— Вас же было трое, если я не ошибаюсь. — Я понял, что если хочу в это позднее, а точнее, ночное время узнать у Красы что-нибудь разумное, то надо взять разговор в свои руки.
— Сколько дали Бартоничеку? — задал я нескромный вопрос.
— Год, — услышал я, — условно.
Мне сразу же стало веселее.
— Это хорошо, — сказал я.
— Но все было не так просто. Всех остальных посадили. А главаря Марцела даже на три года. Как рецидивиста. Два грабежа автомашин, которые были за Бартоничеком, — еще не самое страшное. Больше всего ему досталось за другое. Цитирую дословно: «… Несмотря на то, что он не участвовал в преступлении, он не предотвратил его ни сам, ни с помощью прокурора или работников милиции, командира или начальника воинской части, которым обязан был обо всем доложить». Вплоть до вынесения приговора обстановка была довольно напряженной.
— Согласен, но ты сказал, что все прекрасно.
— Прекрасно было потом, когда все закончилось, когда вынесли приговор. Я встретил прокуроршу на лестнице.
Мне все стало ясно.
— Давай оставим это на более подходящий момент, сейчас уже поздно, — рассудил я.
Краса пробурчал:
— Хорошо, на потом. Когда будет время и настроение.
Я понял, что мои слова прозвучали грубо. Ему хотелось, видимо, рассказать об этой прокурорше именно сейчас, а не потом, для него «сейчас» — самый подходящий момент.
— И как она — ничего? — попытался я спасти разговор.
— Чудо, товарищ поручик! — сказал он с восхищением в голосе.
Я поинтересовался подробностями.
— Как я уже говорил, мы встретились на лестнице. Я решил взглянуть на нее вблизи, чтобы проверить мое предположение, возникшее во время процесса; даже издали было ясно, что это…
— Я понял, — попытался я сделать его рассказ более лаконичным.
— Представляете, она вдруг меня останавливает и говорит: «Вы родственник рядового Бартоничека?» Я ответил, что все мои родственники, которые остались в памяти нашего рода, никогда не привлекались к уголовной ответственности.
«Значит, вы его командир!» — воскликнула она.
Я подтвердил, что на этот раз она значительно ближе к истине.
«Мне бросилось в глаза, что во время процесса вы сильно переживали. Поэтому я и приняла вас за родственника».
«Не удивляйтесь. Когда человек видит, как вы пытаетесь этому парню вкатить лет десять строгого режима, естественно, его охватит волнение».
«Вы зря так говорите! — обиделась она. — Что я, вампир, что ли?»
Я ее заверил, что с самого детства меня страшно привлекают вампиры. Она заявила, что с таким наглецом ей еще не приходилось встречаться. Тогда я ей сказал, что, если у нее есть желание, мы могли бы встретиться через тридцать минут в кафе возле вокзала. Но только ненадолго, потому что через два часа у нас отходит поезд.
Я отвел Ержабека с Бартоничеком в вокзальный ресторан, заказал каждому по тарелке супа и по куску копченой свиной грудинки со шпинатом, предупредив их, что они могут выпить только по кружке пива — все это будет за мой счет. И что я зайду за ними за пятнадцать минут до отхода поезда. При этом Ержабека я предупредил, что если они закажут хотя бы на одно пиво больше, то последует дисциплинарное наказание.
Естественно, прокурорши в кафе еще не было. Вампиры ведь никогда не появляются преждевременно. Я присел за маленький столик на двоих, стоявший у окна.
Потом незаметно отодвинул портьеру, служащую для того, чтобы скрыть от проходящих мимо, что те, кто сидит в кафе, в большинстве своем должны были бы сидеть на своих рабочих местах. Прокуроршу я увидел на противоположном тротуаре. Она топталась на месте и не могла никак решить — или еще подождать, или уже настало время, чтобы великодержавно вступить в кафе…
— Потом она пришла, вы взяли бутылку вина и отменно поболтали, — решил я подогнать разговор поближе к концу.
— Да, отменно! — воскликнул Краса. — И она согласилась оказать мне профессиональную помощь в воспитании Бартоничека.
— Я вижу, ты решил ступить на тонкий лед. Знаешь, как опасно заводить шуры-муры с прокуратурой!
— Но я уже завел, — признался Краса.
— Ну это ты сочиняешь. За те несколько минут ты бы просто не успел.
— Это надо понимать образно, — ответил он.
— Теперь я тебе что-то скажу не образно, — заявил я, взглянув на часы. — Иди-ка ты спать.
Краса согласился, правда, без особого энтузиазма. Ему, конечно, хотелось продолжить разговор о прокурорше.
