Хотя этот вид эгоизма одинаково проявляется и у отдельного индивида, и у целого народа, но характерно он проявляется у первого. В противоположность этому существует и другой вид эгоизма, характерный для общественных организмов, хотя и могущий проявляться также и в единичном человеке. Здесь совершается разрыв органических связей со Всеобщим по иерархической координате: эмпирическое сознание человека или эгрегор общества осуществляет и сознает свою замкнутую обособленность и исключительность в определении высшей непереступаемой иерархической грани своих действований. В этом внутреннем эгоизме эмпирическое сознание или эгрегор отказываются от служения высшим целям и противопоставляют им цели феноменальные, т. е. здесь место трансцендентных ноуменов занимают ноумены феноменальные. Аналогично эгоизму личности на низших ступенях ее эволюции, эти цели включают лишь субъективное довольство, т. е. развитие экономического и физиологического благополучия. В дальнейшем I собирательная личность общества начинает определять себя не только как! обладателя известным благосостоянием, но и как носителя определенного | мировоззрения, т. е. от личности физиологической подниматься до личности пневматологической в собственном смысле. Соответственно этому возникает стремление к реализации этого мировоззрения и конкретного применения его законов. Наступает период эгоистического стремления к индуктивно выведенным целям. Существеннейшим предикатом всякого эгоизма служит отрицание самобытности смысла окружающего, а потому и необходимости органического с ним соподчинения; вместо этого эгоизм стремится использовать это окружающее в своих собственных субъективных целях, по возможности не давая ничего взамен. Все это остается вполне справедливым и для внутреннего эгоизма. Здесь высшие волевые начала и соответствующие им виды творческой деятельности частью вовсе игнорируются и подавляются, а частью пытаются быть используемы в низших феноменальных целях. Так, все виды тяготения человека к Горнему — религия и культ прежде всего, а затем искусство и вообще всякое творчество в государственном организме, центрирующемся на низшей воле, — принимаются не как самодовлеющие ценности, ради стремления к которым существует индивидуальная и общественная жизнь, но только как полезные или приятные дополнения к особому самодовлеющему смыслу государственной эмпирической жизни. Так, с религией отчасти считаются как с объективным историческим фактом и реальной, хотя и единичной силой, отчасти же покровительствуют ей как фактору, повышающему уровень общественной нравственности, т. е. способствующему социальной гигиене. Искусство принимается как доставляющее эстетическое удовольствие и комфорт, а творчество — ввиду его полезности. Но во всем этом одинаково обесценивается сама внутренняя сущность, убивается то живое ядро, которое и составляет двигатель и ценность этих высших видов волевой творческой деятельности. И как периферический эгоизм рано или поздно неминуемо приводит к изживанию всех ранее почерпнутых в органических общениях сил и к отмиранию, так и во внутреннем эгоизме попытка сделать служебным орудием пламенеющее воспарение к горнему необходимо приводит к затуханию интуитивных даров, к измельчанию и прекращению творчества, а потому и к вырождению культуры. Поэтому культ низшей воли есть путь глубочайшего искривления и вырождения сознания, ибо, пытаясь довольствоваться периферическими проявлениями активности жизни, оно утрачивает способность к творческому соучастию в ее потоке. Низшая воля — это искусственный путь отрыва от всеобщности жизни и ее творчества, к отрешению от ее грозного простора; низшая воля развертывается в нищете духа, и только она способна затушевать безбрежность жизни, сузить цели и тем дать самодовольное спокойствие неведения. Как каждая низшая ступень иерархии получает смысл и оправдание своего бытия лишь в подчинении высшим, так и низшая воля делается могучей и просветленной, когда она есть вызов, реализация и завершение высшей воли. Здесь она становится исполнителем горнего закона, видимым символом и прообразом его естества, его феноменальным орудием, методом и опорой, его конечной конкретной реализацией. Высшие начала проявляются на низших ступенях иерархии и достигают в них актуальной конкретности чрез, посредство своих кинетических агентов, природа которых соотносительна | окружающей среде. Низшая воля по своей онтологической сущности есть не; особое самобытное начало, а лишь кинетический агент волевой категории, ее активная модификация. Иначе говоря, низшая воля есть только проявление высшей воли в феноменальных условиях являемости. Предвосхищая свое энтелехийное развитие, низшая воля может стремиться актуализировать его в эволютивном постепенном процессе или пытаться утвердить довлеющее в будущем достоинство в настоящем состоянии. Если во втором случае часть противопоставляет себя целому, то в первом — часть осуществляет реализацию целого в части, в условиях, соответствующих последней. Здесь цель и путь целого и части совпадают, и низшее начало становится актуальным исполнителем тяготений высшего и его закона в прямом смысле. Низшее в своем гармоническом развитии только раскрывает высшее, но это есть и вообще единственный путь раскрытия последнего, есть общий закон всякой реализации. — Актуализация высших синтетических