– Сам ты вбок смотрел!
Загоруйко рявкнул басом:
– Тише! Все хороши. И ваши и наши, и мордва и чуваши. Пораспущались до безобразного виду! Имейте в виду, я спрашиваю машинных, и помолчите! Вот ты, машинист Сидоренко, скажи: могет такое дело, чтобы скрозь кингстон вода в таком количестве перла?
– А почему нет? – ответил седенький машинист. – Положит судно на правый борт – вода и поступает. Давление-то, сами понимаете... А мы все время на правом боку лежим. Вот и штука. Опять же, почему донки не работают? Все забило.
Кто-то крикнул:
– Сколь говорили Волкову, что надо аврал сделать, с-под пайолов мусор выбрать!
Машинные поддержали:
– Верно!
– Правильно! Мусор весь рейс не выбирали. Вот и результат: горловины донок забило.
– Теперь все под водой – поди прочисть! Зотов стармеху докладывал...
– Верно! – снова закричали с мест.
– Зотов не соврет!
Я слушал и диву давался.
На собрании, чем больше говорили, тем больше доставалось комсоставу. Особенно негодовали на старпома Сергеева: груб, нетактичен, человеческого слова никому не скажет. А Волкова хоть и ругали крепко, но с оттенком дружелюбия.
В конце собрания я поделился своими соображениями: нырять! Надо нырять в машинную шахту и в котельную. Задраить наглухо клинкеты, любой ценой закрыть кингстоны, начать немедленно откачку воды ручными помпами, ведрами. Особенно – работать под водой. Выбрать мусор, очистить горловины донок. Пусть возьмутся за это лучшие ныряльщики, пловцы...
Вдруг от двери послышался густой, но полный горечи голос:
– На смерть людей посылаете?
Это был Волков. Стоял за дверью и... подслушивал.
– Собрание закрытое, товарищ Волков, – с нескрываемой неприязнью сказал Загоруйко.
Выпестованный мною образ Волкова, беспартийного большевика, сразу потускнел.
Дверь захлопнулась. Загоруйко постучал костяшками пальцев о столешницу:
– Кто согласен нырять?
Десять комсомольских рук поднялись как одна.
– Хорошо. Руководит авралом в машине... – секретарь комсомольской ячейки Казанцев. Против нет? Начинайте!..
Один за другим комсомольцы выходили из столовой.
Спускаться в заполненную ледяной водой многометровую шахту, да еще и работать там. Ни скафандров, ни легководолазных костюмов нет... А что же придумать другое?
Но тут инициативу перехватил Барабанов:
– Товарищи партийцы! Нас на корабле – я посчитал – одиннадцать человек, включая здесь присутствующих пассажиров. По твиндекам, коммунисты! По каютам! Мобилизуйте всех работоспособных, ставьте в коридорах людей с ведрами, начинайте откачивать воду. Предлагаю по сто человек с двухчасовой сменой на каждый коридор. За дело, товарищи! Помощь придет, но сидеть сложа руки – позор! Кто против?..
Сменяя друг друга, люди качают ручные насосы.
«Альвееры» глотают воду и выплескивают ее за борт широкими струями.
В освещенных свечами и фонарями коридорах встречаются знакомые лица. Вот «Филька Шкворень»... Эге, да у него целая бригада – видимо, он главарем. А вот и «восточный» человек: оказывается, и этот не только плясать умеет. На фланге левокоридорного конвейера – женщина с растрепанной прической: конечно, Березницкая! И следа не осталось от вчерашней «красули».
– Загоруйко!
– Есть!
– Чаще меняй людей на ведрах. Ну, как вода?
– Загляните в машинное – на глазах поддается. Не думал, что паршивый «альвеер» такая сила!
– Не в насосах сила, парторг, – в людях.
– Есть в людях!.. Подвахтенные второго конвейера, приготовиться!..
Вот это аврал. И без водки! Правда, на этот раз никому не весело: смерть слишком близка. Только мой «химик» улыбается:
– Итак, корабль захвачен? «Шестнадцать человек на ящике мертвеца, и-хо-хо! И бутылка рому!» Помнишь «Остров сокровищ», черт соленый?
– Помню. Посмотри, как дела у ныряльщиков? Я не могу: на моей совести...
