней?
На первый взгляд, хуже всего — мясо. Хорошо, если привезут худосочных российских коровёнок. Средний вес у этих полутуш — 120 килограмм, то есть, на руку ложится чуть больше полуцентнера. А если импорт? Привезут залитые жиром французские или бельгийские полутуши; там на руку будет приходиться и девяносто, и сто килограммов. Случалось, на эстакаду вызывали мясника, чтобы он разрубил неподъёмные полутуши на четвертины. Вот только нести их становилось неудобно.
Рыба тоже хороша. Замороженные брикеты получали поштучно, считая, что в брикете ровно сорок килограммов мороженой рыбы. Но на самом деле бывало и сорок пять, и пятьдесят кило. Рыба в ту пору стоила дёшево, а флот наш не гнался за сверхприбылями. Носить рыбные брикеты приходилось в обнимку, после чего нужно было срочно менять передник и рукавицы.
И всё же, долгое время я считал, что самый противный товар — соль. Привозили её в алюминиевых ящиках, по двадцать килограммовых пачек в каждом. Ящики были украшены ручками из тонкого алюминиевого прутка. Тут нарушался первый грузчицкий закон: ничего не брать пальцами. Ладонями скользкий алюминий не удержишь, а ручки были, как правило, погнуты и плотно прилегали к стенкам ящика. Поднять эту двадцатикилограммовую дуру можно было только кончиками пальцев. Стандартный привоз соли — четыре тонны. Двести уродских ящиков надо погрузить на тележки, а потом сгрузить в отделе. Изувеченные пальцы болели потом неделю, а то и две.
Таковы были мои предпочтения со знаком «минус» до той поры, пока первый раз в магазин не привезли деньги.
В универсам люди приходят, да и прежде приходили с крупными деньгами. А, расплачиваясь за покупку, неизменно получали какое-то количество мелочи. Мелочь эта уходила из карманов во время поездок на городском транспорте, при покупке мороженого, пирожков и прочей ерунды у уличных торговцев, в киосках «Союзпечати» и много где ещё. Конечно, случалось, что и в магазине кассирша спрашивала, нет ли у покупателя нужных копеек, но гораздо чаще просто отсчитывала сдачу из полных кассовых ящиков.
Выручку универсам сдавал в банк. Когда и как это происходило, сказать не могу, через эстакаду инкассаторы не ходили, и в поле зрения грузчиков не попадали. В банк отправлялись только купюры, а мелочь оставалась в кассе, чтобы на следующий день тоже было, чем рассчитываться с покупателями. Однако с течением времени запас мелочи иссякал и тогда в магазин приезжала машина с деньгами.
Обычный рафик, ничуть не блиндированный, въезжал во двор и останавливался неподалёку от бочки, в которой сжигался мусор. Кроме шофёра в машине сидело ещё два человека. Оружия у них заметно не было, но казалось бы странным, если бы они вытащили свой арсенал и принялись им размахивать. На полу рафика между сиденьями валялись мешки с деньгами.
Советские монеты, начиная с 1930 года чеканились из никелистой бронзы. В медных монетках было больше меди, в серебряных больше никеля. Однокопеечная монетка весила ровно один грамм, так что ею можно было пользоваться как гирькой. Чеканились монеты в одну, две, три и пять копеек. Серебряные (а верней, тоже медно-никелевые) монетки: гривенники, пятиалтынные и двугривенные печатались, исходя из другой стопы, но их также можно было не пересчитывать по одной штучке, а взвешивать.
Мешок медной монеты из плотного сукна, прошитый прочной нитью и опечатанный, содержал сумму в пятьсот рублей и весил пятьдесят килограмм. А с виду — так себе мешочек, не особо большой. Казалось, их можно брать по четыре штуки и весело взбегать с ними по лестнице на второй этаж. Но не тут-то было! Мешочек с копейками или пятаками и в руках не так просто удержать. Приходилось взваливать его на плечо или держать в охапке. А центральная касса, куда следовало отнести все мешки, как уже сказано, находилась на втором этаже.
Серебряные монеты весили меньше, но и их таскать радость невеликая. Нет хуже работы, чем грузить деньги.
К чему это я рассказываю? Просто пришла в голову забавная мысль… Вот цитата из только что написанной и покуда не опубликованной фантастической повести «Медынское золото»: «Удивительный товар — золото! Казалось бы, насыпал мешок золотых перстней, взвалил на плечо да пошёл. Ан, не тут-то было! Нет ни металла, ни камня более веского, чем золото. Идёт человек, сгибаясь от непосильной тяжести, а тащит всего ничего, одно погляденье».
Вот и гадайте, откуда родом это невероятно фантастическое описание.
ВИСЯТ БАНАНЫ ВЫСОКО
Людям молодым следующая история может показаться фантастикой. В самом деле, нашли из-за чего волну гнать — бананы! Уж этого фрукта в любом ларьке завались по самым демократическим ценам. А четверть века назад «вселенский плод ананаба» упоминался с придыханием и дрожью в голосе.
Фургон въехал во двор и остановился, перекрывая подъезд всем остальным машинам. Из кабины вышли шофёр и доверенный сотрудник ОБХСС. Проверили целостность печатей и встали возле фургона на страже. Появился из своего кабинета директор, из недр гастронома вынырнул Сергей Саныч. Нилка посуровела и подтянулась.
Дело небывалое — привезли бананы.
Проверили печати ещё раз, уже в присутствии магазинного начальства. Только после этого печати были сняты и двери фургона распахнулись. У самого выхода из машины лежала жалкая горочка картонных коробок. Всего-то двести килограммов, тут и разгружать-то нечего.
Коробки были пересчитаны, шофёр влез в кабину, машина с распахнутыми дверцами дала задний ход и гулко припечаталась к эстакаде. Не пожалел шофёр ни эстакады, ни собственного фургона. Зато между машиной и стеной не осталось ни малейшего зазора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
