С этого времени число Яицких казаков беспрерывно умножалось, но, к несчастью, их понятия о гражданской жизни не улучшались: они все также разбойничали, и даже больше того: теперь уже, выезжая на Каспийское море, они соединялись с Донскими казаками и грабили не только Персидские торговые суда, но даже их приморские селения. Не один раз шах жаловался царю, и казаки, узнав об этом, молили государя о прощении и заслуживали его в походах в Польшу и под Ригу; но, возвратясь на Родину, многие из них принимались опять за прежнее ремесло.
Яицкие казаки. Гравюра начала XIX века.Так жили Яицкие казаки до времен Петра I. Петр I не мог оставить без внимания это неустроенное войско: он учредил у них общий порядок управления и отдал их в ведомство Военной коллегии. Но законы благоустроенного общества не понравились самовольным жителям берегов Яика: они часто возмущались, хотели даже убежать в Киргизские степи или к Туркам; одна только привязанность к родной, во всем обильной стороне удерживала их. Им не хотелось расстаться с богатыми берегами Яика, и поэтому они скоро оставили намерение свое, но зато постоянно проявляли непокорность в отношении к начальникам, которые и сами были несколько виноваты в этом, так как, пользуясь данной им властью, иногда притесняли своих подчиненных. Казаки вместо того, чтобы просить рассудить их в ссоре и ждать от суда удовлетворения, расправлялись сами. Так случилось и в 1771 году. Для усмирения мятежников Екатерина послала генерала Фреймана, который исполнил свое дело очень хорошо: все они были пойманы и главные из них наказаны. Строгость наказания и благоразумные меры вновь назначенного начальства усмирили самых смелых из них и, казалось, навсегда уничтожили их дерзкие намерения.
Герб области войска Донского.На среднем поле гербового щита изображена зубчатая стена с тремя зубчатыми круглыми башнями. На правом поле — золотой пернач* и крест-накрест положенные серебряный бобылев хвост* и серебряная насека* — эмблемы, пожалованные войску Донскому Петром Великим. На левом поле также изображена серебряная булава, на которую крест-накрест положены серебряная насека, украшенная Императорским орлом, и серебряный бунчук — эмблемы, пожалованные войску Донскому императрицей Елизаветой Петровной. В золотой главе щита — черный Императорский орел с тремя коронами.
Но напрасно было такое ожидание: не прошло и двух лет, как беспокойное войско снова заволновалось. На этот раз, однако, не одни казаки были виноваты: к ним явился злодей, обманувший их доверие. Это был беглый Донской казак Емельян Пугачев.
Никогда в одном человеке не соединялось столько дерзости и ничтожества, как в этом низком обманщике. Удивительно, как могла прийти в голову простого, безграмотного казака мысль представить себя императором? Это был тот самый обманщик, который называл себя Петром III.
Неизвестно, с этой ли безумной мыслью он пришел на Яик или она появилась в его голове уже там, когда он познакомился с беспокойным духом тамошних казаков и подивился легкости, с которой можно было склонить их к мятежу.
Только в конце 1772 года он появился в их селениях, жил в работниках то у одного хозяина, то у другого; потом, не имея настоящего документа, был пойман, как бродяга, отослан в Казань, содержался около полугода в тамошней тюрьме, наконец, успел убежать оттуда в июне 1773 года опять к Яицким казакам.
Но в этот раз он шатался по их хуторам* уже не в смиренном виде работника или Донского беглеца. Нет, теперь он окружил себя тайной, рассказывал о своих приключениях только избранным сообщникам, а уже те объявили всем, что под именем Емельяна Пугачева скрывается человек важный и знаменитый, что этот человек есть император Петр III, которого народ считает умершим, что он проживал около года в Киеве, потом в Константинополе, наконец, на Дону. «Оттуда, — говорили простодушным казакам хитрые их товарищи, сделавшиеся друзьями Пугачева, — оттуда батюшка наш пришел к нам на Яик; но сначала приняли его здесь за бродягу и отправили в Казань. Бог помог ему уйти оттуда, и он благополучно опять явился к нам, и мы, братцы, уже не выдадим его теперь и постоим за него. Он пойдет с нами управляться с нашими судьями, всех их сменит — сам он говорит, что они судят неправедно, поставит новых, даст нам денег, сколько захотим!»
