— Здесь шла речь о спекуляции и тому подобном… — Краса не закончил предложение.
— Из всего сказанного я не беру назад ни одного слова. Когда ты выбирал этого парня на должность старшины, с твоей стороны это была спекуляция. Только сейчас мы еще не знаем — то, что он выполняет так хорошо свои обязанности, с его стороны тоже спекуляция, или он принял предложенный ему шанс, хочет стать другим и до самой смерти будет лезть из кожи, чтобы не вступить в противоречие с законом? Поэтому в этом я тебе обязательно помогу. Точнее говоря, ему, а не тебе.
— Мне, кажется, пора? — спросил Краса.
— Если хочешь, сварю кофе, — предложил я ему.
— Я пью кофе только после ужина, — ответил он и собрался уходить.
— Не сердись, наверное, я здесь наговорил много такого, чего тебе до меня еще никто не говорил.
— Нет, уже говорили, — сообщил он, подходя к двери. — Алена, одна из тех, кто мне больше всех досаждает.
— Она некрасива?
Краса смерил меня горделивым взглядом:
— С некрасивыми я никогда не встречаюсь.
— Тогда женись на ней, именно такая жена тебе и нужна. Чтобы говорила тебе правду в глаза, — посоветовал я.
— Ни за что! — отверг он мой совет. — Женщина должна восхвалять мужчину, а не критиковать. Для критики у меня есть начальники. Теперь мне, наверное, надо пообещать, что я как следует подумаю обо всем, что здесь слышал, — рассудил он.
— Обещания можешь не давать, — заметил я.
— А я ничего и не обещаю, — заявил Краса.
— С десатником Зимой у вас, конечно, все в порядке. — Я одновременно спрашивал и констатировал.
— Он — молодец, будущий академик педагогики, — ответил Краса вполне серьезно.
— Ходит с тобой по ресторанам, не так ли?
— Что мне у него нравится — так это то, что он настоящий трезвенник. Во всем он классный малый и серьезно относится к воинской службе. Больше всех от него достается технику роты. Зима ходит за ним по пятам, и тот не успевает отвечать на его вопросы по технике.
— Сознаешь, что значит быть отличной ротой? — спросил я.
— Моя рота уже давно отличная, но в это никто не хочет верить, — осадил он меня.
— О том, что ты преувеличиваешь, все знают, — не отступал я.
Краса ушел расстроенный.
Перевод солдата Бартоничека из первой в третью роту прошел с оперативностью, достойной похвалы. Большой отклик вызвало решение организации ССМ третьей роты взять Бартоничека на поруки. Напрасным было напоминание секретаря батальонного комитета и членов полкового комитета ССМ, что нельзя ручаться за человека, который пришел к ним всего несколько дней назад и которого они так мало знают.
Они согласились, что Бартоничека знают мало, но не считают это таким важным. Они знают себя. Знают свою роту и свою организацию ССМ. А это, по их мнению, самое важное.
Я пришел к заключению, что все это звучит довольно наивно, но что-то в этом есть особенное. Поэтому я решил дать этому делу ход. Мне становилось ясно, что особенным здесь является не только надпоручик Краса, но и вся его рота. Постепенно я убеждался в том, что необычное не должно быть обязательно плохим.
* * *
Прошло несколько недель. Однажды меня остановил надпоручик Краса и, сделав квадратные глаза, сообщил:
— Послезавтра суд! Против нас неожиданно выдвинуто обвинение. Даже не знаю, сумеем ли мы отделаться условным заключением. Правда, защитник оптимист, но я ему не очень верю. Придется драться как львам.
Я не сразу сообразил, что Краса имеет в виду судебный процесс по делу «Марцел Гложник и компания». А под словом «компания» подразумевается и Бартоничек.
— Ты на суд пойдешь? — спросил я.
— Собираемся пойти я и секретарь организации ССМ. Вдруг потребуется подтвердить, что Бартоничек встал на правильный путь честного гражданина, в настоящее время — гражданина в военной форме, четко выполняющего свои воинские обязанности.
— А ты вообще когда-нибудь был на суде? — поинтересовался я.
Краса признался, что еще ни разу не был.
— Я тоже ни разу, — сообщил я. — Тем не менее мне ясно, что между судебным процессом и общим собранием довольно большая разница. Там нельзя просто так поднять руку и выступить в прениях.
— Я видел фильмы, в которых страсти разгорались прямо в зале судебных заседаний. И только из-за того, что кто-то из присутствующих выступал с заявлением, направлявшим ход судебного разбирательства по новому пути, — обратил мое внимание Краса.
