— О Боже. — Ники вытаращила глаза. — Ты шутишь. Так что же тебя так долго держало? Да я бы на все пошла, лишь бы уехать в Нью-Йорк. На все, что угодно, только бы уехать из Шеллоуфорда.
Имоджен удивилась.
— Я думала, ты счастлива.
Ники вздохнула.
— Понимаешь, для этого недостаточно дома твоей мечты и «рейнджровера-эвок».
— Понимаю, — сказала Имоджен. — Думаю, недостаточно. Но мне казалось, что ты довольна.
— Я никогда никуда не уеду и ничего не сделаю. Верно? В ближайшие десять лет я обречена возить детей в школу и готовить Найджелу завтраки, а тогда уже будет слишком поздно. Ты другое дело. Весь мир лежит у твоих ног. Нью-Йорк, Имо… Я хочу сказать: клево.
— У тебя же есть работа. Ты же любишь свою работу!
— Что? Расписывать в подробностях дома, в которых никто в здравом уме не захочет жить? Сообщать людям, что их продажа не выгорела? Говорить людям, что их дом на самом деле стоит на сто тысяч фунтов меньше, чем они полагали?
Ники откинулась на спинку стула. Она как-то позеленела. От зависти или от чрезмерного количества торта и вина, Имоджен сказать не могла. Сделала глоток вина. Теперь оно было теплым и слегка маслянистым, но Имоджен требовалось оправиться от шока в связи с решением, которое она только что приняла.
Потому что Ники была права. Шеллоуфорд высасывал из тебя все соки и лишал всех амбиций. На первый взгляд казалось, что их городок словно сошел с почтовой открытки, но когда Имоджен обвела взглядом стол, то увидела, что во всех ее подругах есть что-то неестественное. Если она не вырвется отсюда теперь, то уже никогда не вырвется. И если в Шеллоуфорде и было что-то хуже участи «степфордской жены», это — участь старой девы.
А вот Нью-Йорк откроет перед ней целый новый мир. Имоджен и Адель не один год много работали с галереей «Остермейер и Сейбол», подыскивая для них картины и отправляя их за океан. Несколько раз они ездили к ним и наладили отличные рабочие отношения. «Приятно, что они так высоко оценили мои навыки», — подумала Имоджен. Хотя, как проницательно заметил Дэнни, у нее было много и других контактов, которые ей помогли бы, но очарование Нью-Йорка наверняка представлялось пределом приключения для тридцатилетней женщины. Имоджен хотелось столкнуться с новым. И в самой глубине души она полагала, что, вероятно, лучше всего, если она уедет от Дэнни Маквея, пока еще может.
Уверенная в правильности принятого решения, Имоджен допила вино и встала. Она еще не уложила вещи. Если она собиралась ехать «Восточным экспрессом», даже пусть и одна, выглядеть Имоджен хотела на миллион долларов.
На следующее утро, рано-рано, такси Имоджен, переваливаясь по ямам, подползло к коттеджу Дэнни. В руке Имоджен держала конверт. Отослав письмо «Остермейер и Сейбол», она не ложилась спать до двух часов ночи, составляя письмо для Дэнни.
Дорогой Дэнни!
Я пишу это, поскольку текст кажется немного безличным, а я знаю, что при личной встрече с тобой моя решимость исчезнет.
Вчера мне исполнилось тридцать лет, и я приняла несколько решений. Мне показалось, что самое время.
Самое важное из них — я приняла приглашение работать в одной нью-йоркской галерее. Уеду я, как только вернусь из Венеции. Мне уже давно следовало покинуть Шеллоуфорд, и теперь, когда я это делаю, мне страшно. Страшно, но интересно.
Я знаю, наши отношения только начинаются, и я не уверена, что они переживут испытание расстоянием, поэтому мне представляется, что, вероятно, лучше нам расстаться совсем. Последние несколько недель были самым чудесным развлечением, и я благодарю тебя за это. Надеюсь, ты понимаешь.
Вспоминай обо мне, живущей в Большом Яблоке[9], о девушке из маленького городка в большом городе.
С огромной любовью,
Имо.Самое чудесное развлечение. Она посмеялась над собственной сдержанностью. С Дэнни она чувствовала себя так, как ни с одним мужчиной прежде, но понимала, что все дело в новизне — необычайность положения девушки гангстера, сексуальный трепет без подлинной глубины чувств. Сколько раз они с подружками мечтали о нем, сидя в комнате отдыха? Хотя в шестнадцать лет они в своем воображении не заходили так далеко, как это получилось с Дэнни у нее…
Она перечитала письмо. Оно получилось таким натянутым, неестественным и напряженным. Как бы немного смягчить его? Сделать не таким формальным? Имоджен вздохнула. Она может до конца жизни писать его и переписывать. Главное, нужно было сказать Дэнни, что все кончено, поскольку обманывать его нечестно. Хотя ему, возможно, и наплевать.
