— И как? — интересуюсь.
— Не так славно, как хотелось бы.
Наверное, я чего-то не понимаю, но, по-моему, выглядит он так же, как раньше. Только больше седины и усталости в глазах. Именно там, где любит селиться опыт.
— А ты в чем пойдешь? — переключает отец мое внимание.
— Я еще не думала об этом, — отвечаю легкомысленно. Если честно, я вообще отношусь к свадьбе Ви без должного внимания. Это мой способ заявить о неодобрении идеи связать себя узами брака с человеком, который не был предан кузине даже до свадьбы. Дальше ведь легче не станет… Я более чем уверена, что ничего хорошего из этого брака не выйдет.
Отец смотрит на меня на секунду дольше необходимого, а потом произносит загадочное «хм» и снова отворачивается к зеркалу.
— Ты знаешь, сколько осталось времени?
— У меня полно прекрасных платьев. Некоторые я даже ни разу не надевала. Сниму с вешалки одно из них, напялю на себя, нацеплю любимые аксессуары и буду готова. Все равно никто не ждет, что я стану краше Ви.
— Ты забыла важную деталь: твоему спутнику придется быть твоим аксессуаром тоже. А это значит выбрать подходящий наряд к твоему “платью на вешалке”. Ты ведь пригласила доктора на свадьбу?
Пауза.
— Я приглашу.
Отец поворачивается и недоверчиво на меня смотрит.
— Еще раз: ты знаешь, сколько осталось времени? Почему ты его не пригласила?
Это очень интересный вопрос, и он заслуживает развернутого ответа.
У Стаса родинка под левой лопаткой. И еще на бедре. Лучше всего он готовит пельмени — лепит их пассивной рукой, улучшая хирургические навыки. И поскольку ему часто приходится ездить по городу в темноте, он предпочитает внедорожники: когда сидишь выше светового пучка фар встречного потока, меньше нагрузка на глаза. Иными словами, между нами много значащего, но не значимого: у Стаса в ванной одна зубная щетка, и если я неправильно кладу диванную подушку (полосками не в ту сторону), то он обязательно ее поправляет. Я ночую у него часто, но в половине случаев просыпаюсь одна и, сдается мне, это вовсе не потому, что без него рухнет больница. Создается впечатление, что внешне Власов всячески поощряет мое присутствие в своей жизни, но то ли все — вообще все — в его мире должно быть так, как заведено им самим, то ли мое вторжение в его пространство — вещь для него не слишком приятная. Поэтому получается, что каждый раз после визита к Стасу, я разбираю его поведение по косточкам, выискивая скрытые мотивы. Не знаю, куда мы движемся и движемся ли.
— Пригласи его, — слышу голос отца. — Вы давно вместе, почему нет? К тому же, такие шаги сближают.
В какой момент между нами с Власовым что-то пошло неправильно, и я начала сомневаться в том, хочу ли видеть этого человека рядом с собой? Или это было с самого начала… не знаю. Так получилось, что где-то на второй неделе отношений я, чувствуя себя обязанной ответить на любезность, пригласила Стаса к себе. Он не слишком воодушевился, но пришел. Мы выдержали ровно одну ночь. Он явно чувствовал себя в моей квартире как рыба, вытащенная из воды. Мы поужинали ресторанной едой, посмотрели фильм, потом легли спать, но глаз не сомкнули всю ночь. Утром было еще хуже: стоило Власову услышать о том, что я собираюсь кормить его хлопьями, как он внезапно заторопился на работу. Не поел, не поспал и уж точно не порадовался. Тогда-то я и поняла, что для него налаженный быт — это все, а, значит, по-моему не будет никогда. Больше приглашать Стаса к себе я не пробовала, но неприятный осадок остался. Разве может что-то получиться с человеком, который не приемлет твое жилище и твой образ жизни? У нас все хорошо только когда я беспрекословно подстраиваюсь под него… А тут свадьба моей кузины, на которую надо отпроситься с работы, надеть красивый костюм и весь вечер держать лицо перед моими родственниками. Испытание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я приглашу.
Я не вру. Пригласить необходимо, хотя бы ради того, чтобы услышать ответ и больше уже не страдать от неизвестности.
— Ну и как? — спрашивает мама, появляясь в дверях с чаем в руках. — Влез?
— Да как тебе сказать, — вздыхает он. — На пиджаке появились складки. В плечах стал уже, а в талии шире. Ты можешь переставить пуговицу?
— Алекс, я смогу переставить пуговицу, — фыркает мама. — Но не переставить пуговицу так, чтобы она избавила костюм от складок. Я же не швея, — вздыхает она и подходит ближе, чтобы помочь папе снять пиджак.
— Как думаешь, мне удастся станцевать на свадьбе? — спрашивает отец.
— Еще чуть-чуть поправишься, то сможешь станцевать на любой свадьбе. Любой, кроме этой, — отвечает мама, принимаясь за пуговицы его рубашки.
— Думаю, это знак, что нужно выдавать замуж дочь.
После этих слов отец мне подмигивает, а я выдавливаю кислую улыбку.
— Мам, — зову командорским тоном. — Как врач я не советую тебе вокруг него прыгать. Поверь, он может снять рубашку.
Как ни странно, мама слушается: покорно отходит и садится на диван, только взволнованно скрещивает на груди руки. Я, честно говоря, удивлена ее выдержкой. Несмотря на то, что заботиться об отце после операций было тяжело, она ни единого раза не пожаловалась.
— Безжалостная, — шепчет отец одними губами.
Сантино
Не могу сказать, что сильно полюбил Вадима после того, как тот компенсировал мне ущерб за потерянные в ходе «наркосделки» деньги, но передо мной черный, агрессивный шевроле камаро, и это многое искупает. Я не знаю, откуда взял машину Остроградов — подозреваю, что старые знакомые со штрафстоянки подогнали, — но теперь у меня есть представительные колеса, и их предыстория меня не сильно заботит.
Но сегодня больше интересует не агрессивная черномастная американка, а тот, кто сидит внутри. Я привез кролика из стриптиза в таком состоянии, что сам идти тот не мог. А поскольку тащить его наверх по лестнице ночью мне не хотелось, я понадеялся, что парень проспит полчаса, замерзнет, очухается и поднимется, но черта с два. На улице такой ветер, что я едва сигарету раскурил, а этот проспал три часа в промерзшем салоне, и только синими от холода губами причмокивает. Это ж как надо было набраться?
Так, играть в няньку было забавно, пока никому ничего не угрожало, но настал момент, когда дите надо передать на руки мамашке и папашке, дабы без присмотра не самоубилось.
С приобретением каждой новой машины мною овладевает наивное желание сохранить ее в первозданном девственном состоянии, и оттого в салон сигарету я не тащу: докуриваю на улице. И только потом выруливаю с парковки, включив печку на полную. Не очень привлекает перспектива довезти до дома Елисеевых труп их сыночка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Звоня в дверь, я испытываю что-то вроде раскаяния, что не объявился с горемычным чадушком в охапку пораньше. А кролик, кстати, сопротивляется: проснулся-таки, пока я его выколупывал из машины.
