Музыка... Она тоже оказалась непривычной, непохожей ни на незатейливые мелодии сельских праздников, ни на чеканные классические ритмы. Казалось, не резкая барабанная дробь с перезвоном струн и чистым голосом флейт разнеслись по залу, а гремели, разбиваясь о прибрежные скалы, морские волны, по которым приплыли вражеские корабли, ржали в кровожадном нетерпении кони сколенских всадников - ещё не рыцарей, те впервые отметились на поле боя в Оллоговы времена. А потом - свистели стрелы, лязгали и скрежетали сталкивающиеся клинки, с яростным рёвом мчались на врага бойцы, хрипели умирающие... Рваный, яростный ритм подходил этой балладе.
Артси-Эвинна одно за другим исполняла резкие, стремительные движения, так непохожие на её обычные, немного фривольные танцы. И - вот чудо - засмотревшимся на неё пирующим начинало казаться, что они и правда видят давно отгремевший бой, смертельную схватку за будущее Борэйна. Тем более, что голос девушки, гневный и непреклонный, как и слова баллады, зазвучал под сводами зала, уверенно вплетаясь в странный мотив:
Корабли южан из-за моря пришли, Всё живое сметая на кровавом пути Без малейшего сожаления. И почему бы им так, как чума, не идти, Коль достойной преграды нет на пути, Нет героя смелого? Так и шли они, женщин мучая и детей, Жгли города, порабощали людей, И напрасно вопиют к отмщенью... Но жили два брата, и младший - Харгон, Героем, достойным сказаний, был он, Храбрым сердцем известен. А Оггиль, старший брат, был мудрецом, Не блистал он отвагой, своё брал умом, Он в петлю не полезет, И советы всем вокруг Оггиль давал, И не ждал в делах разных того провал, Кто им следовал честно. Харваниды в год горя Сколен разбили, Разгромили и полонили, и землю его разорили, Но не тронули земли Харгона И его брата. Ибо брат его, имя - Оггиль, союз с ними заключил, Он Харвану рабов дал, и дань им исправно платил, Как хотели того супостаты. И проведал однажды Харгон, что те негодяи, Что разграбили Сколен, вновь флот снаряжали, Чтобы достичь Борэйна. Об Оггиля делах он нисколько не знал, Потому брату прямо, открыто сказал: "Силы Харайна не бесконечны! И других продавать, чтоб покой сохранить, И одним всего днём в век недобрый наш жить Я считаю бесчестным. Так скажи же - как быть, как мельнитов побить, Как соседей из рабства нам освободить, Чтобы выстоять вместе?" И ответил Оггиль: "Слушай, братец меньшой, и внимай. Я скажу, для чего мир: для того, чтобы выжил мой край, Процветал, хорошел чтоб, на зависть другим А соседи пусть сами Гибнут под пятою врага, Если даже своя жизнь им недорога, Враг сильней многократно - зачем же нам с ним Погибать в сраженье неравном? Лучше мир заключим - и спасёмся хотя б И одни - вот в чём мудрость. А кто умом слаб - Тот погибнет, пусть и геройски. Мудрый - тот, кто умеет с собой совладать, От гибели себя спасти, попусту не страдать - Жить себе и спокойно, и долго! Вот что я тебе нынче, братец, скажу: За каких-то безродных голову не сложу - Лучше пусть воюют другие. Песни барды всегда поют про глупцов, С совестью не могущих договориться гордецов: Мы же с тобой не глупцы какие!" Но Харгон был из тех, совесть чья не молчала, Он собрал храбрецов под своим началом, И сказал дружине своей: "Братья, это наша земля и наша страна, Даже если Харайна дружина сильна, Лучше смерть, чем рабство на ней!" И дружину, тысячу лучших бойцов, Вёл отважно он против полчищ врагов, И вступил с ними в бой. И его храбрецы смяли вражеский строй, Как поток с гор сметает преграды весной, Как лавина, ударил он с гор! То не гром прогремел, и не горный обвал, И не страшный декабрьский снежный шквал: Это две стальные лавины Друг на друга обрушили страшный удар, Грянул бой, какого никто не видал, О котором слагали былины! И тупились мечи, рвались звенья кольчуг, а земля, Где лилась кровь, и стрелы, как капли дождя Падали, стала вязкой от крови. В этой битве убитых героев не счесть... Сколько ж боли пришлось храбрецам перенесть, Сколько боли! И рвались к небесам весь тот солнечный день Будто вдруг опустилась конца мира тень, Из грудей убиваемых стоны... Но сильней число доблести - а ведь врагов Было втрое побольше, чем у Харгона бойцов, Обложили Харгона войско. Бились день борэйны, бились ночь и ещё день, И ещё ночь, когда на мир пала тень, На холме безымянном вставши, - И ослабли их силы, ибо нечего было пить, Некому хоронить и некому заменить Стало геройски павших. На третье же утро пал Харгона стяг, И рядами, как бились, храбрецы там лежат, Вся доблестная дружина - Но Харайн и сам был победе не рад, Ведь половина его солдат Головы положили. Так Харгон погиб - а Оггиль, его брат, говорят, Жил и долго, и сытно, и весело - так Отплатили за трусость южане. И услышав, что Харгон в битве убит, Он сказал: "Если хочешь быть бит, Беда быстро настанет!" Мудро? Верно! А только скажите мне: Разве вспомнят сейчас брата Харгона-воителя, Оггиля-мудреца?! Если и вспомнят его - то не добрым словом, Разве что в споре - и то бранью злобной: Мудрость к чему подлеца? И ещё: кто не сражался с врагом Своей родины, с деспотом, с негодяем, с подлецом - Песней иль мечом, - Тот и жизнь свою, не нужную никому Зря прожил, и всегда быть ему Ни при чём! А о Харгоне помнят все - потеряв жизнь телесную, Получил он жизнь вечную, песенную, Его будут помнить всегда. И народ не забудет того, кто пал в сраженье, Кто во имя земли своей отдал жизнь без сожаленья, Не забудет их никогда. Так и о Харгоне - сколько лет прошло, Сколько битв отшумело, воды рек утекло, Но живёт, не смолкает в борэйнских долинах Песня боли и гордости, песня жизни его, Жизни яркой, хотя и недлинной!
Признаться честно, Эвинна слушала саму себя с изумлением. Да, это другая страна, чуть ли не другой мир - вроде того, откуда явился Моррест. Всё, привычное с детства, тут представало в другом свете. В Сколене и Алкии Харваниды - посредники между Богами и людьми, выше любой касты, даже жреческой, а Император Сколена - по сути полубог, высший из людей на земле. Для северян Харваниды - если и не исчадья ада, уж точно давние и смертельные враги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
