— Прошу вас, идемте дальше.
— Зачем дальше? Далеко ли ушел Хаген? Вот жена его пошла далеко. Она устроила своему незадачливому мужу пышные похороны — в Рингсдорфе о них по сей день все нищие говорят. А на следующее лето она вышла за старшего подмастерья своего мужа, и теперь у них трактир в Кельне. Говорят, они хорошо живут.
— Если вы еще долго простоите здесь, я, ей-богу, дальше пойду один.
— Сделай это, Рихард, иди дальше! Иди дальше — это всегда было моим заветным желанием. Ты мне всегда был дорог. А можешь ли ты куда-нибудь уйти? Пожалуй, твои два года потяжелее моих тридцати двух? Твоя ноша куда тяжелее моей. Что у тебя в руке? А! Вижу: чемодан.
— Мой талар.
— В первую очередь его! Это — самое главное! Брось его!
— Пастор Фогель, вы безбожник!
— С богом или без бога, главное, будь человеком. Будь актером, потому что у тебя больше таланта, чем у меня. Актер тоже достоин уважения, ибо он не ублажает своей плоти за счет чужих душ. Если у тебя самого не хватает смелости, давай чемодан мне.
— Оставьте меня в покое, Фогель! Вы с ума сошли!
— Это не важно. Давай сюда!
— Что вы хотите сделать?
— Сейчас ты увидишь! Внимание! Раз! — я поднимаю его вверх. Два! — я замахнулся. Три!.. Эх, дрянь! Зацепился за куст шиповника.
— Фогель, я оставлю вас одного. Я побегу в Грюнталь и созову людей. Вас надо немедленно отвезти в сумасшедший дом.
— Ах, вот куда ведет твой путь! Туда ты можешь идти и с этим тряпьем. Сейчас я тебе его достану.
— Оставьте, вы сломаете себе шею!
— Шея Хагена принадлежала ему самому. Зато его жена получила свободу и живет теперь хорошо. Для того, чтобы одному жилось хорошо, другому должно быть плохо.
— Оставьте! Я вас не пущу!
Было мгновение, одно только единственное мгновение, когда над пропастью между Рингсдорфом и Грюнталем можно было увидеть при лунном свете странную картину.
Человек, склонившись над обрывом, тянулся к ближнему колючему кусту, покрытому мелкими гроздьями желтых ягод. А другой, тоже наклонившись, пытался его удержать.
Затем первый пошатнулся, протянул назад руку и, точно стальными клещами, вцепился в шею своего спасителя.
Раздался протяжный вопль, похожий на звериный рев. Когда он затих, на краю пропасти уже никого не было.
Затем что-то с грохотом запрыгало по скалам от выступа к выступу. Это покатился вниз, к обрушившейся мельнице Хагена, камень.
1929
РАССКАЗ О ПАСТОРЕ
В первое воскресенье после Иванова дня пастор Клиянского прихода Людвиг Калнпетер проснулся весь в поту.
Сердито сбросив одеяло, он лег на живот и сквозь прутья спинки кровати взглянул в окно. Так и есть — опять сплошная синева! Вся та часть небосвода, которую он лежа мог окинуть взглядом, — от противоположного берега Даугавы до пасторского дома — была без единого облачка.
А дождь был необходим. Больше всего на свете нужна была сейчас хорошая дождевая туча. Яровые гибли. Овес кое-как еще держался, но ячмень на торфяниках и на более высоких местах, где земля полегче, стал желтеть. И что особенно досадно, у самых исправных хозяев, которые обычно высевали по три мешка томасовой муки на пурвиету и никогда не забывали вовремя уплатить своему пастырю по два лата с души мужского и по лату с души женского пола. Неукоснительно выполняли они все правила, установленные епископом Ирбе, но господь почему-то наказал их жестокой засухой, которая грозила пустить прахом все расчеты на богатый урожай.
Не далее как вчера владелец хутора Плявниеки — Йоргис Блигзна, пришедший зарегистрировать рождение своей третьей девочки, горько сетовал на то, что альберинговскнй лен из голландских семян, едва поднявшись на четыре пяди, уже начинает цвести. У Ерцена, не дозрев, осыпается рожь, посеянная на суглинистых буграх. Кроме того, пастору было известно, как пострадали от засухи огороды во всем приходе. Кормовая свекла — толщиной в палец, у моркови свертывалась ботва, а бобы обгладывала гусеница.
Все это последствия засухи. Пастор Клиянского прихода обещал сделать все от него зависящее. Он решил в первое же воскресенье после Иванова дня совершить специальное молебствие о ниспослании дождя, — по возможности, дождя основательного и в самом скором времени. Жене испольщика Рачиня с хутора Вайвары он прямо заявил: «Не печалься, сестра во Христе! Господь велит своему дождю излиться и на праведных и на нечестивых».
