вдовьего платья по казненному мужу. А после тирании Андроника I и ошибок Исаака II такое уважение к человеческой жизни ценилось византийцами чрезвычайно высоко. Поэтому, хотя государство испытывало жесточайшие кризисы власти, в целом византийцы не собирались лишать своего василевса царства[912].
Поскольку Константинопольский патриарх Георгий Ксифилин (1191–1198) не проявлял большого желания венчать Алексея III императором, Ефросинья подкупила какого-то клирика, который, не получив благословения столичного архипастыря, тем не менее со священного амвона сделал это провозглашение. Патриарх выждал паузу, чтобы показать всем, что не имеет к новому государственному перевороту никакого отношения, а потом сдался и признал Алексея III василевсом. Теперь стало ясно, что у узурпатора нет оппозиции. Чтобы окончательно завоевать доверие народа, Ефросинья занялась широкой благотворительностью, а также наняла уличных крикунов, денно и нощно превозносивших нового монарха.
К этому времени Алексей III добрался до Константинополя и, нисколько не смущаясь содеянным, принимал поздравления от льстивого чиновничества и представителей народа. Но многие люди откровенно скорбели по тому, как оскудела царская власть. Приметы свидетельствовали византийцам, что новое царствование не будет счастливым ни для Алексея III, ни для них самих. Началось с того, что во время торжественной Литургии нового василевса почему-то долго не пускали в Красные врата, и он стоял перед ними, не зная, что делать. А когда после выхода из Святой Софии к василевсу подвели арабского скакуна, конь отчего-то не захотел принять царственного седока. Наконец, лошадь успокоили, но едва Алексей III сел верхом, животное заметалось, и с головы царя слетел императорский венец, от которого откололось несколько кусков. Наконец, животное сменили — привели спокойного коня, но всем стало заметно, что царская корона не цела. В довершение всех бед, когда процессия во главе с василевсом ехала по улицам столицы, дядя Алексея III, престарелый Иоанн Дука, уронил свою корону севастократора, обнажив «роскошную» плешь на голове. Народ стал смеяться, чем еще больше сконфузил и царя, и его окружение[913].
Так начиналось новое царствование, в дальнейшем также не оправдавшее ничьих надежд. Алексей III совершенно не занимался общественными делами, отдавая свою энергию торжественным мероприятиям и развлекаясь частой сменой золотых одежд. Он совершенно не думал о болгарах, разорявших римские земли, и только без устали раздавал государственные средства. Дошло до того, что его супруга, которая вполне могла достойно заменить мужа, открыто бранила того за леность и безумную расточительность. Впрочем, вскоре ей действительно пришлось брать управление государством в свои руки ввиду полной неспособности супруга. Взору изумленных византийцев предстали невиданные картины: по приказу царицы были изготовлены два одинаковых золотых кресла, на которых она вместе с мужем на равных сидела во время официальных приемов. Нередко послы были вынуждены делать два визита — один к царице, второй — к царю, и чем дальше, тем чаще Ефросинья отменяла бессмысленные распоряжения мужа и отдавала собственные[914].
Поразительно — всегда активное византийское общество и клир оставались безмолвными, пассивными наблюдателями бесславного правления Алексея III. Никто не решался высказать напрямую царю, что его действия губят Византию. А государство разваливалось буквально на глазах. Неудивительно, что вскоре появился новый самозванец из Киликии, выдававший себя все за того же покойного сына Мануила I Алексея Комнина. Он нашел покровителя в лице султана Анкары Масуд-шаха, принявшего самозванца по царскому чину. Сын Кылыдж Аслана II, незадолго перед смертью разделившего свой султанат между девятью сыновьями, Масуд-шах имел все основания для вражды с Алексеем III. Один из главных его противников в борьбе за отцовское наследство, старший брат Кей-Хосров I (1192–1196, 1205–1211) после смерти родителя не удовлетворился выделенными ему владениями и объявил себя Иконийским султаном. Но в 1197 г. Сулейман-шах, правитель Токата, захватил владения Хосрова, и тому ничего не оставалось делать, как бежать в Дамаск, а оттуда — в Константинополь, где он был принят императором и даже усыновлен им. Разумеется, как Иконийский султан, а не беглец. На самом деле Масуд-шах знал о подлинной родословной самозванца, но решил поинтриговать на его персоне. Завязав Алексея III на войну с мятежниками и самозванцами, Масуд-шах надеялся на скорую смену царя, после чего и голова Кей-Хосрова уже не стоила бы ничего.
Пока слухи и известия об этом «царе» медленно курсировали из византийской столицы до Анкары и обратно, лже-Алексей собрал банду и начал грабить римские земли. Василевс направил против него свое доверенное лицо паракимомена Иоанна, но тот не справился с заданием.
Пришлось самому Алексею III отправляться в Анкару — он надеялся не только расправиться с самозванцем, но и заключить мирный договор с султаном. Но запросы турка были чрезмерно высоки, и василевс решил начать военные действия. Обратился к жителям соседней Мелангии, но те, хотя и признали Алексея III Римским царем, не отказывали в помощи и лже-Алексею. Время утекало в бесполезных разговорах, и царь, не добившись ничего от собственных подданных, вернулся в Константинополь, перепоручив устранение самозванца Мануилу Кантакузену. По счастью, никаких особых усилий предпринимать не пришлось — в одну из ночей самозванец был заколот кинжалом при неопределенных обстоятельствах[915].
Вслед за этим на политическом небосклоне появилась почти забытая фигура Исаака Комнина — бывшего «императора» Кипра. Взятый в плен Ричардом Львиное Сердце, Исаак вскоре вышел из темницы, где провел несколько лет, и заявил о своих правах на царский престол. Мнения супругов разделились: Алексей III желал погубить претендента, а Ефросинья, которой Исаак приходился родственником, горячо за него хлопотала. Однако сам Исаак Комнин с презрением отверг царское послание о прощении и завел обширную переписку с правителями турецких областей в Малой Азии, надеясь получить от них войско и деньги для захвата верховной власти в Римской империи. Эта угроза таила в себе много неприятностей для василевса, но вскоре Исаак Комнин был отравлен слугой, которого, как говорят, подкупили царские агенты[916].
Однако это было только началом общих бед — пока царь продолжал праздновать свое правление и наслаждался властью, болгарская угроза становилась все опаснее. Пришлось направлять посольство к Петру и Иоанну Асеням, но болгары выставили столь неприемлемые условия мирного договора, что даже Алексей III не смог их принять. Сам он находился в те дни на Востоке, а болгары, пользуясь слабостью византийских войск, совершили нападение на императорскую армию под командованием Алексея Аспиета у реки Серр. Беспомощность византийской армии была столь очевидной, что Асень только смеялся, когда ему предлагали быть осторожнее. Увы, он оказался прав — византийский полководец проявил крайнюю неосмотрительность: узнав о приближении болгар, он поднял своих солдат по тревоге и 6 км