Мгновение Имоджен рассматривала коттедж. С остроконечной крышей, фронтонами и арочными окнами он казался сошедшим со страниц книги сказок и поджидающим принцессу, дровосека или заблудившуюся девочку. Дым из трубы не шел, но в прохладном воздухе все еще чувствовался запах вчерашнего дыма. Имоджен вышла из машины и по заросшей мхом дорожке добралась до двери. Представила на минуту Дэнни, обнаженного и теплого под одеялом. Ее так и подмывало постучать в дверь. Ровно через пять секунд она окажется под одеялом рядом с ним, обнимая его, ощущая тепло его кожи.
А еще лучше: она бы уговорила его поехать с ней на поезде. Дэнни собрался бы за десять минут. От этой мысли у Имоджен быстрее застучало сердце. Дэнни Маквей обнимает ее в интимном пространстве их купе, его грубые руки на ее теле…
«Прекрати, Имо!» — приказала она себе. В ее жизни нет места для бунтаря с мотоциклом и улыбкой, способной причинить непоправимый ущерб ее сердцу и разуму. Имоджен бросила письмо в почтовый ящик и убежала.
Не прошло и нескольких секунд, как такси уже снова переваливалось по неровной дороге. Имоджен слегка укачало от этого движения. Она откинулась на сиденье и закрыла глаза. В них словно песка насыпали — так она хотела спать, но это было не важно. Она расслабится в «Восточном экспрессе»: свернется калачиком в своем купе и заснет, если захочет.
Адель была абсолютно права: ей нужно в бесстыдной роскоши потратить на себя несколько дней, перезарядить батарейки и укрепить свое будущее. Она невероятно много работала несколько месяцев подряд до продажи галереи и не осознавала, насколько вымоталась. Поразительно, как это ее бабушка знает, что именно нужно сделать. Ей будет не хватать Адели в повседневной жизни, но Имоджен знала: для нее настало время делать карьеру.
Назад она не оборачивалась. А если бы обернулась, то увидела бы Дэнни, еще всклокоченного со сна, стоявшего в дверном проеме и с недоумением смотревшего ей вслед. В правой руке он держал ее письмо, разорванный конверт валялся рядом. Когда такси исчезло из виду, Дэнни вернулся в дом, скомкал письмо и бросил в камин, где оно упало в холодную серую золу к наполовину сгоревшим поленьям, оставшимся от минувшего вечера.
Глава шестая
«Закрой глаза и сосчитай до десяти», — сказала себе Стефани.
У Саймона случится удар, если он увидит свою дочь. Стефани понимала, что ей придется разбираться с этой ситуацией, хотя и старалась не вмешиваться в воспитание детей. Да и детьми они уже не были, и дом этот в любом случае не являлся ее домом. Начнет ли она ощущать его таковым через несколько дней, это уже другой вопрос. А пока ей нисколько не хотелось вмешиваться. Особенно сейчас, когда сама она стояла в домашнем халате и бигуди и должна была быть готова менее чем через пятнадцать минут.
Стефани в отчаянии посмотрела на стоявшую перед ней на площадке лестницы девушку. Бетт надела обтягивающую майку, крохотные шорты из джинсовой ткани, колготки в сеточку и розовые ботинки «Доктор Мартинс». Светлые волосы начесаны и собраны сбоку в хвост.
Стефани сделала глубокий вдох.
— Бетт, ты выглядишь потрясающе, но в такой одежде тебя ни за что не пустят в поезд. — Она старалась говорить как можно непринужденнее. — Форма одежды — изысканная повседневность. И я понимаю, это раздражает, но нехорошо поступать так по отношению к твоему отцу. Ты же знаешь, он выйдет из себя.
Пожалуй, трудно было бы подобрать более примирительный тон.
Бетт, однако, сложила на груди руки.
— У меня нет ничего другого.
— Есть. У тебя есть несколько прелестных платьев.
— Я в них выгляжу толстой.
Стефани вздохнула.
— Да как ты можешь выглядеть толстой? У тебя великолепная фигура. А какие у тебя восхитительные ноги. Да я бы все отдала за такие. — Ноги у Бетт были бесконечные. В отличие от Стефани. — Давай посмотрим, что можно подобрать, чтобы у твоего отца не случился сердечный приступ.
На свою прическу времени у нее уже не хватит, но разобраться с Бетт было важнее.
— Я все равно не понимаю, зачем он устроил эту поездку. Кто захочет сидеть все время в поезде? Почему мы не могли полететь в Дубаи или еще куда-нибудь? Или на Карибы? Вот это было бы здорово.
