— Понятно. Тогда, я думаю, нам понадобится вот эта охра, — улыбнувшись, сказала она, выбирая темно-бордовый кусок. — А к ней мы добавим немного желтизны. И в итоге, наверное, получим твой красно-красный цвет.
Положив в ступку небольшой кусочек красной охры, она вручила Эйле пестик и велела растереть этот материал в порошок. А себе она взяла другую ступку, чтобы получить желтый порошок. Затем, смешивая порошки в третьей чаше, Диги добилась желаемого оттенка. После этого она добавила растопленный жир, и Эйла улыбнулась, заметив, какой яркой стала красная краска после этой операции.
— Именно такой… оттенок мне и нравится, — сказала она, — чудесный красно-красный цвет.
Диги взяла длинное, расщепленное вдоль оленье ребро, которое Мамутои использовали для окраски и полировки кожи. Рабочая поверхность этого лощила была выпуклой и ноздреватой. Держа в руке кожу, Диги начала с силой втирать в нее охлажденную красную смесь, одновременно полируя поверхность ноздреватым костяным лощилом. Постепенно краска проникла в поры материала, а кожа стала гладкой и блестящей. Немного понаблюдав за процессом окраски, Эйла взяла второе костяное лощило и начала помогать Диги. Поглядывая за работой подруги, Диги по ходу дела корректировала ее действия. Закончив полировку с одного конца, Диги предложила Эйле немного передохнуть.
Приподняв окрашенный край кожи, она брызнула на него водой и сказала:
— Вот посмотри. Вода не впитывается в такую кожу, видишь? — Действительно, капли воды быстро скатились вниз, не оставив на этой гладкой поверхности никакого следа.
* * *
— Значит, ты до сих пор не решила, что собираешься сшить из этой красной кожи? — спросила Неззи.
— Нет, — ответила Эйла, в очередной раз с восхищением взглянув на большую бизонью кожу, которую она раскинула на лежанке, чтобы показать Ридагу. Этот замечательный красный материал теперь принадлежал ей, поскольку она сама выделывала и обрабатывала шкуру; никогда еще у Эйлы не было так много чудесной красной кожи на редкость яркого и сочного оттенка. — Красный цвет считался в Клане священным. Мне бы хотелось подарить ее Кребу… но это невозможно.
— У тебя получился удивительно яркий оттенок, я такого еще не видела. Мне кажется, кому-то очень повезет, так как наряд из такой кожи будет очень долго носиться, сохраняя цвет.
— И она такая мягкая, — сообщил знаками Ридаг, поглаживая материал рукой. Он нередко заходил в очаг Мамонта навестить Эйлу, и она была всегда рада мальчику.
— Диги показала мне, что можно использовать бизоньи мозги для смягчения кожи, — улыбнувшись своему маленькому приятелю, заметила Эйла. — Прежде я втирала в шкуру жир, но это значительно труднее, и иногда остаются пятна. И правда, этот способ лучше. — Она помедлила, задумавшись о чем-то, и спросила: — Диги, вы обрабатываете так любые шкуры? — Диги кивнула. — А сколько этой мозговой кашицы надо втирать? Например, если я захочу обработать шкуру оленя или кролика?
— Безгранична мудрость Мут, Великой Матери, — с хитрой усмешкой ответил Ранек, опережая Диги, — ибо Она наделила каждое живое существо именно таким количеством мозгов, которое потребно для сохранения собственной шкуры.
Гортанный смешок Ридага в первый момент озадачил Эйлу, но потом она тоже усмехнулась:
— А у некоторых достаточно мозгов, чтобы не попасть в ловушку!
Ранек рассмеялся, и Эйла присоединилась к нему, радуясь, что поняла скрытый смысл его шутки. За зиму она довольно хорошо успела освоить язык Мамутои.
Как раз в этот момент в очаг Мамонта вошел Джондалар и, увидев, как весело смеются вместе Эйла и Ранек, почувствовал очередной укол ревности. Он закрыл глаза, стараясь скрыть свои мучения, и Мамут, заметив это, переглянулся с Неззи и сокрушенно покачал головой.
Мастер-кремнедел остановился и низко опустил светловолосую голову, схватившись рукой за деревянную опору, и Дануг, шедший следом за ним, сразу догадался, в чем дело. Чувства, которые Джондалар и Ранек испытывали к Эйле, и возникшие из-за этого осложнения были очевидны для всех, хотя многие обитатели стоянки делали вид, что ничего особенного не происходит. Они предпочитали не вмешиваться, надеясь, что в конце концов эта троица самостоятельно разберется в своих отношениях. Дануг при всем желании не знал, как можно помочь в такой ситуации, и, кроме того, его обуревали противоречивые чувства. Усыновленный Неззи Ранек считался его братом, но и Джондалар тоже нравился юноше, и он переживал, видя его страдания. Вдобавок сам Дануг испытывал сильные, хотя и неопределенные чувства к этой красивой молодой женщине, недавно ставшей членом Львиного стойбища. Помимо необъяснимого смущения и странного трепета, которые охватывали его в присутствии Эйлы, он понимал, что она в чем-то похожа на него. Казалось, она растерянна и не знает, как поступить в этой ситуации, а сам Дануг очень часто терялся, сталкиваясь с жизненными трудностями и переменами.
Джондалар глубоко вздохнул и выпрямился. Эйла проводила его взглядом, когда он прошел мимо нее к Мамуту и вручил ему что-то. Они перекинулись парой слов, а затем Джондалар молча обогнул ее и удалился в сторону кухонного очага. Эйла уже потеряла нить продолжавшегося в их компании разговора и, как только Джондалар вышел из очага Мамонта, поспешила к Мамуту, не услышав вопроса, заданного ей Ранеком, и не заметив огорчения, на мгновение омрачившего его улыбчивое лицо. Чтобы скрыть свое смятение, Ранек отпустил еще пару шуток, которых Эйла также не услышала. Но Неззи, понимавшая тончайшие оттенки его настроения, заметила страдание в его глазах и видела, как он стиснул зубы и гордо расправил плечи.
Ей очень хотелось дать ему мудрый совет и поделиться своим опытом, но она только вздохнула, так ничего и не сказав. «Пусть сами разбираются в своих чувствах», — решила она.
Поскольку Мамутои подолгу жили в замкнутом мире этого общего жилища, то они научились быть терпимыми и снисходительными друг к другу. Все тайное в этом доме очень скоро становилось явным, и исключение составляли только собственные мысли каждого человека; поэтому обитатели Львиной стоянки с особым уважением относились к потаенным думам и намерениям друг друга. Они избегали задавать нескромные, личные вопросы, навязывать свою помощь или советы и вмешиваться в семейные перебранки, пока их не просили об этом или пока эти перебранки не превращались в серьезную ссору, угрожающую нормальной жизни всего стойбища. Вместо этого, заметив, что у человека складывается сложная ситуация, они спокойно пытались вникнуть в суть проблемы и терпеливо и ненавязчиво ждали, пока он сам не захочет поделиться своими сомнениями, страхами или тревогами. Мамутои не спешили осуждать или критиковать действия своего соплеменника и, в сущности, накладывали очень мало ограничений на поведение любого человека, если оно не создавало серьезных проблем и не наносило ущерба жизни остальных. Предоставляя людям возможность самим решать свои проблемы, они полагались на их мудрость и здравый смысл, а главное — они очень чутко относились к душевным переживаниям друг друга.
