дел. Надеюсь, вы поладите: она женщина спокойная и чистая, – говорил Иван, представляя экономку Надежде. – Мы сейчас поужинаем, что постряпала Даша, и она уйдёт к себе домой, здесь неподалёку. Я решил, что покамест мы живём вдвоём, удобнее будет, если Даша здесь хозяйничает только днём, как у моего отца в усадьбе было. Но если ты захочешь, то можно взять экономку и с проживанием. Теперь моего учительского жалования хватит и на прислугу.
Надежда прошла в свою комнату, где из мебели были лишь диван, трюмо с банкеткой, шкаф для одежды и небольшой стол с двумя стульями. Но стены и два окна были голыми. Иван, зашедший следом, сказал, что обстановку дома Надя изменит по своему вкусу, поэтому он и не стал покупать шторы, бельё и прочие вещи, дожидаясь её приезда.
Надежда присела на диван: ей почему-то было грустно в этом новом для неё доме, пустом и чужом в день приезда. Она переоделась в домашнее платье, что купила себе перед отъездом, поставила цветы в графин с водой, что стоял на подоконнике, и вышла на кухню, где Иван поджидал свою невесту, – как он представил Надежду экономке Даше.
На кухне стоял умывальник с раковиной, вода из которой стекала по трубам, уходящим под пол из струганных досок, крашеных светлой охрой, на которой сверкали яркие пятна от лучей заходящего солнца. Чтобы не смущать Надю посторонним человеком, Иван отпустил Дашу, сказав, что он сам уберёт со стола, и, наконец, они остались одни. Иван налил вина, которого купил к приезду невесты, и Надя заметила, что вино той же марки, что он приносил к ней на квартиру. Она давно поняла, что Иван – человек постоянства и привычки, он не склонен менять своих вкусов и привязанностей, и именно такие мужчины являются идеалом женщины для вступления в брак или связь, как в этом случае с ними.
– Ну, Надюша, выпьем за твой приезд, окончание семинарии и начало нашей совместной жизни. – Как писал Пушкин в сказке о царе Салтане: «Ведь жена не рукавица, с белой ручки не стряхнёшь и за пояс не заткнёшь». Он подошёл к Наде, чокнулся бокалами, они выпили, и Иван хотел тотчас поцеловать девушку в губы, соскучившись по ней за месяц разлуки, но Надя отстранилась, сказавшись усталой с дороги. Иван обиделся, и ужин прошёл в молчании.
Остаток вечера Надя провела за разборкой вещей, а Иван читал газету в своём кабинете. Наконец Надя закончила дела, умылась на ночь, переоделась в ночную рубашку и легла в общую постель, поскольку другой застеленной кровати в доме не оказалось. Иван, одетый в пижаму, вошёл в спальню и присел с краю, возле затихшей девушки. Тепло её тела возбудило мужчину, и он, забыв обиду, начал страстно целовать и обнимать Надежду, подбираясь к заветным местам. Надя безучастно принимала его ласки, и когда Иван овладел ею, вдруг расплакалась навзрыд без всякой причины:
– Извини меня, Ваня, видно перенервничала в дороге, потому и не готова к любви. Но ты мужчина, и утоли свои желания со мной, но без меня. От этого напутствия Иван разом обмяк, освободил Надю от своих объятий, лёг рядом, и, помолчав, сказал:
– Не так я представлял нашу встречу и начало совместной жизни. Видимо, ты оплакиваешь своё прошлое, которое уже не вернётся, вместо радости от нашего соединения здесь. Что ж, не буду мешать предаваться печали, но такую тебя я не хочу, – с этими словами он встал и ушёл в свой кабинет спать на диване. Надежда, поняв, что нечаянно выдала своё равнодушие к этому мужчине, заплакала ещё сильнее, жалея себя и свою судьбу.
Утром, чуть свет, Надежда пробудилась на широкой кровати одна, и, вспомнив вчерашнее, решила исправить положение. Она, в одной рубашке, прошла в кабинет, где Иван спал, раскинувшись на диване, на смятой простыне. – Точь-в-точь, как мы с Дмитрием спали в его мастерской на таком же диване после сеанса любви, – некстати вспомнила девушка и, юркнув под бок Ивану, начала осторожно гладить ему грудь и ласкаться к нему. Иван пробудился, открыл глаза, и Надя сама стала его целовать и обнимать. Мужское желание возвратилось к нему, на ласки он ответил лаской, Надежда решительно сбросила с себя ночную рубашку, обнажив в лучах восходящего солнца все прелести девичьего тела, которое Иван мял и ласкал, соскучившись за месяцы разлуки. Когда Иван толчком вошёл в неё, Надежда не ощутила привычной нарастающей страсти, и потому начала изображать вожделенность, подыгрывая желанию мужчины. Иван, воспринимая мнимую страсть женщины как истинную, быстро вознесся к пределу чувств и, отдав избыток мужского желания девушке, с тихим стоном затих на ней, полежал немного в забытьи и скатился к стенке дивана. Потом Иван обнял Надю, они уснули и спали до тех пор, пока Даша не постучала в дверь, спросив, подавать ли завтрак на стол.
Умиротворённый Иван был ласков и предупредителен, отнеся вчерашние слёзы Надежды на усталость с дороги. Одевшись и совершив утренний туалет, молодые вышли на кухню, где Даша напекла блинов, поджарила картошки с мясом, приготовила клюквенный морс и сейчас хлопотала у самовара, заваривая настоящий, душистый китайский чай.
Откушав, Иван предложил Надежде пройтись по магазинам, чтобы купить интерьеры в дом, бельё постельное, домашнюю одежду и многое другое, что необходимо для обживания на новом месте.
– Говорят, что переезд равен двум пожарам, – шутил Иван, ожидая, когда Надежда приведет себя в порядок для выхода в город. – На старом месте бросаешь всё, на новом месте покупаешь всё. Мы с тобой, Надюша, надеюсь, ничего не оставили на старом месте: имущества у нас не было, а свои чувства мы привезли с собой. Теперь нам остаётся лишь прикупить всё необходимое на новом месте. Я получил подъёмные деньги и надеюсь, что их хватит для начала, а потом, постепенно, создадим дома уют по нашему усмотрению.
Надежда закончила сборы, они вдвоём вышли на улицу и Иван, как невесту, поддерживал Надежду под руку, стараясь не оступиться на дощатом тротуаре. Впереди показался величественный собор. – Это храм Воскресения Христова, мы будем сюда ходить на воскресную обедню, как благочестивые православные, – заметил Иван.
– Опять, как в семинарии, надо ходить в церковь, а я не люблю этого, – возразила Надя, – к тому же мы будем жить во грехе, без венчания. – Ну и что? Будем грешить и каяться, грешить и каяться. Христос говорил: кто без греха, пусть бросит в меня камень, и никто из толпы, избивающей грешницу Магдалину, не бросил этого камня.
И у
