Один бывший губернатор пришел ходатайствовать за женщину по имени Бетси Энн Доэрти.
— Она долгое время стирала мое белье. Ее муж сбежал к мятежникам, и я прошу вас дать ей охранную грамоту.
Присутствовавший при этом Лэймон заметил, что президент старался скрыть улыбку. Он с неподражаемой серьезностью спросил:
— А эта Бетси Энн хорошая прачка?
— Очень, — последовал ответ экс-губернатора.
— А ваша Бетси Энн обязательная женщина?
— Она очень любезна, — ответил абсолютно серьезно проситель.
— А она способна и на другие дела, кроме стирки? — спросил президент, не моргнув глазом.
— О да, она очень добра, очень.
— Где сейчас Бегеи Энн?
Выяснилось, что она в Нью-Йорке и хотела уехать в Миссури, но боялась высылки оттуда.
— Кто-нибудь мешает ей туда поехать?
— Нет, но она боится туда ехать без вашей охранной грамоты.
Тут же, вспоминает Лэймон, Линкольн повернулся к письменному столу и набросал на карточке несколько слов.
«Оставьте Бетси Энн Доэрти в покое, елико она будет вести себя прилично». Поставив свою подпись, он передал карточку просителю и сказал, что это нужно отдать Бетси Энн.
— Ах, мистер президент, не могли бы вы написать несколько слов офицерам, которые обеспечили бы ее безопасность?
— Нет, офицерам некогда сейчас читать письма. Пусть Бетси Энн проденет шнурок сквозь карточку и повесит ее на груди. Как только офицеры увидят карточку, они тут же оставят в покое вашу Бетси Энн.
Президент как-то спросил генёрала Мак-Клеллана, зачем такие солидные брустверы и орудийные платформы построены лицом к Вашингтону. МакКлеллан ответил:
— Видите ли, мистер президент, если при некоторых обстоятельствах, как бы невероятны они ни казались, противник, случайно или посредством уловки, в отчаянном последнем усилии захватит Вашингтон, у армии будут наготове эти фортификации, чтобы защищаться с тыла.
Эта предосторожность, сказал президент, напомнила ему один диспут в Спрингфилдском лицее. Обсуждался вопрос: зачем мужчине соски? После долгих дебатов он был передан на заключение главному судье диспута, который вынес мудрое решение, что «если при некоторых обстоятельствах, как бы невероятны они ни казались, случайно или каким-нибудь чудом, независимо от природы этого чуда или причины, мужчина родит ребенка, он сможет вскормить его грудью».
Хэй слышал рассказ Линкольна о новобранце, который не мог вспомнить имя своего отца. Он объяснил: «Видите ли, капитан, видимо, я экскурсионный ребенок».
Несколько длиннее был анекдот, рассказанный Линкольном Лэймону, на тему о междоусобице между Севером и Югом. Бык гнался за фермером вокруг дерева, но вскоре фермер догнал быка и схватил его за хвост. Бык взбил копытами землю, захрапел от страха и понесся. Фермер не выпускал хвоста и орал: «Ага, будь ты проклят, а кто начал эту свару?»
Один посетитель рассказал о друге, которого в самом начале войны, как юниониста, выслали из Нового Орлеана. Он потребовал, чтобы ему показали предписание. Комиссия ответила, что правительство конфедератов не пользуется незаконными документами, но что ему все равно придется убраться по собственному желанию. Тогда Линкольн вспомнил об одном владельце отеля, утверждавшем, что в его отеле не умер ни один человек. «Если кто-либо из постояльцев находился при смерти, хозяин выносил его на улицу».
Одного генерала в Западной Виргинии тактически перехитрили. В момент наивысшей опасности Линкольн сказал, что этот генерал походил на фермера, посадившего сына в бочку, чтобы тот поддерживал крышку, пока сам отец закрепит ее обручами. Когда фермер закончил работу, то выяснилось, что он не подумал о том, как мальчику вылезти из бочки.
Подписывая назначение бригадного генерала Наполеона-Джексона-Текамсэ Дана, Линкольн громко произнес первое имя; оно, «конечно, должно вселить страх в противника».
Телеграфист Бэйтс слышал рассказ Линкольна о человеке, посетившем сумасшедший дом. Ему встретился старичок, потребовавший почетного салюта: «Я Юлий Цезарь». Посетитель отдал салют и отправился по своим делам. Когда он возвращался, старичок снова стал на его пути и потребовал повторить салют: «Я Наполеон Бонапарт». — «Хорошо, Наполеон, но совсем недавно вы мне сказали, что вы Юлий Цезарь». — «Это верно, но тогда у меня была другая мать».
Линкольну понравилась история о человеке, вошедшем в зал в момент поднятия занавеса. Крайне заинтересованный происходившим на сцене, он положил на сиденье свой цилиндр донышком вниз. Подошла близорукая, очень полная женщина и села на цилиндр. Цилиндр затрещал, женщина подскочила, а владелец цилиндра посмотрел сначала на него, потом на женщину и сказал: «Мадам, я мог бы вам сказать еще до того, как вы пытались его надеть, что он вам не по мерке». Этот анекдот рассказывали во многих вариантах, но говорили, что это произошло с самим Линкольном.
Летом 1864 года Грант сражался на путях к Ричмонду; санитарные кареты стонали под тяжестью груза раненых, госпитали были переполнены. Фронт требовал подкреплений. Прибежал Лионард Свэтт, выпалил Линкольну последние новости и внес уйму предложений по поводу того, что должно быть сделано немедленно. «Президент сидел у открытого окна, — вспоминал потом Свэтт. — Когда я перевел дух, прилетела птичка, села на ветку, защебетала и упоенно запела. Президент, подражая птичке, произнес: «Тви, тви, тви… Как она чудесно поет!» У меня подкосились ноги. Я взял шляпу и сказал: «Я вижу, положение страны лучше, чем я думал», — и пошел к двери. Мистер Линкольн окликнул меня знакомым мне сердечным голосом: «Послушайте, Свэтт, вернитесь и сядьте. Невозможно, чтобы человек на моем посту не подумал заранее обо всем этом. Еще несколько недель тому назад каждый способный носить оружие отправлен на фронт, и все, что вы предложили, уже сделано».
Хотя бумага в 1864 году очень вздорожала и размеры газет конфедератов уменьшились, чарлстонская «Меркюри» продолжала перепечатывать из северных газет отдельные остроты Линкольна. Однажды президент принял делегацию. Один из делегатов — священник — выразил «надежду, что бог на нашей стороне».
Президент сказал:
— У меня другое мнение.
Все были изумлены. А президент продолжил свою мысль:
— Меня нисколько это не волнует, ибо мы знаем, что господь всегда на стороне правых. Но что меня волнует и о чем я постоянно молю, это чтобы народ был на стороне бога.
«Линкольна называют американским Эзопом», — писала нью-йоркская «Геральд» 21 ноября 1863 года, но спустя неделю позволила себе сочинить коварный анекдот, приписав его президенту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