– Ты сентиментален, пират! Был уже у них, – ныряют. Тоже посменно. Спускаются на веревках, то бишь, на концах, по-нашему. Пока все благополучно. Говорят: правый кингстон, или, как его, действительно не довернут. На двенадцать оборотов. На каждого ныряльщика приходится четверть оборота. А есть и такие, что ныряют, а сделать ничего не могут. Трудная, оказывается, работенка! Холодина адская, вода ледяная. Между прочим, я распорядился было, чтобы ныряльщикам... «бутылку рому», но наш друг буфетчик категорически отверг, ссылаясь на твою печать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– И правильно сделал. Не смотрел, мусор выбирают?
– Так точно! Таскают мусор ведрами сквозь водную толщу. Пока все идет... ну, конечно, не скажешь «нормально»...
– Давай-ка, сходим к механикам!
– Разговор официальный, товарищ Волков. Почему не были своевременно задраены клинкеты в машинных кофердамах и вода получила доступ в соседние отсеки?
– Все клинкеты были закрыты. Потом убедитесь сами, когда откачаем воду по вашему рецепту... ко второму пришествию.
– Серьезнее, товарищ старший механик!
– Да уж куда серьезнее!.. Да неужели вы не понимаете сами, что вода поддается только потому, что «Свердловск» сейчас имеет крен на левый борт? Зайдет ветер, перекрутит судно, положит на правый борт, и так поддаст, что никакой силой не вычерпаешь!
– Значит, вода все же поступает через правый кингстон? А вы искали течь в обшивке. Как же так получилось, Сергей Семенович? Потеряли драгоценное время...
– Ну, хорошо, отлично! Пусть я виноват. Судите, расстреливайте!
– Ну, от вас уж я истерики не ожидал. Давайте, поспокойнее! Следовательно, вы не рассчитываете, что своими силами удастся откачать воду.
– Да поймите, тысячи тонн воды нужно с корабля выбрать. Тысячи! Ведрами, допотопными «альвеерами»...
– Что ж, по-вашему, делать?
– Мое мнение я уже докладывал капитану и вам готов повторить: принять японскую помощь. Чего тут в принципы играть или искать правых и виноватых?.. Ну, виноват я, недосмотрел, недоглядел. Но ведь не в этом сейчас суть. Гибнем! Пусть бы один стармех Волков погиб – поделом ему, старому растяпе! Но ведь – тысяча человек. Наши советские люди, женщины, дети... Вот о чем надо думать. Да и думать-то поздно. Вы пришли спросить: что делать? Дайте указание – принимать буксир от японцев. «Свердловск» без фрахта, мы ничем не рискуем, если постоим в Отомари, пока приведем судно в порядок. Дайте такое указание! Корганов вас послушается. Он давно бы уже согласился со мной, но страшно боится советского начальства. А эти... владивостокские и московские бюрократы разве могут представить себе, в каком положении мы находимся? Больше мне сказать нечего. Расстреливайте, судите!.. Может, я сам приведу над собой приговор в исполнение, еще до трибунала, но... спасите людей! Спасайте, пока еще японские буксиры не ушли. Им-то ведь тоже нелегко приходится... Извините, иду на судовой совет: Корганов приказал собрать. Будем принимать решение сообща...
Волков вышел, хлопнул дверью.
– До чего расстроился! – бросил ему вслед Барабанов, и в тоне его было что-то непонятное. – Слушай, дядя, – продолжал он после краткого раздумья. – Ты не обратил внимания на одно мелкое обстоятельство? Помнишь, как сказал Волков: «Корганов страшно боится с о в е т с к о г о начальства». А теперь подумай и ответь: ты бы такую формулировку в разговоре допустил? Особенно, находясь «в состоянии аффекта»?
– Гм... Я бы, наверно, сказал так: «боится начальства». Может быть, снабдил прилагательными – «московского» или «владивостокского». А вообще, на кой черт тут прилагательные?
– Вот то-то и есть! Странно, странно...
– Ну, давай пойдем ко второму механику...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Второй механик «Свердловска» пятидесятилетний Литвак весь рейс держался незаметно, нигде не высовываясь на глаза. Вот и сейчас Литвак скромен и разговаривает почтительно.
– Конечно, все мы допустили халатность. И придется понести заслуженное наказание. Я лично готов...
