Вожделенную сумку модифицированная коробка накрыла, как чехол. Длинная ручка сумки легко прошла в отверстие в верхней грани куба, блестящие от пленки бока полностью скрыл серый картон. Вся операция заняла считаные секунды, Роман даже не остановился – проделал все на ходу, лишь немного притормозив!
Ручка замаскированной сумки удобно легла в слегка вспотевшую ладонь, и колесики послушно покатились туда, куда повлек самоходную ручную кладь ее новый хозяин.
Никто его не окликнул, никто не поднял тревогу.
Похищение удалось.
24 января, 11.50
Со звонком мы управились на диво ловко.
Повезло: в офисе Австрийских авиалиний как раз никого не было, все сотрудники ушли в народ и были заняты организацией водопоя и раздачей резиновых ковриков.
Ирка прикрыла меня своим могучим телом, я перелезла через барьер, спряталась под столом и, утащив туда же телефонный аппарат, позвонила в полицейский участок аэропорта.
– Йа, группенспекта Борман! – отозвался на другом конце провода строгий бас.
«Ух ты, надо же – сам Борман!» – как дитя, восхитился мой внутренний голос.
Я дала ему мысленного пинка, чтобы не мешал, и выпустила на сцену неэмоциональное компьютерное трепло.
– Полицай! Блик ин ди тойлетт. Эс тот! – четко и ясно сказал механический голос.
Борман ничего не ответил и положил трубку.
24 января, 11.55
Дежурство обещало быть беспокойным.
Задержка множества рейсов вызвала скопление массы народа, точнее даже народов, и сотрудники полиции аэропорта по опыту знали, что инцидентов не избежать. Придется успокаивать истеричных женщин с вопящими детьми, урезонивать скандальных мужчин и ловить аферистов и мелких жуликов, потому что криминогенная обстановка мгновенно и значительно ухудшится.
– А в Линце сегодня опять беспорядки, – сказал дежурный инспектор группы Борман, явно стремясь убедить подчиненных в том, что аэропорт столицы Вены – это еще не самое плохое место для несения полицейской службы. – Протестующие забросали патрульных тухлыми яйцами и гнилой картошкой.
– Гнилой картошки у нас тут нет, – смекнув, к чему политинформация, согласился с ним дежурный инспектор. – Гнилую картошку таможенная служба не пропустила бы.
– Вот именно, – благосклонно кивнул смышленому подчиненному Борман. – А нашим коллегам в Линце еще пришлось выслушивать выкрики типа «Полицию – в задницу!» и «Чтоб вы сдохли!», и это я еще смягчаю выражения.
– Да, нас пока в задницу не посылают, – сговорчиво согласился дежурный инспектор.
Звякнул телефон.
Группенинспектор Борман подошел к аппарату, представился, немного послушал и, помрачнев, бросил трубку.
– Роберт? – заметив перемену в настроении шефа, насторожился дежурный инспектор. – Что-то случилось?
– Поздравляю, парни, вот и до нас докатилось! – сердито буркнул Борман. – Только что какой-то урод послал нас в сортир и пообещал, что будут трупы!
– То есть и в Вене начались протесты, как в Линце? – понял дежурный инспектор.
Он немного подумал, что бы тут сказать хорошего, и за неимением чего получше повторил:
– Но гнилую картошку в аэропорт все равно не пропустят.
24 января, 12.00
– Ну, как? – спросила Ирка, когда я зайцем выскочила из-под стола, мышкой прошуршала по полу и ланью перемахнула через барьер. – Что сказали в полиции?
– Совсем ничего не сказали, наверное, потеряли дар речи, – ответила я.
Мы быстро, но не бегом, чтобы не привлекать к себе внимания, вернулись к злополучному туалету и стали ждать дальнейшего развития событий в магазине меховых изделий.
У этого шубного салона было два больших достоинства: расположение – как раз напротив туалетного аппендикса – и большая дугообразная витрина. Плавно изогнутая стеклянная стена позволяла видеть и подходы к уборной, и ведущий к полицейскому участку коридор.
Мы с Иркой заняли стратегически выгодные точки в витрине и с полчаса усердно делали вид, будто внимательнейшим образом рассматриваем манекены в дивных шубах.
Ирка изучала классическое манто из чернобурки, а я – авангардную тужурку из норковых шкурок всех цветов радуги. Сшита она была так, что мне вспомнилось школьное народное «Пифагоровы штаны во все стороны равны» – квадратно-гнездовым способом без каких-либо кривых линий. Определенно на такую шубку стоило посмотреть, а с учетом цены на ярлычке не следовало удивляться, что кто-то (например, я) завис у этого скорняжного шедевра на добрых полчаса.
