— Надо позвонить и оставить сообщение, — сказала Пандора.
А Офелия осмелела и нарисовала рожицу ему на газете.
— Пусть любуется. И думает над своим поведением. Фотки ему для меня жалко! — с обидой сказала Офелия.
— А ты мстительная! — удивилась Пандора.
— Еще бы! Пусть знает это!
Она так рассердилась на Дамариса из-за фотографии, что порадовала своего преподавателя с 1 курса, Виктора Нетэро. Они зашли в аудиторию, а преподаватель сделал каменное лицо и поздоровался. Потом всех отпустил и начал разговор «ни о чем», собирая свои бумаги. Спросил, до какого времени они учатся и на каком они курсе.
«Еще бы группу спросил и факультет!» — подумала Офелия.
Она была строга со всеми мужчинами и не делала поблажек, если они не знали, о чем еще можно говорить с девушками.
«Мог бы брать уроки общения с прекрасным полом».
— До февраля.
А он думал, что недели им остались. И он так глянул на Офелию! Не ожидал, что она заговорит. Это случалось крайне редко. А Офелия еще и улыбалась (благо, была прехорошенькая: зеленая юбка, черная блузка, распущенные волосы и помада) и строила ему глазки. Прежде она никогда этого не делала. Даже с Юджином не практиковалась. С ним всегда все было по плану: закончат учебу — поженятся и заведут сначала мальчика, а потом — девочку. Все, как у сестры. Скукота.
Но Дамарис выбил ее из привычного ритма жизни. Ее раздражало, что она о нем думает, а он о ней — нет. Все мужчины так делали, но сейчас это случилось с ней. И мириться со своим положением Офелия не собиралась.
— Я не злопамятная. Отомщу и забуду, — заявила она сестре, когда та попыталась доставать ее по этому поводу.
Преподаватель совсем опускал глаза и краснел. Он был по уши влюблен в Офелию, и она это знала. Еще он сказал, что преподаватели путаются из-за их расписания и спросил, почему они так поздно учатся (посочувствовал). И про учебу распространялся.
— Оставайтесь. Еще нам что-нибудь расскажите, — предложила Офелия.
Вик тор Нетэро испугался такой откровенности и сбежал от греха подальше.
— До свидания, — сказал ей, Офелии, лично.
— Что это он все бумаги побросал? На него не похоже, — сказала одна студентка.
— Спугнула я достойного кандидата в депутаты… ученого совета. Доцента от природы. Или от Бога? А с Бога взятки гладки! Бог — это свет. Да будет свет! Поэтому и наблюдается у нашего прежнего преподавателя некое внутреннее свечение.
— Ну, ты даешь, подруга! — ответила та студентка.
— Я думала, ты тихоня. В тихом омуте черти водятся!
— Вши там заводятся. По-твоему, я и говорить не умею?
— Да нет, что ты?! — замахала руками студентка.
В следующий раз при посещении т/з Пикачу любезно предложил Офелии абонемент.
— С абонементами посещения стоят значительно дешевле.
— Но я слышала, что абонементы дают только клиентам от 3-х лет.
— Да я не жадный! Это ты меня нарисовала на окне?
— Не знаю. Может быть, — ответила Офелия уклончиво.
«В девушке должна быть загадка» — учила ее сестра.
«Парень должен осознавать, что он неправ», — думала Офелия.
Пандора попросила ножницы — достать из часов кофту. Вместо ножниц Пикачу дал ножик. Внимательно рассмотрел процесс, но не помог.
— Это не Мэттью — мне он не станет помогать. Вот если бы в беду попала ты! — мечтательно подняла Пандора глаза к потолку.
Ходил опять. Но репу уже не чесал. Некогда было. К нему подвалили друзья (множественное число). Одного из них он обнял и назвал красавчиком.
— А мы думали, что его страсть — Мэттью, наивные! А он, оказывается, многолюб, — говорила с сестрой после этого Пандора.
Они спросили про Мэттью. Он живо откликнулся. Заревновал! Попрощался живенько так. Впечатлил. Был в черной кофте с белой полосой. Выстирал ее.
— Готовился упасть в твои объятия! — театрально вздохнула Пандора.
Посетили т/з с надеждой на лучшее 20.12. Лучшее не заставило себя долго ждать. Пикачу появился внезапно, вытирая теннисный стол. Надеялся, что Офелия захочет играть в теннис. После этого его не было долго (он не знал, что девушки здесь) и они пошли играть в теннис. Тут сестры начали говорить про Тиаго, Юджина и т. д. Пикачу, естественно, все слышал. Он ужасно обиделся, заревновал и впал в меланхолию. Он не понял, кто такой Юджин. Очевидно, поклонник. Он стал разговаривать с симпатичной девушкой, чтобы вызвать ревность у Офелии. Но она даже не поняла, что это из-за нее. Она не поддалась, поскольку не представляла даже, что он ревнует ее. Пикачу играл с другом в шашки. Потом ходи нервным шагом туда — сюда, оборачивался в случае крайней необходимости и злился на Офелию. Она ни в какую не желала обращать на него внимание. А он из кожи вон лез, чтобы продемонстрировать ей свою ярость. Поздоровался прохладно, еле слышно и отвернулся. Когда сестры уходили, Офелия подала ему 100 долларов, и состоялся разговор:
— За двоих?
