— Ну как Виктор работает? — спросил Сергей. — Я к нему еду, посмотреть да помочь.
— Что-то такое делают они там. Я толком не знаю. — Он опять засмеялся.
Данилов рассеянно посмотрел на валявшуюся папиросу, на небо.
— Ты вот что скажи, Мирон Гаврилович: что старики толкуют о нынешней осени? Погода позволит убрать хлеба?
— Позволит не позволит, а убирать придется. Я, например, Аркадий Николаевич, сейчас почему так зорко слежу за хлебами? Надо, чтобы за двадцатое августа не перешло ни одно поспевшее поле, потому как после двадцатого у нас ведь каждый год недели полторы-две дожди льют. Это уж как закон.
Данилов, смотревший на безбрежное ровное поле и слушавший, казалось, вполуха, понимал, что Пестрецов хитрит, явно не спешит с началом уборки.
Тот продолжал так же неторопливо:
— Оставь выспевшую пшеницу под дождь, потом стоит только солнцу пригреть, она ощетинится — и все, начнет осыпаться. А ежели чуток с прозеленью, дождь ей не в помеху. Вот я и не начинаю, держу сейчас комбайн, как рысака перед бегами, в полной готовности. Чуть-чуть подойдет пшеничка, я его и пущу в полный галоп.
— Комбайн комбайном. Но ты ж ведь и жатки не пускаешь. Пускай жатки. В снопах хлеб дойдет.
— Дойти-то он дойдет, но ведь и риск большой, Аркадий Николаевич, прорасти может в снопах-то.
— Хорошо суслоны ставить — ничего ему не доспеется.
— А ежели дождь зарядит недели на три?
— Все равно лучше, чем на корню… Ты не крути, Мирон Гаврилович, — погрозил Данилов пальцем. — Пускай жатки.
Пестрецов, стараясь скрыть хитроватый блеск в глазах, прижал руки к груди.
— Да нешто я, Аркадий Николаевич, враг своему хлебу?
Да я, знаешь… я ночи не сплю. Ты за нас не волнуйся — от людей не отстанем.
— Но и вперед не забежим, да? — Данилов взял Пестрецова под руку. — Я знаю, чего ты, Мирон Гаврилович, выгадываешь! Ты боишься вперед других план выполнить, чтобы тебя не заставили за отставших сдавать. Так ведь?
Пестрецов опять искоса проницательно глянул на секретаря райкома. Промолчал. Что тут ответишь?
— Сдавать сверх плана все равно придется — как ты не крутись, — сказал Данилов. — Но много не возьмем. Слово даю.
Пестрецов вздохнул и, будто оправдываясь за свою недавнюю неискренность, заговорил оживленно:
— Колхозникам же надо дать, Аркадий Николаевич, хотя бы килограмм по восемь-десять на трудодень, да и на фураж… Да ведь сказать, не за границу же я его хочу! Своему же колхозу и своим же…
— Короче говоря, ты меня понял? — перебил его Данилов. И, берясь за ручку дверцы, добавил — Завтра же загоняй на это поле жатки и начинай убирать — не хитри. И на остальных, если такая же пшеница, тоже начинай. Договорились?
— Конечно!
— Проверять не буду. Верю тебе. Что касается уполномоченною — ладно, шут с тобой, не пошлем. Но — смотри! Чтобы без этих всяких… Понял?
Пестрецов теперь уже неподдельно, с искренней признательностью смотрел на секретаря райкома.
— Аркадий Николаевич, да я, знаешь… Мое слово твердое. Сказал — железо! Раз ты — так, то и мы к тебе с чистой душой. Все будет сделано самым разнаилучшим образом.
— Ну, ладно, ладно, — с напускной строгостью остановил его Данилов. — Посмотрим.
— Я, Аркадий Николаевич, вот что еще хотел, — торопливо заговорил Пестрецов, — Посоветоваться бы об одном деле. Там, за речкой, есть у меня одно поле — этакая каверзная штука. Может, проедем, посмотрим? Не знаю, с какой стороны к нему подступиться.
— Ну, поедем. — Данилов сел рядом с шофером.
Пестрецов крикнул бригадиру:
— Иван, садись в ходок, отведи Карьку на хозяйство.
Едва машина тронулась, Аркадий Николаевич обернулся, закинув локоть на спинку сиденья.
— За сколько дней думаешь убрать весь хлеб? — спросил он Пестрецова.
Тот раздумчиво потянул из кармана кисет. Был опять прежним — неторопливым, осторожным, «себе на уме».
— Оно, Аркадий Николаевич, того — раз на раз не приходится.
— А все-таки?
Пестрецов медленно рвал лоскут газеты, чувствуя на себе взгляд секретаря райкома.
— Да как сказать, Аркадий Николаевич, — нерешительно поджал он губы. — Погода покажет.
— Ну, а все-таки, точнее?
Сергей заметил, как у Данилова мелькнула в глазах веселая искринка.
Пестрецов сосредоточенно мусолил цигарку, будто он всецело занят этим делом. Но Данилов молчал, ждал. И тот сделал последнюю попытку увернуться.
