— О ком речь, вообще? — встрял Сириус, почуяв неладное. Все же было в нем что-то от аврора, не зря учился много лет назад.
— О сестре твоей, — нехотя сказала я, потому что Грюм молчал, предоставив мне самой признаться. — Беллатрикс.
Нарцисса охнула, а Молли всплеснула руками.
— Чего?! — Сириус вытаращил глаза.
— Она… безвредна. У нее крыша поехала. Совсем, — сказала я, стараясь говорить спокойно под ошарашенными взглядами всего Ордена.
— Она, вроде, и раньше… — нерешительно начала Нарцисса, а я покачала головой.
— Сейчас по-настоящему. Как растение. Называет меня Вальпургой.
Нарцисса странно на меня покосилась, а Сириус вскочил и начал нервно расхаживать по комнате.
— Растение, — проворчал Грюм. — Однажды это растение прирежет всех вас ночью, — пригрозил он.
— Я же сказала, она безвредна.
Грюм прищурил глаз и ткнул пальцем в Тома, который стоял у стены, скрестив руки на груди.
— Он проверял?
— Иди, проверь сам, — огрызнулась я.
Грюм хмыкнул и выковырял свой магический глаз, чем вызвал тошноту у сидящей через два стула от меня Тонкс. Плюнул на него и принялся протирать салфеткой.
— Что, Блэк, совесть замучила? Жалко ее стало?
— Ну, замучила, и что? — я пощелкала пальцем по стакану, и газировка принялась с шипением испаряться.
— А за Амбридж не мучает? За Крэбба? Макнейра с Гойлом, которых ты заавадила, не мучает?
Я бросила на него злой взгляд.
— Чего тебе надо, Шизоглаз?
Он сунул глаз на место и удовлетворенно крякнул.
— Это хорошо, что мучает. Значит, ты еще не одна из них, — и он кивнул в сторону Снейпа.
— Иди в задницу.
Я покосилась на растрепанного Сириуса, на бледную Молли, на Люпина, который смотрел в стол.
— И что ты будешь с ней делать? — вернулся к теме Грюм. — Детишек пугать? Опыты ставить?
Стакан под моими пальцами треснул.
— Заткнись, Аластор, — негромко сказал Снейп, но в наступившей тишине его слово упало камнем.
— А ты чего рот раскрыл?! — сразу же взвился Сириус, которого, видимо, тот факт, что Снейп за меня заступился, взбесил еще больше, чем если бы он меня оскорбил.
— Заткнись, Сириус, — в свою очередь сказала я, и на него мой Волдемортовский взгляд подействовал. По крайней мере, он замолчал, открывая и закрывая рот. Или просто был обижен до глубины души и не знал, что ответить.
Если бы в этот момент в коридоре не раздался звон колокольчика, извещающего всех о том, что прибыли Дамблдор с Кингсли, не знаю, чем бы закончился этот разговор.
Октябрь стремился перевалить за середину, когда в Британию, судя по донесениям Хвоста, о которых он даже не знал, вернулся Крауч-младший. Он рыскал по Малфой-мэнору, хамил Люциусу, называл трусами Руквуда и Эйвери, и периодически надолго запирался с Волдемортом в подземных залах. Аккурат перед его возвращением газеты взорвались новостью еще о двух массовых жертвоприношениях — на этот раз на севере Шотландии. Похоже, Крауч что-то искал: что, мы так и не поняли — может быть, определенного посланника Тьмы или оптимальный способ общения с ней. Как бы то ни было, судя по всему, он нашел, что хотел. Орден замер в ожидании первого удара, Кингсли развил бурную деятельность, а я села писать письма. Пожирательская компания не зря столько готовилась — грядет что-то страшное, и мне нужно было предупредить всех, кто в свое время назвался моими союзниками и друзьями.
Пока Орден потрясывало от нервного напряжения, Том, который поддерживал Сэма в идее случайно уронить на Малфой-мэнор ядерную боеголовку и тем самым закрыть вопрос войны, предавался меланхолии. От идеи ядерной атаки мы, кстати, отказались. Поместье было окружено мощным защитным полем, и еще неизвестно, как бы оно сдетонировало с маггловским апокалиптическим оружием. Грюм рассказывал, что как-то раз его сверхзащищенный дом пытались взорвать обычной бомбой, так накрыло пять кварталов, а у него только фляжка из рук выпала. И то только потому, что он уснул с ней в кресле.
Так вот, Том предавался меланхолии, шатался в мантии-невидимке по окрестностям и периодически зависал на чердаке. Я не хотела даже предполагать, что он там делает с Беллатрикс. Честно, зная его, лучше было поберечь нервы и не лезть, куда не надо.
Но одним прекрасным октябрьским деньком, когда мы с Криви как раз закончили тестировать световые мечи на сопротивляемость темным тварям, а я думала, где бы взять второго дементора, потому что Джимми явно пора оставить в покое, а желательно — отправить в хороший дементоровский санаторий, — Том спустился с чердака сам не свой.