При этом пастор Калнпетер отлично знал, что Рачиниете поняла эти слова отнюдь не в том смысле, в каком их только и следовало понимать, то есть как некое иносказание, поэтический образ! Нет, она этим летом поставила на откорм двух подсвинков, и если господь не пошлет дождя, то капустного листа хватит только до Мартынова дня. А кто же не знает, сколько можно выручить в Риге за борова, который весит не менее двух с половиной пудов!
На пути к окну пастор Людвиг Калнпетер два раза сделал крюк. В первый раз ему пришлось обогнуть две дубовые кровати, во второй — платяной шкаф с овальным зеркалом в средней дверце. Эти обходные движения ничуть не показались ему затруднительными. Уже целую неделю, с тех пор как здесь поставили новую мебель, он с блаженной улыбкой совершал путь от холостяцкой железной кровати к окну.
Вот и сегодня, в первое воскресенье после Иванова дня, он распахнул окно и, продолжая улыбаться, окинул взглядом комнату. В самом деле, неплохо работает Первое объединение рижских мебельщиков. Едва он успел сказать, что ему нужно, как заведующий конторой с понимающим видом кивнул головой. Все ясно и понятно. Пастор Клиянского прихода собирается жениться, и ему нужна полная обстановка для спальни и столовой. Они лучше него самого знали, из чего она должна состоять.
Во время бритья Людвиг Калнпетер мог видеть в зеркало буфет через отворенную дверь столовой. В нем пока ничего почти не было. Но это уж забота молодой хозяйки. Она сумеет устроить все, как полагается. В витрине магазина «Вако» они уже присмотрели фарфоровый сервиз. Суповая миска у нее есть. Она даже заикнулась о серебряных ножах и вилках, но пастору Людвигу Калнпетеру казалось, что это не совсем соответствует его сану. К тому же будущий тесть Луцис только головой мотал: не такие нынче времена, чтобы роскошествовать. Достаточно и шестидесяти четырех тысяч на мебель.
За бритьем пастор серьезно задумался о платежеспособности будущего тестя. В сущности, владея такой усадьбой, как Луцис, можно было бы располагать большими средствами. Но если сеять лен только тогда, когда цены на него упали ниже десяти тысяч за берковец… и потом, ни один батрак, даже чангал на снятом молоке и селедке дольше месяца не выдерживает. Хотя одна щека пастора была намылена, он кивнул головой и подмигнул себе в зеркало. Это вещь поправимая. Если в нынешнем году у Луциса пойдет дело с пятьюдесятью пурвиетами арендованного у казны луга, заплатить шестьдесят четыре тысячи за мебель будет сущим пустяком. Тогда Мале и в самом деле сможет подумать о серебряных ножах и вилочках.
Пастор намазал гладко выбритое лицо кремом «Золотая серия» и еще раз посмотрел на себя в зеркальную дверцу шкафа. Что такое сорок лет для здорового, крепкого курземца! Правда, волос на голове осталось не слишком много, и когда они острижены наголо, то сразу заметно, что уши чуть-чуть велики и слишком оттопырены. В этом, конечно, повинна мать — в свое время поленилась повязывать ему голову платочком, чтобы уши росли правильно.
Утро было чудесное. От кустов жасмина перед домом веяло таким ароматом, что голова кружилась. Старый Бридис звонил уже на колокольне, стоявшей на горе, среди усыпанных цветом лип. Пастор Людвиг Калнпетер давно не был в таком приподнятом состоянии духа, как сегодня. На память пришли довоенные годы, когда он ходил по этой же дороге, будучи помощником учителя. Незабвенная осень девятнадцатого года! Без всяких экзаменов поступил он тогда на богословский факультет, где занимался весьма успешно, если не считать древнееврейского языка, доставлявшего ему немало мучений. А затем — весна двадцать восьмого года, когда сам отец Ирбе дал ему назначение. Карьера в своем роде замечательная. Пастор Людвиг Калнпетер никогда не забывал, чем обязан независимой демократической республике. Поэтому перед прошлыми выборами в сейм охотно дал согласие на то, чтобы его фамилию внесли в список Крестьянского союза, где он и красовался под шестьдесят третьим номером. Конечно, на деле из этого ничего не получилось.
У церкви под липами лошадей собралось достаточно. Должно быть, подвод семь или восемь, что по нынешним временам оскудения веры не так мало. По соседству, например, его коллеге пастору Озолу, пришлось отменить богослужение в иванов день. Хотя это не совсем по-христиански, однако приятно сознавать, что у тебя дела идут гораздо лучше. В тот же Иванов день у Калнпетера народу собралось чуть меньше половины церкви; и это, несмотря на то что местное культурное общество устраивало гулянье с иллюминацией и соревнованиями по прыжкам в длину.
