на палочку. — Гордая какая…
— Кто? Фаня? — удивилась девушка.
— Тогда пусть переодевается да с нами — в клуб!
Фаня посмотрела на красноармейца внимательно и покачала головой. Он почему-то смутился. Вечером к Фане заглянул нежданный гость.
— Коля! — обрадовалась она. — С чего это ты?
— С хорошего настроения! — ответил Николай весело. — Шел мимо и заглянул.
— Значит, редко у тебя хорошее настроение бывает…
— Не смейся, рыжая! Много работы. Некогда по гостям ходить. — Николай помолчал, прошелся по комнате, внимательно посмотрел на Фаню. — Я, между прочим, привет тебе принес. Знаешь от кого? Ни за что не догадаешься! От Черкашина!
Фаня не знала, что ответить. Она опустила голову, отвернулась. Но все же Николай успел заметить краску счастливого смущения на ее лице. Потом Фаня стала расспрашивать, как живет Надя, захлопотала вокруг стола, но Николай отказался от угощения, признался, что забежал по пути, — идет к Алексею Петровичу.
— Там, конечно, не чаем угостят… чем-либо покрепче.
— Не обижайся, рыжая! — засмеялся Николай. — Выберу время — приду к тебе на целый вечер, и, может быть, не один… Вспомнил, как однажды ночью мы с тобою с комсомольского собрания возвращались… Ах, черт возьми, опаздываю! Старик велел обязательно прийти…
У Алексея Петровича Николая давно ждали.
Двери ему открыл Мишка-землекоп.
Николай даже вскрикнул от неожиданности… Трудно было не узнать богатыря, и все же это был не тот Мишка-землекоп, которого Николай знал когда-то. В его добром крупном лице не видно прежней наивности, в глазах, запомнившихся юношеским лазоревым светом, был иной свет — сдержанный, но более глубокий.
Богатырь втянул Николая за руку в комнату, засмеялся:
— Дай-ка глянуть на тебя, начальник! — легко повернул его в своих ручищах, сказал добродушно: — Обогнал ты нас всех. Но знай, что и мы, вятские, теперь не лопатой землю копаем, а ковшом!
— А Таня как, Таня? — спрашивал Николай, пытаясь разорвать кольцо богатырских рук.
— Таня? Малость поласковее стала. Привет тебе от нее. Да, молодец ты все-таки, Николай!
— Молодец! — поддержал Алексей Петрович, пощипывая седую бороденку. — Меня, старика, вот как обогнал. Но ежели серьезно говорить, так оно и должно быть. Все правильно получается, крепнет рабочий класс. Я дальше дяди Кузьмы шагнул, а ты, Кольчик, дальше меня… Не будь этого — и жить бы не стоило!
ЭПИЛОГ
Надвигалась ночь.
Николай осторожно вел Надю по ступенькам крыльца. Она хотела вырваться и сбежать вниз сама, но он удержал ее.
— Непослушная ты девчонка!
— Извини… я просто забыла.
Надя остановилась, оглядела себя — свое бежевое свободное платье, синий жакет нараспашку. Эта небрежность была приятна ей.
— Оберегаешь ты очень, — сказала она, опираясь на его руку. — Это старит меня.
Николай засмеялся от души.
— Никогда бы не подумал, что можно сказать такое. Догадайся, что может состарить женщину в тридцать лет? Заботы мужа! Я же о тебе беспокоюсь!
— Напрасно… хотя я тоже волнуюсь немножко, — созналась она, — и даже боюсь… все женщины боятся. Я как-то у Нины спрашивала…
Наде нравилось ее новое положение. Одно только смущало ее. Она стала более жалостливой, иногда — до слез… Откуда брались неожиданные слезы, она и сама не знала. Дивилась Надя и переменам своего настроения: вдруг становилась дорогой какая-нибудь мелочь, которую она и не замечала раньше, или вдруг, уйдя в себя, ничего не видела перед собою, ни в чем не нуждалась, ничему не хотела улыбнуться. В такие минуты даже очень важное казалось ей незначительным.
— Ты, как всякий мужчина, сына, конечно, ждешь? — проговорила она.
— Совсем не обязательно.
Николай осторожно повернул ее к себе, поцеловал, погладил по щеке, приласкал, словно маленькую.
Раньше, замечала она, ему самому хотелось быть маленьким в ласках. Теперь же он, казалось, неудержимо рос и мужал, а она становилась меньше и меньше. Еще раз поцеловал он ее в глаза, повел по тропинке к трамваю…
Была такая луна, какую она видела только в юности и какой больше не надеялась увидеть в беспокойные годы замужества.
…Проводив Надю в больницу, Николай не мог уснуть до рассвета. Ранним утром он сидел у телефона и ждал звонка.
Больница была недалеко. В сотый раз мысленно преодолевал он этот путь: выскочив из подъезда, попадал в трамвай, несся по заводской улице, которая с юношеских лет запомнилась ему навсегда своей свежей брусчаткой, своими первыми робкими елочками; спрыгнув с подножки трамвая, вскакивал в троллейбус и вскоре оказывался на одной из нагорных улиц, оттуда можно было видеть весь комбинат, а там и начиналась та тополиная аллейка, в конце которой виднелось большое здание с множеством окон. Сейчас окна, должно быть, отражают зарю. Издали в них он ничего не увидел бы.
Одиноко он сидел у телефона и ждал звонка.
Передний угол комнаты был занят детской плетеной коляской, в ней лежали распашонки и прочие вещи из пока неведомого для него мира. Окно было распахнуто, и ранний ветер шевелил тюлевой шторой.
Раздался звонок.
Николай бросился к телефону.
— Леонов слушает!
Он не сразу узнал голос табельщицы, которая по его поручению сообщила, что в цехе работа идет нормально.
— Нормально? — словно бы удивился Николай и потом поспешно добавил: — Хорошо, спасибо. Больше не звоните.
Опустив трубку, уперся руками в стол и закачался на задних ножках стула.
Перестав качаться, заметил, что у него, кажется, впервые в жизни вспотели руки. Он вытер их платком и с особенно острым ощущением подумал о страданиях Нади. То, что Надя страдает или должна страдать, он почему-то раньше забывал. Задумавшись, он отвел глаза от окна и посмотрел упорным взглядом на телефон. И телефон зазвонил.
— Да! — крикнул Николай.
— Еще дома? — раздался голос старого мастера.
— Жду вот, жду…
— А я справиться решил, как там. А так больше ничего, — словно оправдывался Алексей Петрович.
Прошло неизвестно сколько времени.
Раздался стук в дверь. Быстро, словно они бежали всю дорогу, в комнату вошли Наташа и Филька.
— Я же тебе говорил — нечего спешить.
— И хорошо, что поспешили, а то могли бы не застать, — ответила Наташа. — Что, еще ничего не знаете?
— Терпеливо жду.
— А вы гостинец приготовили?
Николай даже испугался.
— Забыл! Постой-ка я добегу до углового магазина. А вы смотрите, звонка не прозевайте. Я быстро.
— Я еще успею так-то вот помотаться. Как ты думаешь? — спросил Филька, когда Николай выбежал из комнаты.
— Дурень ты, вот что! — ответила Наташа и стала рассматривать детскую коляску, распашонки, заметила на тумбочке пустышку, между прочим, глянула в зеркало.
— А все-таки они позаботились, — проговорила она.
— Заботиться всегда надо заранее.
Филька говорил с шутливой серьезностью, и Наташа снова назвала