— Ну… Могу еще 20 долларов дать — за себя.
— Лучше дай.
— А Мэттью будет в воскресенье? — спросила Офелия.
— Да, будет (считает деньги — отдать Офелии сдачу).
— Точно, да, будет?
— Да, точно.
— Передаст ему! Тот будет нас ждать и прихорашиваться. Посмотрим на его поведение, — сказала ей потом Пандора.
— 80 долларов. Держи.
— Это тебе, — Офелия протянула Дамарису открытку.
— Мне? — он так приободрился, обрадовался и засиял.
Офелия не ожидала от него такой реакции.
— Как все подарки-то любят! Даже друга не постеснялся!
— Он любит не подарки — ему нравишься ты, — ответила Офелии Пандора.
— Всем. И Мэттью, в частности.
Дамарис опять помрачнел. Дамарис еще что-то сказал, но сестры не разобрали. Это что-то было: «Ну, что такого в Мэттью, чего нет во мне?» Мэттью Пандора подписала отдельную открытку.
— Пусть духом воспрянет и поверит в себя. И в воскресенье подарим.
— Надеюсь, Дамарис не настолько олух, чтобы читать эту открытку своему другу, который сидел рядом.
— А что такого секретного ты там написала, сестренка? — Пандора прищурилась, улыбаясь.
— Да ничего особенного. Просто вскользь упомянула, что у Дамариса такое красивое лицо.
— Что?! — изумилась Пандора.
— Разве не так? Это же правда! — попыталась Офелия защищаться.
— Ну, даешь, сестра! Он теперь, ложась спать, положит открытку под подушку и станет вечерами на нее молиться!
— А вот интересно, Мэттью прочтет или нет?
— Думаю, обязательно. Мужчины обожают хвастаться своими победами на любовном фронте.
— Хоть бы мне что-нибудь подарил в ответ, — тихо сказала Офелия.
— Руку и сердце подарит — это подходит? Начнутся у Вас с ним перемены в личных отношениях. В любви тебе признается. И завершит свой роман маршем Мендельсона.
— Шутка, да? Про марш Мендельсона. Из области твоих неуемных фантазий.
24 декабря посетили заблудшие души т/з и Мэттью, в частности. Мэттью был нехорош. Пандора это сразу отметила. В том смысле, что ему было плохо, и он тянул на палату № 6. Оброс (темно-рыжий) и одет был — тот еще прикид! И прическа была, как с сеновала. Когда сестры пришли, подъехал Пикачу на своей белой тачке с голубым отливом и начал разговаривать с друзьями, которых собралось много (Мэттью надо поддержать в трудную минуту!) и жестикулировать. Видно было, что он на седьмом небе от счастья. Значит, прочитал открытку Офелии и решил, что она в него влюблена. Но нет, ничего подобного не было. Да, она действительно тайком от сестры купила точно такую же открытку (а ту выбросила) и написала там свой, другой текст. Это выглядело следующим образом:
Поздравляю тебя с наступающим Новым годом и Рождеством!
Было бы здорово, если бы внешняя и внутренняя красота совпадали.
Хочется надеяться, что в твоем случае это так и есть.
У тебя такое красивое лицо!
Офелия.
Ну, просто ей надоело думать о нем, о его чарующей, бархатной красоте карих глаз и она решила, что стоит ему написать именно это. Но сейчас, увидев его донельзя счастливый вид, она пожалела о своем опрометчивом поступке. Вот — думает он — очередная дурочка попалась в его сети. У него их миллион, наверно. С его-то красотой! Можно и не жениться никогда. Выбирай, перебирай — это настоящий рай! И с Мэттью все это на сотни раз обсудили. Друзья всегда и всем делятся. И даже личными тайнами. А тут ничего личного еще нет, а он уже вообразил черти что. Правильно отец говорил: «С мужчинами надо быть осторожнее». И почему она совершила почти такую же ошибку, как и ее мама? Гены сказываются. Отец рассердится, если узнает. Хорошо, что номер телефона свой не дала. А ужасно хотелось это сделать. Прямо зуд у всех этих женщин: хочется всему миру поведать о чувствах, даже если сама ни в чем толком не уверена и не разобралась, как следует.
