Я вспомнила, на скольких лошадях ездила и со скольких падала. Вспомнила, как ездила без седла и лазала по деревьям. И состроила рожу отвернувшемуся поверенному.
– У меня не было мужчины, но я сомневаюсь, что смогу это доказать, – сказала я. – Там, откуда я родом, мало кто из девушек оставляет на простыне пятно в брачную ночь. Мы слишком сурово живем.
Он кивнул, словно понял. Но я-то знала, что нет.
– Тогда мы столкнемся с проблемой при получении развода, – осторожно сказал он. – И развод не возвратит вам ваши земли, даже будь он возможен.
Я откинулась на стеганую спинку кресла. Я очень устала.
– Будем говорить прямо, – сказала я. – Я не могу получить решение о признании брака недействительным.
Он кивнул.
– Возможно, я смогу развестись.
– Только при доказанном насилии и жестокости, – мягко заметил он.
Я бросила на него вопросительный взгляд.
– Заточение, пытки, избиение, такого рода вещи, – тихо сказал он.
Я поняла. Там, откуда я была родом, если ты уставала от мужа или муж от тебя уставал, можно было встать среди толпы и объявить, что вы больше не муж и жена. На этом все кончалось, и вы расходились своими путями. Но господам надо было думать о землях и наследниках.
– Этого не было, – сказала я. – Но если бы и было и я смогла получить развод, вы хотите сказать, что свою землю я не верну?
Поверенный отвернулся от огня и взглянул на меня. Выражение его лица было добрым, но отстраненным.
– Теперь это его земля. Он ваш муж и господин. Все, чем вы владели, при заключении брака отошло ему. Он может распоряжаться этим по своему усмотрению. Таков закон, леди Хейверинг.
Он помолчал.
– На вас выписано весьма щедрое содержание, – добавил он. – Я видел контракт, оно очень щедро. Но и религия, и закон, и наши обычаи настаивают на том, что лучше, если все принадлежит супругу.
– Все? – спросила я.
Я вспомнила о буковой роще по дороге к Гряде, где солнце сочится сквозь листья и тени качаются на ореховой подстилке из опавших листьев у корней деревьев.
– Все, – сказал он.
– Тогда я замужем, и все хорошо, – отозвалась я. – И лучше мне извлечь из этого все возможное.
Он взял шляпу и перчатки.
– Мне жаль, что во время вашей болезни случилось такое недоразумение, – светским тоном произнес он. – Но когда вы поставили свое имя под актом о браке, дело было сделано.
Я умудрилась улыбнуться, улыбкой нищенки с жестким взглядом.
– Понимаю, – ответила я. – Я должна была быть настороже. Я всю жизнь жила среди воров, мистер Пенкисс. Надо было понимать, что я по-прежнему среди них.
Он поспешно надел шляпу. Ему не слишком понравилось, что вдову пэра числят среди шайки воров, но платили ему из доходов поместья, которое когда-то было моим, и он не мог меня в чем-то укорить.
Он ушел, а я позвонила, чтобы пришла Эмили. Мне нужно было, чтобы меня поддержала ее сильная молодая рука, я хотела подняться по лестнице, отдохнуть. Я была слаба, как недотопленный котенок.
За долгие недели моего выздоровления я ни разу не видела Перри – его не было в городе, он уехал в Ньюмаркет на бега. Он вернулся домой на следующее утро после моего разговора с поверенным, в ясный морозный январский день, когда в воздухе витал запах снега, который не могли убить ни чад, ни смог лондонских улиц.
Я как раз попробовала прокатиться в ландо леди Клары и поднималась на крыльцо, устав от чрезмерных усилий на ухабистой дороге к выздоровлению. А Перри сиял, как новенькая гинея, – златовласый, голубоглазый, улыбавшийся, как солнышко.
И пьяный в стельку. Он выпал из двуколки и хихикнул, как дитя. Лакей, изящно спускавшийся с крыльца, чтобы взять его вещи, внезапно прибавил ходу и предотвратил его падение в канаву. Ноги Перри подкосились, пошли в разные стороны, и он расхохотался.
– Сара! – воскликнул он, заметив меня. – Ты встала и уже ходишь! Дивно выглядишь!
Я нахмурилась. Я знала, что бледна, как снег, а волосы у меня торчат копной медных кудрей и под шляпкой смотрятся нелепо, а в чепчике я кажусь почти лысой.
– Мне так повезло! – радостно сказал Перри. – Все выигрывал и выигрывал, я нагружен гинеями, Сара! Сегодня вечером поедем в театр, праздновать!
– Заведите его в дом, – коротко приказала я лакею и первой прошла в гостиную.
Зайдя в дом, Перри пошел тверже. Он рухнул в кресло и улыбнулся мне.
– У меня правда прекрасно шли дела, пойми, – начал он.
Я сухо улыбнулась:
– Я рада.
В дверь постучали, и горничная внесла чай. Я села у огня и взяла у нее свою чашку. Перри быстро выпил свой чай и несколько раз подливал свежего.
– Хорошо дома, – заметил он.
– Я виделась со своим поверенным, – внезапно сказала я. – Наш брак нерасторжим, и контракты приняты. Документы о праве собственности на Широкий Дол тебе скоро пришлют.
Перри кивнул, его лицо посерьезнело.
– Сара, я был на мели, – пояснил он. – Попал прямо под топор. Меня бы посадили в долговую тюрьму, если бы я не женился.
Я кивнула с каменным лицом.
Он пожал плечами.
– Мама сказала… – начал было он, но прервал сам себя. – Черт, мне так жаль, что ты на меня сердишься, Сара. Но я больше ничего не мог придумать. Врач нам сказал, что ты умрешь, я даже не думал о том, что Широкий Дол будет моим. Я просто хотел получить свои собственные деньги и думал, что ты не будешь против. Да и потом: ты же не хотела выйти замуж ни за кого другого! И мы очень друг другу подходим.
Я слишком устала для ярости. Я посмотрела на него и увидела его таким, каким он был. Слабаком и пьяницей. Слишком пугливым, чтобы противостоять матери, слишком глупым, чтобы держаться подальше от игры и бутылки. Такого мужчину ни одна женщина не могла любить, ни одна женщина не могла уважать.
И я подумала о себе, о женщине, с раннего детства испорченной настолько, что не выносила мужского прикосновения, не могла принять мужской любви. Эта женщина всю жизнь мечтала жить особой жизнью, искала особое место. А когда нашла, оказалось, что все это ничего не значит.
Я больше не была маленькой мисс Сарой, надеющейся на блестящий лондонский сезон, желающей узнать, как живут светские люди, верящей в лучшее. Я была Меридон, которую все ее детство обманывали, пока ее сердце не ожесточилось, – Меридон, у которой украли ее взрослую жизнь те, кто казался ей прибежищем.
– Мы друг другу подходим, – устало произнесла я. – Но я не питаю по нашему поводу особых надежд.
Перри расстроился:
– Ты хочешь домой… Домой, в деревню. Когда ты достаточно окрепнешь, мы поедем в Хейверинг.
Он взглянул на меня.
– Или в Широкий Дол, если хочешь.
– Да, я этого хочу, – ответила я. – Хочу уехать в Широкий Дол как можно скорее. Через несколько дней я уже смогу выдержать переезд. Тогда и отправимся.