— Случай с Бартоничеком — дело серьезное, это не кино, — подчеркнул я.
— Я понимаю. Что бы ни случилось, одного мы его не оставим.
— А командир батальона не возражает против твоего присутствия и секретаря организации ССМ?
— Надпоручик Ванечек заявил, что решающим будет ваше слово. Если вы не возражаете, он у командира все уладит, — сообщил Краса.
— Я — «за», — ответил я, понимая, что мне самому больше ничего предпринимать не придется.
Когда в день судебного разбирательства я пришел в часть, всех троих его участников уже давно не было.
— Убыли поездом в три ноль-ноль. Для верности, чтобы не опоздать, — доложил мне дежурный.
Целый день я был не в себе. Я переходил из роты в роту, старался сосредоточиться на вопросах боевой подготовки, а когда мне это не удалось, то пытался убедить себя в том, что я не такой уж бестолковый. Краса ведь тоже не бестолковый, а как его это дело захватило.
Но самые большие заботы ожидали меня вечером дома. Как я понял из отрывочных Лидиных высказываний, сейчас она занималась большой семейной драмой. Суть ее в том, что отец ушел от матери, а Лида под предлогом консультации с обоими родителями о дальнейшей судьбе их отпрыска Радована помирила их.
Сначала ей казалось, что из этого ничего не выйдет. Отец во время телефонного разговора заявил, что если вопрос идет об их отпрыске, то ей следует обратиться к матери, на попечении которой находится Радован, а ей он выплачивает алименты. Причем значительно большую сумму, чем установил суд. Бедняга думал, что таким образом избавится от этого дела. Но он не знал Лиду. Она придумала повод, по которому ей якобы было необходимо переговорить с отцом, чтобы он помог понять некоторые черты характера Радована. И отец попался на удочку. Слегка, но наживку заглотнул.
Моя беда заключалась в том, что Лиде хотелось рассказать мне обо всем этом в мельчайших подробностях. Поэтому она уложила детей спать еще до моего прихода.
А у меня именно сегодня не было ни малейшего Желания слушать, как протекала Лидина миссия примирения отца и матери маленького Радована. Сегодня это событие представлялось мне просто чепухой по сравнению с судебным разбирательством по делу «Mapцел Гложник и компания».
И все равно Лида — удивительная женщина, хотя и работает учителем и находится под влиянием идеи о том, что школа в состоянии сделать практически все, когда речь идет о воспитании учащихся и об их родителях. Во всяком случае, она сразу же сочувствовала, что ее Радованек вместе с его родителями интересует меня не более чем мыльный пузырь. Поэтому она незаметно удалилась в гостиную посмотреть телевизор в то время, как я принялся звонить дежурному, чтобы узнать, не вернулся ли надпоручик Краса.
Телепередача закончилась. Лида пошла спать с чувством досады от испорченного вечера, а я решил в последний раз позвонить дежурному.
— Уже вернулись, товарищ поручик, — доложил дежурный, как только я представился.
— Сколько их вернулось? — с волнением спросил я.
— Надпоручик Краса плюс…
— Плюс один или два? — Мое волнение увеличивалось.
В конце концов он понял, что мне нужна точная информация.
— Лучше я уточню на КПП, — сказал он.
— Будьте так добры, — пытался я овладеть собой.
— Плюс два, — доложил через минуту дежурный. — Плюс десатник Ержабек и рядовой Бартоничек.
— Большое спасибо, — сказал я и положил трубку.
И тут мне пришло в голову, что возвращение рядового Бартоничека еще ни о чем не говорит. Он свободно мог быть осужден и, несмотря на это, вернуться в часть и ждать вызова.
Я позвонил в общежитие. Старина Петршина сообщил, что надпоручик Краса минуту назад прошел мимо него, наверняка еще не успел раздеться, не говоря уж о том, чтобы лечь спать, и он сейчас же сбегает за ним и позовет к телефону.
Мне было ясно: то, что я делаю, — просто-напросто бессмыслица. Все это спокойно терпит до утра. Но такой уж я человек, что, если мне что-нибудь втемяшится в голову, я не успокоюсь до тех пор, пока дело полностью не прояснится.
Краса подошел к телефону через несколько секунд.
— Ну, так что? — спросил я.
— Это было прекрасно, — сообщил он мне рассеянным тоном.
— Ты что, выпил чего-нибудь? — налетел я на него.
— Об этом не стоит говорить, — ответил он. — Бутылка «семерки» на двоих.
