От этого голоса, от слез жарких, очнулась Аргония, только взглянула на него — и тут же глаза ее вспыхнули испепеляющей ненавистью; но не на Маэглина она уже смотрела, и залы она не видела. Ведь, в этой зале не было Его, которого она ненавидела с той же силой, с какой некоторые любят. А раз его не было поблизости — ничего и не значила эта зала…
Маэглин же и обрадовался, увидев, что она очнулась, и ужаснулся этого взгляда; он крепче прижал ее к груди — он даже и не понимал, что держит девушку; нет — по прежнему она для него была лишь маленькой девочкой, которую он поклялся когда-то спасти. И вот он плакал, спрашивал у нее что-то; но она ничего не отвечала, прикрыла свои очи, а он почувствовал как напряглось ее сильное, гибкое тело.
— Что нам делать? — обратился, наконец, один из воинов к Браславу-старому, который так и сидел, погруженный в какие-то свои раздумья.
— В темницу… в темницу… — произнес он тихим, дремой окутанным голосом.
— Маэглин, отдай ее по добру. — предупредил начальник стражи и положил руку на эфес меча. — С ней в темнице худого не сделают, даю тебе слово. Сам потом навестишь, увидишь, как ее устроили — накормят, напоят, спать уложат, а дурного…
Но он не договорил, так как Маэглин взглянул на него, и во взгляде этом столько непримиримого бушующего чувства было, что всем ясно стало — добром он не сдастся. Незамедлительно последовала команда:
— Сеть неси!
Менее чем через минуту принесли сеть, расправили ее, пошли на Маэглина который так и стоял, словно бы в оцепенении, в нескольких шагах от трона.
И вот он стал отступать к окну — медленно, шаг за шагом пятился, и, бросился бы, и вышиб бы оконную раму, там бы покалечился, а может (кто знает?) — может и убежал бы, и опять таки, все по другому бы сложилось. Но тут в одно мгновенье вот что случилось:
Разом вздрогнули и загудели от натуги все окна — то навалилась, и с мучительной силой надавливала налетевшая на Трес снежная буря. А еще раздались многочисленные, быстрые шаги, и вот у входа в залу предстало несколько новых фигур. То была пожилая, но еще сохранившая былую красоту женщина, а так же — два юноши и три девушки, одну из которых можно было назвать и женщиной — она держала на руках малыша.
— Маэглин! — позвала пожилая женщина, и в дрожащем голосе ее была сильная страсть, и нежность.
Вот она бросилась, раскрывши объятия, через залу — Маэглин замер. Замерли, ожидая развязки, и люди с сетями. Вот она уже совсем близко, и тогда какое-то неясное, но сильное воспоминание заставило Маэглина вскрикнуть — даже та единственная, которая значила Все, теперь отступила на второй план.
Он стоял пораженный, и тогда подошли стражники, и без всякого сопротивления взяли Аргонию.
А перед Маэглином стояла его жена! Позади, неуверенно — кто со слезами, кто с робкими улыбками подходили его дети, и был там его внучек, а, значит, — он уже дедушка!
Теперь в его разгоряченном сознании стремительно вспыхивали образы; вот, что он проговаривал:
— Жена, ты жена моя — даже и имени сейчас не могу вспомнить, единственное, что вспомнил — жена. Как мы с тобой познакомились?.. Кажется, у ворот… Мне было очень тоскливо — годы уходили, а мне так страстно захотелось, чтобы меня кто-то полюбил. Потому и тешил себя тобою. Говорил, что любил. Но, как же любил, когда и не вспомнил не разу за все эти годы… Как бы и не было тебя вовсе, и вот, если бы не ступила ты сейчас в эту залу, и не вспомнил бы никогда, про твое существование!.. Сколько мы прожили тогда — год, два?.. Значит, ни тебя, ни детей не замечал я… Но клялся же в любви; кажется, и плакал и смеялся… Голова раскалывается — сколько же воспоминаний теперь во мне!.. Но зачем, зачем — я и без тебя жил… Ты… ты лишний актер — уходи, и детей забери! Да — я больной, усталый, но, прошу — уходи…
Женщина, когда он только начал он говорить, заплакала, а при последних словах, ее лицо исказилось сильной мукой, и она выкрикнула:
— Но, ведь, я тебя все эти годы ждала!