Я сидела в чулане, потому что теперь в своей комнате спокойно поразмышлять было нельзя — через одну стенку вздыхал Грейбек, через другую жила Беллатрикс.
Когда Том вошел, я подумала, что он-таки убил ее. На нем лица не было.
Он закрыл за собой дверь и сел рядом на сундук. Мотнул головой, когда я протянула ему картонную пачку маггловских кукурузных хлопьев в сахарной глазури. Сосредоточенно уставился на свои руки.
— Что ты так долго с ней делал?
Он проторчал на чердаке почти два часа.
— Общался, — кратко ответил он.
— И как?
Я хорошо понимала, что он не пришел бы ко мне в чулан просто так.
— Я стер ее воспоминания.
Я зашуршала хлопьями.
— Какие?
— Все, — просто ответил он.
— Зачем?
Том поморщился и посмотрел на фонарик Божественного Света, висящий под потолком.
— Можешь выключить?
Я подозвала к себе фонарик и отключила. Запустила под потолок Люмос.
— В чем дело?
Он усмехнулся.
— Забыла, кто моя подруга?
Тьма.
Он кивнул.
— Так зачем? — повторила я.
Том сцепил руки в замок.
— Ты заглядывала в ее прошлое?
— Нет, и не собираюсь.
— Теперь уже и не получится. Знаешь, все то, что она пережила, никому не пожелаешь.
У меня от его удрученного настроения тоже пропал аппетит, и я сунула коробку на полку. Отряхнула от липких крошек руки.
— Что тебя так разжалобило?
— Она любила меня до одержимости. Я никогда этого не понимал и не принимал. Мне было удобно, что она верна мне и готова на все ради меня. Вообще на все, понимаешь?
Я понимала.
— Она не всегда была дурной. Ты была права — такой ее сделал я.
Том замолчал.
— А какой она была?
Он бездумно смотрел перед собой.
— Во многом похожей на тебя.
Да уж. О семейном сходстве мне не раз говорила Нарцисса, Дориан, Грюм и даже МакГонагалл.
— Ты так и не ответил, зачем стер ей память.
— Она начнет с чистого листа. Как я пять лет назад.
Вот как.
— И кто поведет ее, Том?
— Что? — он непонимающе взглянул на меня.
— Она безумна. Не понимает ни кто она, ни где она, ни что вообще происходит. Она беспомощна, как ребенок, и никто не захочет ей помочь. Какую жизнь она может начать с такого чистого листа?
— И что ты хочешь сказать? — резко спросил Том. — Что надо было оставить ее вариться во всем этом ужасе? Или… по-твоему, я должен «повести» ее?
— Нет, — я вздохнула. — Конечно, нет.
Мне послышалось, будто в коридоре звякнул колокольчик, и я встала. Что, если это Снейп? Если он увидит, что мы с Томом заперлись в чулане…
Том фыркнул.
— Он обломает твои крылья, как когда-то я сделал это с Беллатрикс. И знаешь, он уже начал.
Он раздраженно распахнул дверь и ушел.
Крылья. Ну, надо же.
Глава 153. Советы любящих родителей
В общем, в эти славные октябрьские деньки все были немного не в себе.
Хотя в случае с Сириусом можно было сказать то же самое и без привязки к условиям предвоенного положения. Когда я рассказывала об этом Северусу, тот иронично заметил, что «не в себе» — это характеристика вообще всей семьи Блэк.
Сириус поднялся ко мне на чердак, вежливо постучал в дверь и, когда я открыла, даже попросил разрешения войти. Все это было до того странно, что я сильно напряглась — похоже, предстоял серьезный разговор, к которому папочка долго готовился.
Я подумала, что он все же не слепой и должен был рано или поздно заметить то, что я уже не пыталась скрывать, хотя Снейп еще соблюдал какую-то формальную конспирацию. Что на собраниях я стою рядом с ним у окна, что он невербальными чарами подливает мне горячего чая, что называет меня по имени, что я съедаю его пироженки, которые стряпает Молли… Хотя, думаю, решение поговорить созрело у Сириуса после того, как он второй раз столкнулся со мной в Хоге, когда я поднималась из подземелий, чтобы добраться до единственного открытого камина в кабинете Дамблдора. Тогда он, похоже, понял, что одними пироженками все не ограничивается. А может, еще и придумал себе что-нибудь, что уже в избытке успела напридумывать я, и против чего активно возражал Снейп-блюститель нравов.
Я уселась на кровать и предложила ему табурет.
— Грета. Ты уже взрослая девочка... — помявшись, начал Сириус, глядя на меня несчастными глазами.
Я фыркнула.
— Кажется, разговор о половой культуре у нас состоялся еще на моем четвертом курсе, разве нет?
