Вы можете представить теперь, как велико было его огорчение, когда он увидел толпы, сходившиеся у Варварских ворот. Он чувствовал, что будет не только трудно, но даже опасно остановить стечение народа в одно место, однако решил сделать это. Сначала он рассказал людям обо всех опасностях, каким они подвергаются, приходя сюда толпами, но потом, когда уже никакие убеждения не подействовали, приказал снять образ со стены. Боже мой! Сколько бед произошло в результате этого! Народ пришел в бешенство, забыл о болезни и со зверскими криками бросился к Чудову монастырю, где думал найти архиепископа. Друзья скрыли несчастного в Донском монастыре, но ненадолго: убийцы нашли его там и безжалостно убили в то самое время, когда он молился за своих врагов. Это было 16 сентября 1771 года. Совершив такое злодеяние, бессмысленная толпа буйных безумцев два дня не переставала грабить и убивать, тем более что усмирить их было некому: большая часть войск была в Турции и Польше; из полицейской же команды многие умерли от язвы, оставшихся же было явно недостаточно для удержания мятежников. Положение в Москве становилось опасным. Великая государыня, одно слово которой могло бы восстановить порядок, была далеко, и, прежде чем до ее слуха дошло бы важное известие о Московских событиях, бесчисленные несчастья могли бы произойти.
Но всегда, когда России грозила опасность, появлялись люди, готовые жертвовать собой для спасения Отечества. Так было и в этот раз. В Москве жил тогда генерал Петр Дмитриевич Еропкин. В царствование Елизаветы он был известен своими военными заслугами; в это время из-за слабого здоровья он занимался гражданскими делами в звании сенатора, значит, не имел прямой обязанности заниматься усмирением мятежников. Но чувство любви к Отечеству заставило его вспомнить об обязанности каждого человека заботиться о счастье своих сограждан. Внимая этому священному голосу, благородный Еропкин решился на дело, избавившее Москвитян от явной гибели: он набрал около двухсот человек служащих и отставных солдат и с этим небольшим по количеству, но сильным по преданности отрядом бросился на многочисленные и яростные толпы бунтовщиков. Решительность нападения и более того — вид нескольких пушек, к которым по необходимости прибегнул храбрый генерал, скоро усмирили безумцев и вернули спокойствие встревоженной столице прежде, чем успел приехать туда посланный государыней на усмирение мятежников князь Григорий Григорьевич Орлов.
Петр Дмитриевич Еропкин. Рисунок с прижизненного портрета.Петр Дмитриевич Еропкин (?-1805) — сенатор, генерал-аншеф. Ему удалось усмирить вспыхнувший в Москве в 1771 г. чумной бунт. При этом он отказался от всех наград, которыми пыталась отблагодарить его императрица.
Князь Орлов пользовался особым доверием императрицы не только потому, что был братом знаменитого героя Чесмы: он заслужил собственными достоинствами и это доверие, и все милости, которыми Екатерина осыпала его. Он заслужил их еще более в несчастное время моровой язвы в Москве. Следуя прекрасному примеру Еропкина, князь Орлов стал вторым благодетелем Москвитян: его неусыпная забота и благоразумные распоряжения, связанные часто с опасностью для собственной жизни, улучшали с каждым днем положение дел в несчастной столице. Гибельное распространение болезни начало утихать, и, наконец, через год она полностью прекратилась. Москвитяне отдохнули, но с ужасом увидели, что среди них недоставало более 100 000 человек! С того времени население нашей старшей столицы значительно уменьшилось и впоследствии долго не могло уже достичь прежнего количества.
Царскосельский сад в годы царствования Екатерины II.Царское Село — загородная резиденция Русских царей. Она была основана при Петре I в 1708 г., а первый дворец был построен в 1717–1723 гг. Царское Село было любимо императрицей Елизаветой Петровной. Именно по ее указу по проекту архитектора В.В. Растрелли в 1752–1757 гг. перестраивается Дворец и создается роскошный дворцовопарковый ансамбль, который любила и Екатерина II.
Государыня с величайшей щедростью наградила великодушных спасителей Москвы: Еропкин, кроме больших денежных сумм, в которых он очень нуждался, получил орден святого Андрея Первозванного, несмотря на его чин генерал-поручика, еще не дававший ему права на столь важное отличие; князь Орлов, уже украшенный всеми орденами, получил золотую медаль. Кроме того, драгоценнейшая награда ожидала его еще и в Царском Селе: там он должен был въехать в триумфальные ворота с надписью «Орловым от беды избавлена Москва». Можно ли было еще достойнее вознаградить спасителей? Какой подданный, насладившись в такой степени благодарностью государыни, не решился бы на новое самопожертвование? Так Екатерина умела влиять на сердца людей, умела побуждать их к новым подвигам какой-то особенностью своих наград. Воздвигая триумфальные ворота в честь князя Орлова, она отличила и его брата, графа Алексея: он был назван Орловым-Чесменским. Соединив таким образом имя героя с именем того места, где он приобрел свою громкую славу, Екатерина одним словом поведала потомкам историю лучшего периода его жизни. С тех пор отмечать заслуги таким образом вошло в обычай, мы увидим это на примере многих знаменитых имен.
