не ввели институт суда присяжных. Елена Алексеевна и многие ее коллеги из других регионов столкнулись с этой проблемой. На профессиональных совещаниях они жаловались друг другу, что пасуют перед «судьями народа», управлять которыми оказалось не так-то просто. Был, конечно, опыт народных заседателей, в просторечье прозванных «кивалами». Любой грамотный судья мог справиться с этими двумя непрофессионалами, заставить их встать на сторону председательствующего. Но двенадцать человек — это совсем другое дело! Для того чтобы убедить их в своей правоте на материалах следствия и обвинительного заключения, в котором, как правило, доказательства подтасованы, что называется, на скорую руку, нужен был настоящий талант судьи-манипулятора, судьи-гипнотизера. На худой конец, в коллегию присяжных должны были быть внедрены люди, способные обработать «судей народа» и подвести их к нужному вердикту. Самым неприятным оказалось то, что присяжные выносили в двадцать раз больше оправдательных приговоров, чем обычные судьи. Обвинительный уклон в правосудии был неписаным законом, нарушение которого каралось отлучением от судейской корпорации. А тут вдруг, после введения суда присяжных, по России прокатилась волна оправданий. Судья Филиппова со страхом ждала, что дела с участием присяжных начнут рассматривать в подведомственном ей суде.
И вот в городской суд поступило дело ученого Летучего.
Когда стало известно, что подсудимый хочет, чтобы его судили присяжные, Елена Алексеевна передала это дело опытному судье из Саратова, много лет проработавшему с присяжными в своем родном городе.
В совещательной комнате и в зале заседаний установили подслушивающие устройства и систему видеонаблюдения. Елена Алексеевна могла не только слышать, но и видеть, что происходит на процессе и за его кулисами.
Прошла неделя. То, что судья Филиппова услышала в совещательной комнате, ей категорически не понравилось.
— Похоже, парень-то ни в чем не виноват, — говорила присяжная № 4 присяжной № 10. — Гляди, что на него наговаривают. Вроде бы он государственную тайну иностранцам продал, а он ведь секретной работой не занимался. Газеты почитывал, вырезки газетные хранил и потом делал их обзор. А то, что с иностранцами контракт заключил, — так это понятно. Ученые у нас, сама знаешь, почти нищие, надо же семью кормить.
— И вправду, если, как говорят адвокаты и как говорит он, у него не было допуска к государственным секретам, то что такого опасного для страны он мог рассказать? Он ведь и сам ничего такого не знал, — соглашалась с ней присяжная № 10. — Жалко подсудимого. С виду он вроде честный.
Другие разговоры в совещательной комнате, распечатки которых Елене Алексеевне принесли в конце недели, были ничем не лучше этих.
«Если так пойдет и дальше, то они, глядишь, этого горе-ученого оправдают, — подумала судья Филиппова. — Нельзя было пускать отбор присяжных на самотек. Надо было их как-то специально подобрать. Но кто знал, что они окажутся такими сердобольными и начнут жалеть этого недотепу! Эфэсбэшники просчитались. Доверились мне, а я потеряла бдительность».
Председатель горсуда открыла Уголовно-процессуальный кодекс и углубилась в чтение статьи о роспуске коллегии присяжных. Из рассказов коллег она помнила, что в редких случаях коллегию можно распустить. Для этого нужно или отсутствие кворума, или смена судьи. Первый вариант отпадает: «работать» с присяжными, уговаривать их брать самоотводы по болезни, чтобы можно было распустить коллегию из-за малого числа заседателей, уже поздно. Надо срочно менять судью.
Елена Алексеевна вызвала на ковер своего протеже. Заодно решила хорошенько отчитать его за то, что не смог настроить присяжных в обвинительном ключе.
Судья Федор Брандер был категоричен:
— Дело сырое. Никаких доказательств. Все обвинение собрано на скорую нитку. Я уж и так и сяк старался, но присяжные, похоже, не очень-то верят.
— Другого обвинения у меня для вас, голубчик, нет, — со знанием дела заявила судья Филиппова. — Иди-ка ты в отпуск. А дело я у тебя заберу.
Вопрос о замене для Елены Алексеевны не стоял. Была в городском суде одна судья, которую использовали в самых критических ситуациях. Она председательствовала на многих процессах, проходивших по спецчасти — делам ФСБ и делам повышенной сложности. Звали ее Галина Мухина. Правда, никогда еще мадам Мухина не заседала в суде присяжных. «Ничего, — решила Елена Алексеевна, — справится. Выхода у нее нет».
Глава пятая
Спецсудья
Галина Викентьевна внимательно читала распечатку. Это было письмо Алексея Летучего из тюрьмы родителям. В нем он рассказывал, как проходил отбор присяжных в первую коллегию — ту самую, которую впоследствии распустили. Распустили потому, что председатель горсуда Елена Алексеевна, которая внимательно следила за процессом, испугалась, что эти присяжные оправдают подсудимого.
«Кандидаты все были в основном пожилые люди: моложе 50 лет — лишь четверо. Всего их было — 31 человек. Моложе сорока лет не было ни одного кандидата. Сорокалетняя путевая обходчица — самая „юная“ из кандидатов — стала присяжным заседателем под номером 6 (их зачем-то нумеруют, номерок даже в бейджике на грудь вешают).
Отбор присяжных продолжался долго — часов пять. Каждая из сторон — то есть мы с адвокатами и прокуроры — имела право задавать присяжным вопросы, с тем чтобы определить, устраивает ли нас этот человек. Мы задавали вопросы кандидатам в присяжные. У прокуроров вопросов не было, но зато они внимательно слушали и воспользовались результатами нашего опроса. Мы спросили: „Поверите ли вы в то, что выступающий в суде представитель правоохранительных органов говорит правду, только на том единственном основании, что он — сотрудник органов?“
56-летняя женщина-пенсионер ответила: „Для того чтобы принять решение о правдивости, мне нужна будет вся полнота информации“. Прокуроры немедленно заявили ей немотивированный отвод. Право на немотивированный отвод имеется у обеих сторон, но отвод кандидата на том основании, что для принятия решения она просит полноту информации, одному лишь слову прокурора безоговорочно поверить не готова, — иллюстративен.
Мы отвели двух пенсионеров — милые люди, но один — из Управления ФСБ по Москве и Московской области, второй — из Академии ФСБ. И они зашли поучаствовать в процессе как бы случайно. Вот и получилось 12 присяжных: трое работающих, девять пенсионеров. Среди запасных заседателей: женщина-библиотекарь, 42 года, три пенсионерки: модельер-конструктор, 56 лет, ведущий специалист неизвестной специальности, 68 лет, и санитарка, 66 лет.
После выборов пересадили избранных присяжных заседателей со скамей в зале на мягкие полукресла на некоем возвышении за барьерчиком, заменив им значки „кандидат в присяжные заседатели №…“ на „присяжный заседатель №…“. Сидят теперь напротив моей уютной клетки, на расстоянии буквально метров трех-четырех.
Приняли присяжные, как в общем-то, можно и было ожидать из их названия, присягу — и день первый на этом закончился».
— Что было сделано неправильно, Николай Васильевич? Почему эти люди хотели оправдать ученого? — спрашивала Галина Викентьевна сидящего в ее кабинете социального психолога ФСБ Николая Васильевича Ведрашку. Она задала свой вопрос нежным голосом, с