В это же мгновенье, произошло еще вот что: стражники донесли Аргонию почти до выхода, и все это время она оставалась совершенно недвижимой, и не издала ни одного звука — они решили, что она вновь погрузилась в забытье, а потому — держали ее не сильно. Неожиданно она резко дернулась и выхватила из ножен воина шедшего рядом клинок. Никто еще и опомниться не успел, а клинок уж метнулся в воздухе, уж ударил того воина который нес ее в грудь — удар был столь силен, что пробиты были и кольчуга, и все кости — клинок прошел через сердце, и вырвался из спины. Воин тут же стал заваливаться, ну а Аргония уже была на ногах. Она выдернула клинок, бросилась к выходу, однако там, как из под земли появилось еще двое стражников — и это были настоящие богатыри — они бросились на девушка, и она вынуждена была отступить: тут же на лице ее отобразилась боль — вновь были потревожены не зажившие еще ребра. Поднялась тревога — на крики в залу вбежал еще отряд десятка в три воинов, и теперь всего их было не менее полусотни. Она отступала к окну, и начальнику стражи стал понятен ее замысел, последовал выкрик: «Все ворота закрыть!» — одновременно с чем воины бросились на Аргонию — меч взметнулся, зазвенела сталь, выбились в жарком воздухе искры.
А дворец все гудел от царившего снаружи ненастья: дребезжали окна, гул раздавался даже в стенах — даже пламя в камине, почувствовав своего извечного врага, трепетало в напряжении, подобно воину, готовому к схватке…
Между тем, Маэглин смотрел на пожилую женщину, которая называлась его женою, но имени которой он не помнил. Она все плакала, она все молила, чтобы смилостивился он если не над нею, то хоть над детьми, а затем, видя, что ничего не изменилось в лице его, продолжала:
— Ты, быть может, просто очень устал. Быть может, тебе хорошенько отдохнуть надобно; вот тогда то… — и она утешила себя этой мыслью. — Да, да — вот отдохнешь, и все-то тогда хорошо будет…
Но Маэглин уже не слышал ее, не видел и детей своих — теперь они значили для него не больше, чем в годы заточения — то есть, совсем ничего не значили. Он даже не отдавал себя отчета в том, что они тоже Люди — нет, они были для него чем-то случайным, не понятно как и не понятно зачем появившимися в его жизни; блеклыми тенями — он даже и лиц их не мог разглядеть.
Но вот он принял решение и бросился к Аргонии, он стал проталкиваться через окружавших его воинов, и никто ему не помешал — к этому времени, девушка убила еще троих, и клинок одного из них Маэглин подхватил, бросился, чтобы встать рядом с нею, но она, конечно же, приняла его за врага, нанесла удар, и если бы Маэглин не поскользнулся на крови — рана была бы смертельной, но так удар только слегка рассек предплечье.
— Я же с тобою! С тобою! — выкрикнул Маэглин, и уже был рядом с воительницей, отбил несколько предназначавшихся ей ударов.
Она приняла эту помощь — да ей ничего иного и не оставалось.
— Маэглин, друг, опомнись! — выкрикнул начальник стражи. — Его только не бейте!
В это мгновенье, воины вдруг отпрянули, а над Аргонией и Маэглином взвилась сеть — девушка развернулась, и в одном прыжке оказалась возле окна. Еще один прыжок, и вот зазвенели, тут же заглушенные победным ревом бури, выбитые стекла. Только что там стояла Аргония, а вот остался один только черный проем, из которого вырывались, и, в яростном упоении кружились, обращались в дождь снежинки. Ледяная стена ударила — жар стал теснится, а Браслав-старый весь так и задрожал на своем троне, прохрипел:
— Несите меня к огню! Ближе! Ближе!.. О, холод — какой же холод! Да кости пробирает!
Его поднесли близко-близко к огромному камину, там уже и находится было невозможно, а ему казалось, что все холодно, и говорил, чтобы ближе, ближе его трон пододвинули, в конце концов, его подвинули так близко, что бывшая на ногах его обувь начала дымиться, а он все ежился, и стенал от холода.
— Аргония! — выкрикнул Маэглин и бросился к выбитому окну.
В лицо его бледное ударило снежное кружево, и тут же тяжелая сеть опустилась на него; он был уже возле окна, но тут споткнулся, вцепился в подоконник… Его уже схватили сильные руки, а он взмолился:
— Хоть посмотреть, как она там!
Воинам, конечно, и самим страсть, как хотелось поглядеть, чем там закончиться дело; вот они и не поволокли его от выбитого окна сразу, а оставили, крепко держа за руки, и вместе с ним наблюдая за тем, что происходило снаружи.
А там метались факелы: казалось, что против одной девушки выступила целая армия. Ей так и не удалось прорваться к воротам, так как там уже стало все известно, и на встречу ей устремился большой отряд, во главе которого бежали, злобно рыча, громадные псы. Ей пришлось отступить к стене возведенной против дворца пристройки, и из окна хорошо было видно ее оскалившуюся клинком фигурку. Вот на нее спустили свору псов, и она одного за другим — всех их перерубила.
