Власов подавил вспыхнувшее было раздражение: он не любил рукопожатий вообще, и уж тем более неприятно было ручкаться с этим человеком. Ограничился тем, что с усилием выдернул руку у чрезмерно общительного консультанта.
- Фридрих Власов, - представился он.
- Очень, очень приятно, - расплылся в улыбке Гельман. - Приятно видеть новые лица. У нас, знаете ли, несколько застоявшееся общество, мы все друг друга знаем... Я так понимаю, вы из Москвы?
- ...наши це-энности... - пел-заливался Лихачев.
Власов сделал паузу. Отвечать прямо не хотелось: получилось бы, что он соглашается на положение допрашиваемого.
- Я слышал, что коренные петербуржцы недолюбливают москвичей? - отпарировал он, чуть подумав.
- Это типичная московская сплетня, - Гельман повёлся, или сделал вид, что повёлся. - Знаете, я сам не отсюда, но только в этом городе я понял, что такое настоящая доброжелательность, я надеюсь, вы тоже это оцените... - слова лезли из галериста, как помёт из кролика. Сравнение было малоаппетитным, но ничего другого Власову в голову не пришло.
- Я догадался, что не отсюда, - заметил Фридрих без особой деликатности. - У вас странное имя для петербуржца.
- О, да, это забавная история. Родители у меня были большие франкофилы, знаете, у нас это бывает, наши предки здорово помогли царю против Наполеона, и, признаться, прогадали, и сильно прогадали... - Власов сообразил, что галерейщик имеет в виду российских юде; само по себе происхождение Гельмана его не смущало, но людей, которые не просто не скрывают, а при первом же знакомстве норовят подчеркнуть свои юдские корни, он недолюбливал - было в таком поведении нечто от истерика, кричащего, что он совершенно спокоен.. - Вот меня и назвали в честь Мюрата, - продолжал Гельман, - был такой, знаете ли, наполеоновский маршал...
- Знаю. Он, кстати, плохо кончил.
- Ну, в общем, да... Зато отличался решимостью и бесстрашием.
- А также хвастовством и склонностью к предательству, - напомнил Фридрих. - Наполеона он предал.
- Ну, что значит "предал", - пожал плечами Гельман, - это ведь политика, к ней неприменимы обычные стандарты... Наполеон, в конце концов, захватывая власть, тоже, по сути, нарушил присягу. Да и не только он... были и другие прославленные исторические деятели... - он сделал короткую паузу, и Власов не понял, было ли это намеком. Если да, то, похоже, галерейщик знает о нем больше, чем следует, и это скверно...
- Но не будем терять драгоценного времени, - человечек сделал такое движение, как будто хотел взять Власова под локоть, но в последний момент сдержался. - Я так понимаю, вы здесь по делу, вы не просто зашли, м-м? У меня предложение: когда всё кончится, пойдёмте побеседуем, тут есть одно местечко, мы там сядем...
- А почему вы решили, что мне интересно разговаривать с вами? - усмехнулся Власов.
- Потому что вы сюда таки приехали, - ничуть не смутился юде, - вы же, я понимаю это таким образом, не для того здесь, чтобы узнать последние новости о здоровье фрау Рифеншталь?
- Российский режи-и-им, пытающийся подавить волю народа, стремящегося к свобо-о-оде... - тем временем вещал Лихачёв.
Власов услышал обрывок фразы и кинул взгляд на академика. Тот раззадорился, яйцевидная плешь порозовела, и даже пух на ней как-то поднялся. Зрелище было смешное и неприятное.
- Так вы не против насчёт чашечки хорошего кофе и небольшого разговора? - не отставал Гельман.
- И чем это я заслужил такую честь? - Власов уже всё понял, но хотел ясности.
- Ну, мы вас, некоторым образом, ждали, - галерейщик снова заулыбался, - то есть не лично вас, господин Власов, а кого-нибудь, так сказать, новенького, - ухмылка стала откровенно наглой, - вы ведь не просто так любопытничаете, ведь так? Не отвечайте, конечно. Ну, так если вы не против, хороший кофе - это всё-таки хороший кофе, не так ли?
Власов подумал, что в этом небольшом человечке умещается слишком много слов и они сыплются из него слишком быстро. С другой стороны, не принимать приглашения Гельмана было бы странно. В конце концов, он пришёл сюда, в числе прочего, и ради того, чтобы посмотреть на лихачёвцев вблизи. То, что Гельман - видимо, играющий при Академике и Фрау достаточно важную, хотя и не вполне понятную роль, - его заметил и выделил из толпы, тоже было предсказуемо: похоже, он, Власов, был единственным новым лицом среди этого старичья. Интересно было другое - за кого именно Гельман его принимает?