Так или почти так говорили приверженцы Пугачева, и слова их так сильно действовали на Яицких жителей, что в сентябре того же 1773 года шайка Пугачева состояла уже из 3000 человек пехоты и конницы. Семь крепостей по берегам Яика и Илека были взяты им, прежде чем Оренбургский губернатор как ближайший начальник того края успел оказать значительное сопротивление его дерзким действиям, но неуверенные распоряжения этого начальника только способствовали успехам мятежников.
Ф.И. Шубин. Императрица Екатерина II. 1794 г.Русский историк В.О. Ключевский писал об императрице Екатерине II: «У нее были две страсти, с летами превратившиеся в привычки или ежедневные потребности, — читать и писать.
В свою жизнь она прочитала необъятное количество книг. Уже в преклонные лета она признавалась своему секретарю Храповицкому, что читала книг по шести вдруг. Начитанность возбуждала ее литературную производительность. Она много писала по-французски и даже по-русски, хотя с ошибками, над которыми подшучивала. Обойтись без книги и пера ей было так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка».
Вот хотя бы одно доказательство этого: в Оренбургской тюрьме содержался в то время разбойник по имени Хлопуша. Двадцать лет он наводил ужас своим грабительством на жителей тех краев, несколько раз был сослан в Сибирь и несколько раз опять убегал оттуда в Оренбург. Можно ли было представить себе, что губернатору придет мысль послать этого злодея на увещевание Пугачева? Он освободил его из тюрьмы и отправил к мятежникам с предложением сдаться. Разумеется, Хлопуша взялся в точности исполнить поручение и, явясь к Пугачеву, стал одним из преданнейших его приверженцев. Вообще, недостаточное внимание, обращаемое на первые шаги этого серьезного мятежника, было главной причиной его невероятных успехов. Не раньше ноября был послан из Петербурга для его усмирения генерал-майор Кар. Но его распоряжения были также неудачны, и в декабре, когда все увеличивавшийся отряд мятежников дошел уже до окрестностей Казани, императрица отправила на место Кара генерал-аншефа Бибикова — это был удачный выбор, в полной мере доказавший проницательность государыни.
Александр Ильич Бибиков принадлежал к числу тех людей, которые заслуживали наше особое внимание и которыми славилось царствование Екатерины. Кроме больших заслуг, которые он имел перед Отечеством на протяжении своей службы, он особенно отличился в период опасного Пугачевского бунта. Когда он получил важное поручение государыни, народ повсюду был в большом унынии, повторяя рассказы о страшных злодеяниях самозванца, который ужасал своей жестокостью, неслыханной со времен Татарского владычества. В городах и селениях, покоренных им, он казнил без разбора всех: и дворян, и чиновников, принимал в свою шайку только чернь[397], позволяя ей пить и грабить, сколько ей захочется. Такое позволение привлекло к нему толпы Башкирцев, Калмыков и Киргизов, рассеянных по обширным степям Оренбургской губернии, а с такими дикими помощниками дерзкий злодей мог наделать много вреда, — и чего только не могли опасаться тогда несчастные, которым угрожал он своим нашествием! Ужас распространялся в тех местах, куда он приближался. Дворяне, на которых он нападал больше всего, бросали дома и имения, спасаясь бегством со своими детьми.
Офицер и рядовой Донской конвойной казачьей команды с 1776 по 1790 год (в парадной форме). Рисунок 1841 г.В таком состоянии нашел Бибиков и Казань, приехав туда 25 декабря 1773 года. Его твердость и деятельные распоряжения рассеяли общее уныние, и многие из убежавших жителей возвратились. Казанское дворянство сделало еще больше: увлекаясь прекрасным примером Бибикова, который, несмотря на свое расстроенное здоровье, жертвовал собой ради Отечества, оно также спешило доказать свое усердие и предложило собрать и вооружить за его счет конное войско. Это благородное предложение было исполнено быстро и точно: с каждых двухсот душ взяли одного рекрута, и отлично организованный отряд был отдан под командование родственника Бибикова — генерала Ларионова.
Екатерина была глубоко тронута преданностью Казанцев и долго думала, как бы достойно наградить их. Чувствительной, исполненной благодарностью государыне пришла в голову мысль, которая могла больше всего обрадовать Казанских дворян: она написала Бибикову, что желает быть принятой в их сословие, и уже как Казанская помещица пожертвовала также несколько тысяч рублей в счет той суммы, которая собиралась на общественное войско. Такая честь, такое лестное изъявление благодарности обожаемой царицы восхитили Казанцев. Они не знали, как проявить и свою радость, и величайшую признательность. Они постарались проявить это и в речи своего дворянского предводителя, и в письме к государыне.