Заглавные буквы из Русских богослужебных книгНовое имя графа Орлова — Чесменский — должно напомнить вам о войне Турции с Россией, повествование о которой мы почти закончили, рассказывая о происшествиях 1772 года. Все, принимавшие в ней участие, ошиблись так же, как и мы: мирные переговоры в Фокшанах не имели никакого успеха, потому что Франция усерднее, чем когда-нибудь, продолжала вредить России. В это время она уже склонила на свою сторону и Англию и вместе с ней так сильно подействовала на Турок, что уполномоченные министры, съехавшиеся в Фокшаны для переговоров о мире, скоро разъехались с тем, чтобы опять возобновить военные действия.
Такая неожиданная смелость Турок после их величайшего уныния покажется не такой удивительной, когда я скажу вам, что, кроме влияния Франции и Англии, было еще одно обстоятельство, которое подвигло побежденную Турцию к новым военным действиям против ее победителей: это были распространявшиеся по всей Европе слухи о затруднительном и даже опасном положении России: Турки спешили воспользоваться этим.
К.Д. Флавицкий. Княжна Тараканова. 1863–1864 гг.Неспокойно было в России во времена правления Екатерины II, занявшей Русский престол в результате дворцового переворота: часть Русского дворянства мечтала видеть на троне сына Екатерины — Павла I; в тюрьме томился наследник престола Иоанн VI, сын Анны Леопольдовны; претенденткой на Русский престол объявила себя и Елизавета Тараканова (ок. 1745–1775), выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны; на Урале разбойничал Емельян Пугачев, называвшийся Петром III. Картина художника Флавицкого, изображающая ужасную смерть княжны Таракановой во время наводнения в Петербурге 10 сентября 1777 г., исторически недостоверна. Настоящая княжна Тараканова умерла в Москве монахиней Досифеей, а самозванка Тараканова умерла в Петропавловской крепости от чахотки 4 декабря 1775 г.
Но прежде, чем мы увидим, как рухнут новые надежды врагов Екатерины, моим читателям, наверное, любопытно будет узнать, из-за чего распространился такой невыгодный для нашего Отечества слух. Были важные причины для этого, и вот в чем они состояли.
Едва жители Москвы и окружающих ее губерний начали приходить в себя после миновавших их ужасов моровой язвы, как нежданное никем происшествие поразило их новым страхом: было получено известие от Оренбургского губернатора о том, что между казаками, живущими в окрестностях его губернии, вспыхнул мятеж, что главный мятежник называет себя императором Петром III и, пользуясь этим именем, быстро покоряет все места, мимо которых проходит, и уже грозит гибелью самому Оренбургу.
Такие дерзкие намерения и успех, сопровождавший их, не могли не испугать всякого, кто имел представление о прежних самозванцах и о многочисленности и духе казаков — соседей Оренбурга. Чтобы и вы могли получить это представление, надо рассказать вам об этих казаках.
Их называют теперь Уральскими казаками, но в то время они назывались Яицкими — по названию реки Яика, нынешнего Урала. Трудно сказать, откуда пришли первые их поселенцы на берега этой реки, однако, судя по их собственным преданиям и по словам писателей, первые Яицкие казаки были выходцами с Дона. Они, как и все казаки, жили сначала разбоями, проводили весну и лето до глубокой осени в разъездах по широкому Яику и даже по Каспийскому морю, грабили суда, проходившие там, и на зиму съезжались в свои бедные селения около нынешнего Уральска. Разбои, ставшие ремеслом новых поселенцев Яицких берегов, заставляли их иногда бояться соседей, обитавших по обеим сторонам этого же Яика. Взглянув на карту России того времени, вы увидите на ее правой стороне обширную Волжскую степь, по которой кочевали в то время остатки Татарских орд; на левой — земли Киргиз-Кайсаков[396]: и те и другие были иногда опасны для Яицких казаков. Чтобы иметь сильное покровительство, они просили царя Михаила Федоровича принять их под свою опеку. Заселение берегов Яика людьми, подвластными России, было очень выгодно для нее: они могли оберегать от неприятелей ее границы. Итак, царь благосклонно принял подданных, пожаловал им грамоту на реку Яик, то есть подарил им ее, и позволил набирать к себе на житье вольных людей.
