Полагаю, что суждение, распространившееся в Пэмбертоне, что Том впал в неистовство или близок к этому, правомерно, как и любое другое. Сама я никогда не думала, что это тан: было еще несколько человек — Тиш, Чарли, Риз, Мартин Лонгстрит, Скретч, — кто разделял мое мнение. По крайней мере, именно тогда Том был в своем уме. Скорее всего, он просто сконцентрировал все, чем он был сейчас, чем был когда-то, чем он предельно может быть, и стал самим собой — Томом в наивысшей степени. Возможно, это было то же самое, что и сумасшествие. Безусловно, очень немногие из нас когда-либо сознательно стремятся достичь своих пределов, а те, кто так поступает, неизбежно заходят за границы нормальных человеческих отношений. После этого навсегда их обществом становятся люди неуравновешенные, ходящие по краю пропасти и стоящие вне закона. Так случилось с Томом после того утра на Козьем ручье. Когда я увидела на экране телевизора его лицо — маску Банши, голову Медузы, — я не была шокирована, но глубочайшая и совершенно безнадежная печаль, какую я когда-либо испытывала по отношению к другому существу, пала на меня, как мантия на осужденную королеву, и до тех пор, пока это чувство не превратилось во всеохватывающее, бесцветное утомление, я не могла ни пошевелиться, ни глубоко вздохнуть.
— О, моя дорогая любовь, теперь ты ушла, — прошептала я бескровными губами и стерла изображение Тома пультом дистанционного управления. Прошло несколько дней, прежде чем я вновь услышала имя Тома. Я не думала, что когда-нибудь увижу его лицо.
В утро смерти козочки и светящейся воды Том был на пороге кабинета шерифа, лишь только офис открылся, требуя расследования на заводе „Биг Сильвер" и угрожая насильственными действиями, нанесением увечий и катастрофой. Раньше, чем сонный помощник шерифа смог что-либо ответить, Том вскочил в свой грузовичок и помчался на шоссе № 35 к воротам завода. Он проехал мимо вахтеров на стоянку административного здания и к тому времени, когда прибыла запыхавшаяся охрана, прорвался в контору Френсиса Милликэна, крича, беснуясь и почти отшвырнув его секретаршу на пол. Если бы Френсис не отозвал охранников, они тут же заключили бы Тома в наручники. Рассерженная секретарша уже вопила о судебных процессах и ордерах на арест, когда Том выскочил как ошпаренный из офиса, посоветовав ей напоследок быть поуверенней и заняться сексом с самой собой, потому что больше никто не захочет с ней этого делать.
С завода он вернулся на Козий ручей и позвонил в охрану штата, пэмбертонское отделение полиции, департамент штата по здоровью, местное отделение ФБР, Агентство по защите окружающей среды, представителям „Гринпис" в Уэйкроссе и Саванне, в сельскохозяйственное бюро округа, на местные телевизионные и радиостанции, в газету, сенатору и конгрессмену от штата Джорджия и президентам всех общественных организаций в Пэмбертоне. К полудню он с галлоном воды из Козьего ручья в банке был на пути к частной лаборатории в Атланте. Пока Том находился в городе, он зашел в газеты и на теле- и радиостанции. Большинство из них не придали значения его сообщению, но одна или две записали его речь на пленку, и одна станция передала отрывок из записи в шестичасовых новостях. Днем позже последовала заметка в газете „Атланта конститьюшн" в разделе „Штат и государство". После этой публикации пэмбертонская телевизионная станция добыла в Атланте пленку с интервью Тома и пустила в эфир. Эти кадры я и видела. Очевидно, видел их и весь Пэмбертон.
К тому времени, когда Том вернулся из Атланты, был отдан приказ о его аресте по обвинению в нарушении общественного порядка и в физическом насилии. Френсис Милликэн, у которого Том почти оторвал голубые лацканы пиджака, подал заявление от своего имени и от имени взбешенной секретарши, которая угрожала применить акт Администрации профессиональной безопасности и здоровья, если ее шеф не добьется ордера на арест Тома. Возможно, он бы сделал это в любом случае, но я сомневаюсь; Френсис был человеком, который знал, какое значение может иметь имя, а в Пэмбертоне имя Дэбни имело большой вес. Прежде чем Клэй Дэбни смог внести залог и выудить у племянника неохотное обещание временно вести себя прилично, Том провел ночь в тюрьме округа Бейнз. К следующему утру новость была у всех на устах: Том Дэбни совсем свихнулся и угрожает добиться закрытия завода „Биг Сильвер".
Если бы на месте Тома был кто-то другой или если бы он не предпринял шумную лобовую атаку, то, может быть, многие из тысяч пэмбертонцев поднялись бы с негодующим протестом или с наслаждением покачали бы головами за завтраком, и уж, во всяком случае, они до некоторой степени поверили бы его утверждениям. Пэмбертон не был населен глупцами, люди читали газеты и смотрели новости. Они знали о Чернобыле, Тримайл-Айленде, о целых семьях, страдающих лейкемией, о мертвых овцах в Монтане, штат Вашингтон, о докладах, следующих один за другим от комитета, расследующего заявления о неправильной эксплуатации, о сокрытии разных неполадок на государственных ядерных предприятиях. Жители города привыкли к регулярным протестам активистов у ворот „Биг Сильвер", как к ежегодным барбекю, устраиваемым общественной благотворительной организацией, или к рождественской кампании „Пустой чулок",[98] проводимой молодыми людьми из „Джей Си".[99]
Но это был завод „Биг Сильвер", репутация которого, как предприятия совершенно безопасного, была образцом для всей ядерной промышленности, она провозглашалась и подчеркивалась во всем мире как пример того, насколько разумно и безопасно может создаваться ядерное оружие и его компоненты и проводиться захоронение отходов. Завод „Биг Сильвер" — это, возможно, наиболее часто, тщательно и гласно проверяемая ядерная организация во всей государственной системе. Еще ни разу не раздавалось ни слова, ни шепота, не было даже мысли об опасности захоронения отходов производства завода. Всем это было известно. Об этом знал каждый на протяжении вот уже более тридцати лет.
Кроме того, „Биг Сильвер" обеспечивал работой и заработком больше половины жителей целых трех округов. Стоит закрыть завод, и для многих это будет означать возврат к стрижке газонов и приготовлению канапе для богачей. Либо такая жизнь, либо социальное пособие и талоны на питание. Возврат в замшелую команду, чьи профессии процветают только зимой и зависят от прихоти значительно сократившегося племени богатых кочевников, потомки которых уже давно нашли себе новые поля для развлечений.
Через несколько часов после трансляции выступления Том Дэбни обнаружил, что стал парией. Я подумала о словах Тиш по поводу святых и сумасшедших: святой — это человек, готовый прослыть дураком ради того, чтобы доказать что-то другим дуракам. Мне вспомнились слова подруги о готовности Тома пойти на любые крайности, которые он сочтет необходимыми, а это качество присуще в такой же мере святым, как и сумасшедшим, преступникам и дуракам. Мне хотелось позвонить Тиш и сказать, что она была права, но ватное утомление задушило это желание так же, как и большинство других моих порывов, а кроме того, как сказал Марло[100] это было давным-давно и в другой стране.
