легко от него отрывается: долго шли они вместе, с самого начала.
— Нам разрешите идти? — спросил Дзитиев.
— Идите все! — буркнул Дед, и мы вышли.
— Я тебя поздравляю, дорогой! — сказал Дзитиев тепло и обнял Кузьмича.
— Зайдемте ко мне! — предложил Кузьмич.
Он жил рядом с Дедом в дрянной избёнке, кажется, единственной развалюхе в Воробьях. Но внутри царил какой-то свой порядок, и рядом с нашим обезличенным походным жильем обиталище Кузьмича имело индивидуальность. На ящике из-под гранат, поставленном на попа, портрет жены Кузьмича. На портрете она выглядела старше, чем в жизни, и как-то значительнее. Над койкой прибита новенькая немецкая плащ-палатка, на ней — трофейное холодное оружие: кортики, финки, кинжалы со свастикой и надписями: «Gott mit uns!» — «С нами бог!».
Вестовой Кузьмича, Митя, молодой парнишка, которого все называли «Детский сад», кроме Кузьмича, он его величал Дмитрием Ивановичем, налил нам водки и открыл банку с американскими сосисками.
— За твою удачу, Кузьмич! — сказал Дзитиев.
Мы с ним выпили до дна, Кузьмич пригубил.
— По правде сказать, — улыбнулся Кузьмич, — я не думаю, что тут есть что-нибудь особо рискованное...
Дзитиев удивился:
— То, что говорит Дуся, вызывает опасения.
— Понимаете, мы с вами хорошо знаем Дусю, — начал Кузьмич. Это была правда. Кузьмич вместе со мной много с ней занимался. — Дуся проста и прямолинейна. Но, безусловно, честна. И как вы знаете, наблюдательна. Вспомните результаты ее ходок.
И это было верно. Никто из наших девушек и даже парней не приносил такие точные, детализированные данные, как Дуся. И она быстро овладевала теми не очень сложными, необходимыми разведчикам военными познаниями, которыми делился с ними Кузьмич.
— Вспомните: мы всех разведчиков информировали о РОА. Об их методах. Возможно ли, чтобы Дуся попала в их логово и ничегошеньки не поняла? Предположить, что отряд «Мститель» — отряд РОА, можно, лишь заподозрив Дусю в измене.
— Исключено! — вырвалось у меня,
— Вот именно. Поэтому я считаю твое предположение, майор, версией ЧФ — чистой фантазией!
— Дай бог, — холодно сказал Дзитиев.
Они уезжали втроем: Кузьмич, Митя и Дуся. Кузьмич не захотел больше никого брать с собой. Кузьмич на высоком коне чуть пригнувшись к луке, со своей особой, «геологической» посадкой; Митя, легкий, маленький, с жокейской сноровкой, и Дуся, немного неуклюже, по-деревенски, но прочно, основательно сидящая в седле.
Неожиданно быстро мы получили сведения от Кузьмича. Прибыл Митя с коротким донесением и подробным устным докладом. Митя был идеальным курьером: вид самого обычного деревенского мальца, маскировался умело, памятью обладал сверхъестественной. Но хотя кончил десятилетку, ничего на бумаге изложить не мог. Дед и приказал мне всё записать и составить донесение в Центр.
Кузьмич сообщал, что к его приходу отряд был под угрозой полного разгрома: под видом бежавших из плена внедрились предатели из РОА и едва не погубили отряд. Их разоблачили, расстреляли, отряд вывели на новые места, понесли большой урон в людях. Кузьмич сообщал имена погибших, чтобы мы могли передать на Большую землю. Первым в списке стоял комиссар отряда Валентин Карунный, павший в бою с карателями.
Я читала Деду донесение, и, когда прозвучало это имя — Валентин Карунный, Дед прервал меня:
— Как там сказано? Покажи.
Я показала. Список был написан лично Кузьмичом. Дед хорошо знал его почерк, но как будто не узнавал его и всматривался в бумагу, далеко держа ее в вытянутой руке.
— Иди пока, — сказал он мне и проводил меня тяжелым, тоскливым взглядом.
Как мы, в сущности, мало знали про нашего Деда! У нас на глазах была только его боевая жизнь. И мы даже не думали о том, что у него могла быть какая-то иная. Мы знали, что он партизан гражданской войны, и даже слышали про какие-то героические эпизоды давних лет. Знали, что по профессии он агроном, что родом он с Дальнего Востока. Но не знали, почему с Большой земли никогда не передают для него никаких вестей личного характера, как передавали Кузьмичу о его жене и сыне, Бельчику — о матери.
Кем приходится Деду Валентин Карунный?
Я могла об этом думать что угодно, прекрасно понимая, что не узнаю истины. Однако она была совсем близко от меня.
И не успела я дойти до нашей избы, как меня догнал Костя: Дед приказал мне вернуться.
Когда я вошла, он стоял у окна, заложив руки за спину. Он приказал не оборачиваясь:
— Возьми на столе донесение Кузьмича, дай Николаю, пусть передаст в Центр.
Я взяла донесение об отряде «Мститель» и хотела уйти, но Дед задержал меня:
— Подожди. Садись. Составь еще бумагу. Личную.
Я села, взяла карандаш и приготовилась слушать, но Дед молчал.
Во взгляде его мне почудилось что-то незнакомое. Как ни странно было это себе представить, мне показалось, что Дед ищет сочувствия и поддержки. Как будто что-то хотел он сказать, чем-то поделиться.
Нет, мне, наверное, это показалось.
— Пиши так: «Передайте Раисе: комиссар отряда «Мститель» Валентин Карунный пал смертью славных». Подожди, надо указать когда.
Я посмотрела по донесению Кузьмича, точной даты не было.
— Поставь дату последнего боя. — Как бы оправдываясь, он сказал: — Она должна знать, когда... Пусть Николай передаст после своего.
— Хорошо. — Я поднялась.
— А ведь на него была похоронка. Но она не верила. Не хотела верить, — вдруг сказал Дед.
Эти слова о похоронке мгновенно вызвали в моей памяти разговор на балконе. И Раиса как будто вошла в избу Деда. Так сильно он хотел, чтобы она вошла.
Николай встретил меня на улице.
— Чего ты так бежишь? Что-нибудь стряслось?
— Подумать только! Откуда у тебя такое слово «стряслось»?
— Сам не знаю. А собственно, что удивительного? Ты ведь тоже говоришь eine ganze Menge немецких словечек!
— Успеешь сделать? — Я дала ему бумагу.
— Само собой. А что тебя так расстроило?
— Погиб комиссар отряда «Мститель» Валентин Карунный.
— А... Ты его знала?
— Нет.
Он посмотрел на меня вопросительно, но я ничего больше не сказала.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
