у нее тоже может быть такое же платье, такой же воротничок, но таких волос никогда не будет… Она не заметила, как прошло время, и даже вздрогнула от толчка двинувшейся машины.
— Ой, уже готово!
А Надя, казалось, не слышала этого и, повернув ручку контроллера, откинулась назад и заглянула в окно. Коксовыталкиватель пошел, и ребра отдаленных печей замелькали перед нею. Она перевела взгляд вниз, на рельсовую колею, на тропинку рядом с нею, вспомнила давнее, и ей показалось, что Николай, как тогда, впервые идет по тропинке… Нет, это был не он, а кто-то очень на него похожий. Но человек этот шел, чему-то улыбаясь, и коксовыталкиватель, как и тогда, двигался как раз на него.
— Дайте мне, — сказала Галина. — А вы идите.
— Да, да, — проговорила Надя и вдруг заметила, что Галина улыбнулась идущему навстречу, заметила и все поняла. Что ж, такова жизнь… Надя вспомнила свою маленькую, попросила остановить коксовыталкиватель, сошла на землю.
Летнее небо затянулось тучами, — иначе и не могло быть после такой жары. Накапливались гроза… Страна давно ждала какой-то разрядки накала. «Разрядка придет, — думала Надя, — с этой долгожданной летней грозой над Кремнегорском». Блеснула молния, послышался гром. Упали первые крупные капли, и Надя заторопилась под навес батареи. Но она не успела добежать: с новым треском грома землю занавесила тяжелая полоса дождя, и Надя вымокла мгновенно. Со смехом взбежала она по деревянным ступенькам.
— Вот гроза так гроза! Дождались!
— Да, дождались, — ответил ей рабочий, отряхавший спецовку в полутьме навеса.
По его тону Надя почувствовала, что он говорит о чем-то более значительном и пристально посмотрела на него.
— Да, дождались! — повторил он. — Сейчас такую сводку передавали… Началось, двинулось… наша берет!
А дождь, дымный, грозовой, запеленал, закрыл весь город. Туго натянулось шумящее серое полотнище — нитка к нитке — и заткало горизонт. Ни золотистого просвета, ни голубого прорыва в нем.
Нетерпеливо, грозно, прямым ударом падал дождь. И только чуткое ухо могло уловить в напряженном шуме дождя новую нотку. Она пробивалась все более настойчиво, словно хотела вырваться из шумящего потока, оставить его за собою, сделать своим отзвуком. Эта нотка становилась все сильнее, все определеннее. Нарастая, она опередила шум ливня, стала более грозной силой… и в голубоватом прорыве дождевой пелены показались танки, осыпанные от башен до гусениц золотом солнца, и пошли вперед, на поля сражений, — посланцы города уральской брони.
