Выдался погожий воскресный денек. Утром они все вместе посетили церковную службу, и Томасу запомнилось, как преподобный цитирует из Книги Притчей Соломоновых: «Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится».
Вернон являл собою живой пример правдивости этих слов. Все невзгоды и трудности, связанные с ведением сельского хозяйства (изнурительная работа, недороды, беспокойства насчет погоды и безденежья) не могли склонить сына к тому, чтобы поменять род занятий, как это бывало с сыновьями многих других фермеров и плантаторов. Многие не желали трудиться на земле своих отцов, соблазняясь более легкой работой в городе, или вступали в колледжи для того, чтобы получить профессию. С другой стороны, Томас не хотел, чтобы сын следовал по его стопам след в след. Надо его предупредить, уберечь от тех жертв, которые он готов принести ради плантации. Сын не должен думать, что тень деда, а со временем и самого Томаса, будет вечно витать над Сомерсетом.
Но об этом он поговорит с сыном в следующий раз. Сегодня Томас хотел узнать, как много Вернон услышал из тирады Присциллы, и, если тот захочет, поговорить о ее угрозах. Жена была пьяна, но не настолько, чтобы можно было посчитать, будто ее страстные заявления ни на чем не основывались. Угрозы Присциллы вызвали у мужа нешуточное любопытство, но он не унизился, требуя у нее ответа. Впрочем, его все еще мучили вопросы: что же такого знает Присцилла о его семье, что от этого волосы дыбом встанут у всех в округе? Какими такими муками, которые он даже представить себе не может, жена угрожала ему?
Вернон улыбнулся отцу.
– О чем поговорим, папа?
Томас придержал коня, желая отдалиться от кареты так, чтобы их не могли подслушать.
– Сын, я хочу поговорить о той ссоре между мной и мамой.
– Это не мое дело, папа.
– Тебе надо знать, что я…
Громкий топот копыт позади них прервал разговор. Их кони тоже встревожились. Варнава чуть свернул карету в сторону, уступая дорогу.
– С какой стати так спешить в воскресенье? – воскликнул Томас.
К ним на большой скорости приближались два всадника – мужчина и женщина. Томас их узнал. То были врач, заменивший покойного доктора Вудворда, и местная акушерка.
Врач, в свою очередь, узнал карету и, натянув поводья, резко остановил коня, а акушерка пронеслась мимо экипажа.
– Мистер Толивер! Скачите за мной! Я спешу! – воскликнул доктор.
– А что случилось? – с дурным предчувствием осведомился Томас.
– Прискакал человек от Мак-Кордов. Ваша дочь рожает. Трудные роды. Я скачу на ранчо.
Не дожидаясь ответа, врач хлестнул своего коня, и тот пустился вскачь, подняв за собой облако пыли.
Присцилла высунула голову из кареты. В голубых глазах светилась тревога.
– Томас! Я не ослышалась? Что-то с Региной?
– Не ослышалась, – резко ответил Томас. – Вернон! Оставайся с матерью. Варнава! Правь осторожно. Не торопись.
Мужчина пришпорил коня и помчался вслед за врачом. В ушах засвистел ветер, а впереди замаячил призрак большой беды.
Глава 88
Он прискакал через несколько минут после врача. Все мужчины семейства Мак-Кордов – Тайлер, его братья-близнецы и отец – стояли кружком на веранде главного здания ранчо. Головы опущены, плечи ссутулены. Спрыгнув на землю, Томас первым делом уставился безумными глазами на Курта Мак-Корда. Рука владельца ранчо, казалось, намертво вцепилась в нижнюю челюсть. Всем своим видом он показывал, что находится в крайней степени отчаяния. Ужас вонзился Томасу прямо в сердце. Завидев свата, Курт растолкал своих сыновей и бросился вниз по ступенькам крыльца.
– Слава Богу, вы тут! Успели…
– К чему?
– Поторопитесь, – сказал Курт. – Не хочу вас пугать, но лучше поторопиться.
Томас проскочил мимо. Взбегая вверх по ступеньках крыльца, он бросил взгляд на Тайлера. На щеках парня – следы слез. В покрасневших глазах – чувство вины. Встретившись взглядом с тестем, Тайлер тотчас же отвел глаза в сторону.
Слуга, узнавший Томаса, лишь указал на ступеньки, ведущие наверх. Еще до того, как он достиг двери, желудок его сжался, когда в нос ударил вязкий запах теплой крови и других биологических жидкостей, знакомый ему с полей сражений, где полным-полно было раненых и умирающих. Он ускорил шаг. В дверном проеме путь Томасу попыталась преградить высокая, неразговорчивая мексиканка, которая правила домом железной рукой. Женщина встала у него на пути.
– Вы не можете войти, сеньор. Там врач. Мужчинам нельзя.
– К черту! Я отец!
Томас отпихнул экономку в сторону и ворвался в комнату. Из его груди вырвался крик. На кровати лежала его девочка, его Регина. Нижний край ее простыни пропитала кровь. Лицо покрывала устрашающая бледность. Волосы слиплись от пота. Веснушки, подобно корице на белой тарелке, выделялись на ее лице. Заслышав его, дочь пошевелила головой, лежащей на подушке, но глаз не открыла.
– Папа…
Она его узнала. Молодая женщина чуть приподняла левую руку. Томас сжал ладонь дочери. Неясные контуры фигур Анны Мак-Корд, врача и акушерки, стоявших по другую сторону кровати, промелькнули у него перед глазами.
– Я здесь, Маковка, я здесь, – произнес Томас.
Он опустился на колени подле постели. В горле у него запершило.
– Чем папа может помочь маленькой девочке?
– Не отпускай… держи… меня за руку, – прошептала Регина.
Глаза полузакрыты. Дыхание неровное.
Врач подошел и заглянул под простыню.
– Хоть целую вечность, золотце, – произнес Томас, гладя дочь по холодному, влажному лбу. – Я никуда отсюда не уйду.
– Ребенок… родился мертвым, – прошептала Регина, – мальчик…
– Т‑с-с‑с… Лучше отдохни, золотце. Все будет хорошо.
– А мама?
– Едет сюда. Бабушка и Вернон с ней.
Томас услышал истерические крики Присциллы на первом этаже. За ними послышался топот ног, взбегающих по ступенькам лестницы. Томас взглянул в сторону двери. Он видел, как врач качает головой, глядя на акушерку. Томас чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Спустя секунду в комнату ворвалась Присцилла, за ней – Джессика, но они опоздали. Томас вновь взглянул на дочь. Грудь ее опала в последнем выдохе.
Присцилла отпихнула мужа в сторону. Тот, потеряв равновесие, упал. Прижав мертвую дочь к груди, женщина принялась убаюкивать ее, словно ребенка. Поднявшись на ноги, Томас присел на ближайший стул и закрыл лицо руками. Из глаз заструились слезы. Он видел, что врач и Анна, сказав что-то его матери, вышли из комнаты. За ними последовала акушерка. Подошла Джессика и положила руку ему на плечо. Легкая ручка давила с каменной силой. Это было выше простого знака сочувствия, выше понимания его горя. Томас поднял свое заплаканное лицо.