* * *
Положив трубку, я увидел, что Лида стоит возле меня в своей нарядной ночной сорочке и слегка дрожит от холода. Или, может быть, от злости? Я развел руки, чтобы обнять ее за плечи. До сих пор это всегда выручало. Но теперь она увернулась от меня. Влево. Мне сразу стало ясно, что и проверенные способы в определенных условиях могут подвести.
Чтобы не появились лишние сомнения в отношении того, что означает ее шаг влево, Лида сказала:
— Когда я выходила за тебя замуж, я считала, что была лишена всех иллюзий. Но чем дальше, тем больше я прихожу к выводу, что у меня такие иллюзии все же были. Например, что изредка ты будешь возвращаться домой позже обычного, а когда будешь опаздывать, то от тебя будет пахнуть вином и ты станешь оправдываться, что у вас было собрание, а я буду думать, что ты был на свидании с какой-нибудь молоденькой. Я бы и с этим согласилась, но переживать из-за твоих опозданий, потому что у тебя снова кто-то проштрафился, — это перестает меня забавлять. А когда ты в конце концов возвращаешься и будишь меня своими телефонными разговорами о женщинах, к тому же не своих, а совершенно чужих, то, не сердись, моему терпению приходит конец. И чтобы наша квартира превратилась в уголок для излияния душ, а я из-за этого не могла бы даже детей искупать — этого я вовсе не желаю терпеть.
Мне было непонятно, почему наш дом должен превратиться в уголок для излияния душ, и я спросил Лиду об этом.
— Здесь была Моутеликова, — сообщила Лида. — Она сказала мне, что уйдет от мужа, поскольку ей уже надоело, что она со своим образованием превратилась в домашнюю хозяйку и лишь видит, как ее муж почти каждый день возвращается домой поздно вечером усталый и расстроенный.
— Поручик Моутелик, командир второй роты… — Я машинально проговорился, что мне самому не понравилось. Вечерами я делюсь с Лидой самыми различными проблемами своей работы, но всегда, насколько это возможно, в общих чертах. То есть соблюдаю военную тайну. Однако я никогда не опускался до того, чтобы под маркой военной тайны утаивать от жены, сколько я зарабатываю. И когда я недавно получил четыре сотни премиальных, я честно выложил их на стол и был очень горд собой. Пусть Лида видит, что меня оценили. И я совершенно не могу понять тех офицеров, которые аккуратно прячут свои премиальные в сейф — на личные расходы. Какие же это премиальные, если ты не можешь похвастаться ими перед собственной женой?
— А что ты? — спросил я у Лиды.
— Я сказала, что ты попробуешь в этом разобраться.
— За что покорнейше тебя благодарю! — Теперь я попытался взять на себя роль обиженного.
Лида сделала шаг в сторону. Вправо, но повернулась ко мне.
Я обнял ее.
* * *
Утром я прежде всего забежал в кабинет надпоручика Ванечека, чтобы узнать, чем он может мне помочь.
— Поручик Моутелик, — вызывающе начал я, — возвращается домой поздно вечером усталый и издерганный. Насколько мне известно, женщины у него нет, по кабакам он не ходит и в карты не играет. Значит, это связано со службой. Вы — опытный офицер, и я вас прошу, разберитесь в этом.
— А почему мы с вами на «вы»? — спросил Ванечека протянул мне правую руку.
Я пожал ее с нескрываемой радостью. Я чувствовал, что он станет мне настоящим другом.
— Ну а если говорить о Моутелике, то мне не нужно ни в чем разбираться. Я могу сразу сказать. Моутелик…
— Ирка, — впервые я осмелился назвать Ванечека по имени, — ничего не говори мне сразу, а сначала по-настоящему разберись в его работе. И даже если тебе кажется, что все ясно. Речь идет о том, чтобы мы не ошиблись.
— Можешь на меня положиться. Петр. — Он тоже впервые назвал меня по имени. — Такая прекрасная женщина, как пани Моутеликова, не заслуживает, чтобы по вечерам сидеть дома в одиночестве.
Я пристально посмотрел на него. Это должен был быть укоряющий взгляд, но, видимо, он мне не совсем удался. Одно мне все-таки было ясно. То, что мне удалось убедить бабушку помочь Ванечеку в уходе за детьми, было явлением временным. Настоящие проблемы еще впереди.
В этот момент в кабинет ворвался Индра. Мы встали.
— Я вижу, что у вас отдых с утра пораньше. Кофе уже, наверное, варится, — сказал Индра громким голосом, в котором звучали язвительные нотки. Было ясно, что он не в духе.
У Ванечека на лице не дрогнул ни один мускул. Он не считал нужным с утра полемизировать с Индрой. Да и я считал это излишним.