По истечении этого времени я заметила, что хищно улыбающаяся продавщица подбирается ко мне все ближе и ближе, в перспективе явно намереваясь пристроиться к нам с шубой третьей лишней.
– Ты что-нибудь видишь? – негромко спросила я Ирку.
С ее позиции был лучше виден коридор.
– Кривую строчку и косо вшитый карман! – торжествующе сообщила подруга. – Ха, французская эта шубка, как бы не так! Я уверена, что это китайская дешевка. У нее даже подкладка никакая не шелковая, а из вискозы, я подожгла лоскуток, он характерно пахнет!
– Что, что ты сделала? – Я растерялась.
– Проверила образец подкладочной ткани огнем. – Ирка была довольна, как любимый слон падишаха.
– Где ты его взяла?!
– Образец ткани? В кармане шубки, там есть коробочка с тряпочкой и запасными пуговицами.
– Я про огонь!
– А, так я же купила зажигалку в сувенирной лавке. И еще фарфоровый наперсток с гербом города Вены, и еще саморазогревающиеся химические стельки для зимней обуви – вообще классный сувенир из страны горнолыжного спорта. Но и зажигалка прикольная, она в виде венского шницеля…
– Господи, сейчас из нас с тобой пару шницелей сделают! – Я заволновалась и потянула подружку прочь из лавки. – Эта шуба стоит, как целый самолет, а ты ее подпаливаешь, сумасшедшая! Хочешь, чтоб нас арестовали за поджог манто?!
– Да брось, полиции сейчас не до этого, у них же трупы в туалете сидят!
Ирка упиралась, не желая расставаться со своей ненаглядной чернобуркой.
Тут я вспомнила, зачем мы вообще пошли в эту меховую лавку, и задумалась:
– А тебе не кажется странным, что в туалет до сих пор не пришел ни один полицейский?
– У них, наверное, есть уборная для персонала, – машинально ответила Ирка, продолжая глазеть на чернобурку. – Как думаешь, если я укажу продавщице на многочисленные дефекты этой шубы, она снизит цену?
– Да какая шуба?!
– Эта.
Подружка кивнула на манто и неторопливо пошла в обход манекена, неотрывно глядя на меховое изделие и бормоча:
– Эта шуба сшита грубо…
– Ирка!
– Наша Ирка смотрит бирку…
– Ир-ка! – с нажимом произнесла я по слогам. – Сор-тир! Тру-пы!
– Собирались трупы в группы…
Я толкнула ее в бок.
– А? – Поэтесса очнулась. – Ты что-то сказала?
– Я тебе сейчас много чего скажу, – пообещала я, бесцеремонно ухватившись за полу подружкиного френча.
Верблюжий войлок очень пластичный, он легко деформируется, так что любительнице дорогой и модной верхней одежды пришлось пойти со мной.
Я отбуксировала подругу подальше от мехового салона – в магазин часов, остановилась под циферблатом размером с тележное колесо и предложила Ирке посмотреть, который час.
– О, пора бы нам поесть! – оживилась она.
И, поглядев на часы, добавила в рифму:
– На Урале скоро шесть.
Какой, пропади оно все пропадом, Урал?!
Чертова шуба что-то сделала с подружкиными мозгами.
– Блин! – вскричала я в тему обеда. – Максимова, ты долго будешь тупить? Я уже всяко разно намекнула тебе, что анонимный сигнал не сработал, а до тебя не доходит!
– То есть?
– То есть полицейские не поняли смысла нашего сообщения.
– А почему?
– Да откуда мне-то знать? Оно же на немецком, я и сама его не понимаю!
– Так, постой.
Ирка потрясла головой (видимо, вытряхнула остатки дурманящих мыслей о шубе).
– Получается, что наш план А не сработал, полиция все еще не нашла трупы, да?
– А у нас есть план Б? – логично заинтересовалась я. – Я не знала! Так что у нас на второе?
– У меня – шницель по-венски. – Ирка окончательно пришла в себя. – Пошли в кафе, за едой посовещаемся. Хочу шницель по-венски и картошку по-деревенски…
Я не поняла, это уже были стихи или еще проза жизни?
24 января, 13.00
К обеду кафе стало похоже на филиал сумасшедшего дома в цыганском таборе. С той разницей, что никто не откочевывал прочь и между столиками не бродили, тряся шелковистыми гривами и хвостами, рассупоненные лошади.
В детском уголке уже высился пестрый шатер из пальто, на свободных участках пола самоорганизовались лежбища, а диваны просели под весом целых семей и компаний. Все столики были заняты, все горячее съедено. Бармен Клаус как заведенный строгал бутерброды с сыром. Ветчина и сосики уже закончились, кетчуп, горчица и терпение Феликса были на исходе.