модусов ноумена осуществляется исключительно чрез последовательную актуализацию низших и их эволютивную организацию, т. е. по закону иерархического восхищения. Признание творческого действования низшей воли и состоит прежде всего в объективировании и утверждении единичных дифференциальных волений и соответствующих им элементов эмпирического сознания. Последовательное каждый раз одностороннее самозамыкание в относительном единичном волений и раскрывающем его действовании является необходимым условием его отчетливого выделения и актуальной конкретизации. В гармоническом развитии низшая воля не застывает в такой односторонней относительности, но, переходя к другим единичным аспектам воления, начинает прагматически организовывать их в общее синтетическое целое. Поэтому низшая воля не только служит кинетическим орудием, сущности и становления высшей, но и в своей собственной феноменологии эволютивно стремится выявить динамический символ последней. С одной стороны — внося множественность в волевой центр актуального Я, низшая воля не останавливается здесь на дифференциации генетического единства и его хаотическом распаде, но своим общим устремлением и прагматическим тяготением своих процессов все время поддерживает сознание общего единства, утверждая только многогранность его содержания и многообразность осуществляемых им творческих процессов. С другой же стороны — организуя прагматически дифференциальные воления и волевые элементы в относительные иерархии и частные суммарные аспекты, построенные по периферическому закону, низшая воля тем же своим общим устремлением не позволяет им кристаллизоваться до окостенения в своей замкнутости и обособленности, но параллельно с их собственным образованием продолжает дальнейшую деятельность прагматической организации, имеющей своей конечной целью объединение всего содержания сознания и всех частных иерархий в одну общую синтетическую. Таким образом, проходя в своем гармоническом развитии на пороге бездн хаотического распада и окостенения в замкнутой уединенности, низшая воля под творческими веяниями высшего волевого начала делается победно восходящим путем к утверждению в себе самобытного и свободного центра волений, органически соучаствующего в стихии творчества Всеобщего. Экстаз дерзновенного своеволия просветляется в экстаз становления монады — органического звена духовного мира, а процесс волевого действования претворяется в «Великое Делание», в таинство культа, в теургическое самосоздание индивидуального существа.
Совсем иная низшая воля в себе замкнувшаяся: здесь есть только стремление к свершению периферических процессов, реализующих активность относительного центра волений. Всецело замыкаясь в своей обособленности, человек сознает и действует только в узких гранях утверждаемого им относительного мира и разрывает все связи со Всеобщим. Но противопоставляя Всеобщему свою относительную личность и стремясь утвердить ее как самодовлеющее начало, он приходит в действительности к обратному результату. Разрыв с Горним неминуемо приводит к подчинению жизни и деятельности законам и условиям феноменального окружающего, а потому личность утрачивает управляющее жизненными процессами положение и получает обоснование лишь рефлективно от периферических взаимоотношений. Чем дольше продолжается такое односторонее центрирование на низшей воле, тем ближе и неуклоннее целокупное эмпирическое сознание приближается к гибели частью в рассеянии на хаос дифференциальных элементов, а частью через окостенение в негармоничных более или менее сложных аспектах, неспособных к дальнейшей эволюции, а потому и к жизни. Эгоизм, будучи карикатурой самостоятельности в развитии актуального сознания, может приносить иллюзорную феноменальную пользу лишь при благоприятном для человека стечении обстоятельств и только на весьма короткое время. Онтологически он неумолимо влечет к столкновению с двумя видами мировой трагедии2, которые ни разрешить, ни преодолеть о» принципиально не может. Если некоторое короткое время он еще может продолжать безуспешную и безнадежную борьбу, то конечный ее результат неумолимо предрешен и ведет человека к гибели. Внутренний эгоизм превращает основной вид мировой трагедии — антиномичность законов ноуменального и феноменального, иерархии монад и иерархии множеств — в контрадикторное противоречие между этими полюсами бытия, где низшее и слабейшее безнадежно осуждено на гибель. Здесь эмпирическая личность и ее целостное сознание погибают от собственной внутренней дисгармонии — от распада и окостенения. Равным образом, периферический эгоизм приводит к дисгармоническому раскрытию второго вида космической трагедии, к столкновению с собственными противоречиями феноменальной среды, в свою очередь превращающимися в контрадикторные. В данном случае эмпирическая личность и ее сознание утрачивают свободу независимого развития и волевых проявлений, принуждаемые следовать влечениям и процессам не только чуждым, но и гибельным. Оба вида мировой трагедии могут эволютивно преодолеваться только через иерархическое развитие посредством восприятия и использования горних откровений. Замыкаясь же в феноменальной субъективной односторонности, эмпирическая личность утрачивает не только силу их активного преодоления, но и способность пассивно им противостоять, а потому бесповоротно осуждена на гибель.