— Конечно, Аркадий Николаевич, без расчета не живем. Но ведь скажи, тебе сейчас, что, допустим, за такой-то срок уберем, ты намотаешь на ус. А оно, глядь, и не получилось. Ты, может быть, сказать прямо и не скажешь, а подумать подумаешь: Пестрецов-то болтуном оказался… Вот видишь какая история. А к чему мне это?
Данилов улыбнулся:
Значит, ты не хочешь себя обязательствами связывать, думаешь работать — куда кривая выведет, да?
Такого обвинения Пестрецов, конечно, стерпеть не мог. Уж кто-кто, а он-то не только на месяц — на год, на дна вперед смотрит. Без расчета таким колхозищем разве можно руководить!
Ну? — ждал Данилов. — Правильно я говорю?
Пестрецов посмотрел прямо в глаза Данилову.
Ты, Аркадий Николаевич, хочешь поймать меня, как бычка на веревочку… — И уже без улыбки добавил — Я тебе скажу одно: не первый год мы с тобой работаем. Хоть раз Пестрецов подвел? Нет. И нынче не подведу. Ты, Аркадий Николаевич, это тоже знаешь. Хлеб уберем вовремя и потерь не будет.
— Ну, во-от! Ты сразу и обиделся, — опять улыбнулся Данилов.
Пестрецов промолчал.
— Райком же должен ориентироваться, когда в районе уборка закончится, — продолжал Аркадий Николаевич.
— Как будто ты без меня не знаешь!.. Ну, за пять недель уберем.
— Опять ведь хитришь. Ты за три недели управишься.
— Управлюсь — слава Богу, — не моргнув, согласился Пестрецов. — Ты же, Аркадий Николаевич, меня молодцом назовешь.
Пестрецов знал цену своему слову… Но не пройдет и года, как председатели будут с легкостью давать обязательства и так же легко их не выполнять. Всего лишь через год!
Шофер притормозил на развилке дорог.
— Куда?
— Правее держи, — ответил Пестрецов. — За речку, на то поле около леска, того, дальнего, где коз в прошлом году видели.
Шофер кивнул. Дорога побежала под горку.
— Аркадий Николаевич, я вот еще что думаю, — заговорил снова Пестрецов. — Не пора ли уж вылезать нам из кулацких-то скотных дворов. Свои надо строить.
— Надо! — живо ответил Данилов. — Но никто не может решиться. Начни первым. С удовольствием благословим. Глядя на тебя и другие потянутся.
Полное небритое лицо Пестрецова расплылось.
— Тут, Аркадий Николаевич, одним благословлением не отделаешься. Помочь бы надо.
— Поможем. Ты начинай!
— Начать не мудрено. Мудрено кончить. Лесу я уже заготовил и вывез на большой коровник. Голов на сто можно замахнуться. Но ведь гвоздя нигде не купишь, чего уж говорить о прочем.
— Ты вот что, Мирон Гаврилович, что можно, пока делай, а управишься с уборкой, приезжай в райисполком со всеми своими выкладками. Многого не обещаю, но то, что не достанешь сам, постараюсь добыть через крайисполком.
— Договорились, Аркадий Николаевич.
Данилов все время поглядывавший на хлеба, мимо которых проезжали, вдруг что-то вспомнил, резко повернулся всем корпусом.
— Слушай, ты почему школу не ремонтируешь?
— А почему я ее должен ремонтировать? — спокойно возразил Пестрецов. — Этим районо обязано заниматься и сельский Совет.
— У районо средств не хватает на все школы.
— А я при чем?
— Но ведь школа-то на территории твоего колхоза, учатся-то в ней дети колхозников!
— Ну и что? Маслозавод тоже на моей территории, так это еще не значит, что я должен и его ремонтировать.
— Маслозавод тут ни при чем. А школе надо помочь. Твой сын еще не ходит в школу?
— Пока нет.
— Но ведь пойдет.
— Когда он пойдет, районо, может, разбогатеет…
— Я тебе серьезно говорю.
— И я серьезно, Аркадий Николаевич. Нету средств. Сельсовет берет с нас всякие там самообложения, культ-сборы. Вот пусть и ремонтирует.
— Не хватает. На территории вашего сельсовета пять школ. Не хватает средств.
— Ну, это уж не моя беда.
Данилов сделал обходной маневр.
— Мирон Гаврилович, ты же член партии, ты же должен понимать: школа — это общее дело. Надо помочь.
Сергей отметил про себя, что Кульгузкин бы больше не отнекивался, согласился, а потом нашел бы десяток причин и все равно сделал по-своему. А Пестрецов остался последовательным рубанул ребром ладони по спинке сиденья: Аркадий Николаевич, ты меня не прижимай! Все равно ты мне не докажешь. Чего тут наводить тень на плетень? Школа — сама собой, колхоз — сам собой, и нечего тут на мою сознательность давить. Ты же ведь не можешь и райкомовских денег построить, например, мне электростанцию? Не можешь!