- Что ж, если кофе и в самом деле хороший, - сказал Власов, смотря в глаза галерейщику, - можно и пройтись. Если угодно, сейчас. Здесь душно.
Мюрат Гельман открыл было рот, чтобы разразиться очередной тирадой, но тут произошло сразу два мелких, но неприятных события: в кармане галерейщика запиликал целленхёрер, и в ту же секунду из-за полки выскочил давешний старичок в картузе, которого старуха назвала Львом Фредериковичем.
- Э-гей, а вот и вы, Мюрат Александрович - задребезжал старичок, - доброго вам здоровьичка...
Целленхёрер Гельмана тем временем тонко, но назойливо звенел. Галерейщик пытался его вытащить из брючного кармана, но аппаратик, похоже, утонул в нём слишком глубоко. Другой рукой он умудрялся делать так некстати возникшему старичку неопределённо-дружелюбные знаки.
Наконец, трубка - крошечная, в серебристом раздвижном пенале, напоминающем шоколадку, - была извлечена из кармана, раскрыта и прижата к уху.
- Да... - бросил в трубку Мюрат, всё продолжая жестикулировать, - нет... нет... нет, не сейчас... нет, рано... Пока не приближайтесь... Когда я буду, дам команду, - наконец, скомандовал он, нажал отбой и утопил машинку в кармане.
- Здравствуйте, Лев Фредерикович, извините, что сразу не поздоровался, - нашёлся он, слегка кланяясь старичку.
Старичок чуть не взлетел в воздух - так энергично замахал он руками.
- Нет, ну что вы, ну какие извинения! Я так... я просто... подошёл, можно сказать... вы же человек деловой, у вас каждая минутка расписана, а мы тут с боку припёка...
- Голос разума негромок, но его невозможно заставить замолчать. Это сказал великий Фройд... - донеслось до Власова очередное лихачёвское высказывание.
На слове "Фройд" старикан поперхнулся и громко икнул. Власов мысленно пожелал ему подавиться.
- Вы, Мюрат Александрович, не слышали насчёт сегодняшнего? - продолжал старичок. - Говорят, что Фрау-то перед отъездом...
- Да, слышал, - буркнул Гельман с таким видом, как будто его собеседник ляпнул что-то не вполне приличное. - Извините, Лев Фредерикович, у меня разговор...
Лихачёв тем временем справился с кашлем и начал было цитировать Гёте, но сбился в цитате и снова закашлялся, на сей раз довольно-таки ненатурально. Власов решил, что академик просто забыл слова.
- Так вы, значит, не слышали, - нёс своё словоохотливый старикан, - сегодня Фрау даёт прощальный ужин, перед самым отъездом, значит... в самом Фонде и накроют...
Гельман посмотрел на Льва Фредериковича как солдат на вошь - с бессильной злобой.
Старичок, как назло, в этот момент вытянул шею, пытаясь рассмотреть своего обожаемого кумира, который как раз повысил голос и вещал что-то о единстве цивилизованного мира.
- Так мы идём? - почти невежливо спросил Гельман, явно намереваясь как можно скорее отцепиться от слишком словоохотливого Льва Фредериковича.
Власов чуть было не ответил "да", но почему-то заколебался.
Лев Фредерикович тем временем сделал полшажка в сторону книжной полки и потянулся за какой-то книжкой. Книжка была высоко, маленький старичок не мог её достать.
Власов невольно перевёл взгляд на забавного человечка и вздрогнул. Скрюченные старческие пальцы на мгновение сложились вполне определённым образом.
Это был старый условный жест Управления, не использующийся уже лет тридцать. Власов сталкивался с ним, когда по служебным надобностям изучал документы, связанные с Фолшпилем. Насколько он помнил этот знак, он означал "нет".
Раздумывать было некогда.
- Знаете, я только что вспомнил, - сказал Фридрих, - у меня ещё остались кое-какие дела в городе. Извините, но я вынужден...
Гельман взялся за дужку своих роскошным тёмных очков, как будто собирался их снять, но передумал.
- Я запамятовал, - сказал он голосом, в котором не слышалось даже намёка на извинение или сожаление, - сегодня в помещении Фонда проводится нечто вроде прощального ужина с Фрау. Мероприятие скорее кулуарное, но... - он ловким жестом извлёк из кармана сложенную вдвое плотную бумагу. - Адрес здесь. Там и поговорим. Извините, у меня тоже дела, не прощаюсь, до встречи, - последнее он произносил уже на ходу, скрываясь где-то за полками.
В этот момент раздались аплодисменты: похоже, Лихачёв закончил свою речь.
Власов обернулся, рассчитывая застать хотя бы Льва Фредериковича, но увидел только его спину: странному старикану что-то срочно понадобилось в глубине магазина.
