огней, ничего не было видно.
Ни обнять ее, ни тем более поцеловать у него не было никакой возможности. Дверь в их купе была открыта, и ее мама, читая журнал, время от времени поглядывала на них. Пассажиры, извиняясь, непрестанно сновали мимо, и в коридоре все время кто-нибудь торчал. Всего пару раз удалось незаметно, как ему казалось, чмокнуть ее в щеку — и все. Но даже стоять с ней рядом, прижавшись друг к дружке, было так хорошо, что уходить не хотелось никак.
Принесли чай. Они поужинали и еще немного поболтали втроем. Потом по красноречивым взглядам ее мамы Дима понял, что ему пора ретироваться.
Не хочется, но приходится, — подумал он, прощаясь. Ах, ему бы остаться с ней в этом купе вместо ее мамы! Он даже зажмурился, представив себе такую возможность. Но тут вагон дернуло, и он с размаху треснулся лбом о дверь тамбура — аж искры из глаз посыпались.
Ох и фонарь завтра вырастет! — огорчился Дима, потирая ушибленное место. — Можно будет свет не зажигать. И чего я, дурак, зажмурился? В будущее надо смотреть с открытыми глазами.
Добравшись до своего вагона, он помочил лоб водой и приложил монетку, не очень надеясь, что это поможет. Боль немного утихла. Свет в вагоне был притушен, и большинство ребят уже спало. Дима забрался на свою полку и тоже попытался уснуть. Но это ему удалось плохо. Сначала он довольно долго пребывал в каком-то полусне: то засыпал, то просыпался. Перестук колес, хождение мимо полок пассажиров и мысли о Лене не давали ему заснуть. Потом, вроде бы, задремал.
Проснулся он внезапно, как будто его толкнули в бок. Поезд стоял. За окнами виднелись какие-то здания и слышались негромкие голоса. Дима посмотрел на часы. Было два часа ночи. Сна — ни в одном глазу. И вдруг ему безумно захотелось увидеть Лену. Мысль о том, что она находится совсем близко — через каких-то три вагона — иглой застряла в мозгу и стала буквально сводить его с ума.
Он представил ее спящую — ее косички на подушке, ладошку под щекой. И то, что было бы между ними, если бы не ее мама, а он остался с ней в купе. И сразу устыдился своих мыслей. Как будто он вознамерился наступить на прекрасный цветок, доверчиво тянущий к нему свою головку, и сломать его.
— Но она же не цветок, — возразил он себе, — она женщина. И ей тоже должно хотеться того же.
Он снова подумал о том, что когда-нибудь произойдет между ними — и волна нежности затопила его. О, как он будет ее любить! В сто раз сильнее, чем теперь, − хотя, кажется, сильнее любить уже невозможно. Он будет носить ее на руках. Он достигнет любых высот, чтобы у нее было все, что только пожелает. И их дети никогда ни в чем не будут нуждаться.
Но как же хочется увидеть ее прямо сейчас!
Схожу туда, — решил он, — хоть постою возле ее купе. Может, полегчает.
Стараясь никого не разбудить, он спустился вниз и пулей пронесся через три вагона. Вот и их купе — дверь, конечно, заперта. Дима прислонился к стенке и стал взглядом сверлить дверь, пытаясь мысленно проникнуть сквозь нее. Он снова представил себе Лену. Перед сном она заплела волосы в две толстые косички и стала похожа на девочку-пятиклассницу. Тонкая шейка, худенькие плечики. И он даже застонал от нежности и нестерпимого желания ее поцеловать. Как же он любит ее — это какой-то кошмар!
— Молодой человек, что вы здесь делаете? — Сердитый голос вернул его от сладких грез к суровой действительности. Рядом стояла толстая проводница со шваброй и весьма подозрительно взирала на него.
Еще как даст по башке! — опасливо подумал Дима и встал по стойке смирно.
— Стою, — отчеканил он, — никого не трогаю, отдыхаю. А что, разве нельзя?
— Вы из какого вагона? — не отставала проводница.
Дима назвал.
— Так и иди в свой вагон! Нечего здесь ошиваться! — повысила голос проводница. — Ходят тут всякие.
— А потом ложки пропадают, — поддержал ее Дима. — Но я не из таких. Я ничего не уворую — не беспокойтесь. Еще немного постою и уйду.
— Я те постою! — рассвирепела та. — Щас бригадира позову — он тебя живо высадит. А ну, убирайся отсюда!
Дверь купе немного отъехала, и в образовавшемся промежутке показалось заспанное лицо Ольги.
— Что здесь происходит? — зевая, спросила она. — Дима, что ты здесь делаешь?
— Вы его знаете? — В голосе проводницы прозвучало облегчение. — А я гляжу: стоит и стоит. Дай, думаю, выясню, чего ему надо.
— Мамочка, что случилось? — Дима увидел разрумянившееся от сна личико Лены, выглядывавшей из-за Ольгиного плеча. И ему сразу стало легче. Беспокойство, мучившее его, куда-то исчезло, и появилась возможность жить дальше. Даже спать захотелось.
— Ничего не случилось, — заверил он их. — Просто, потянуло постоять возле вашего купе. Сейчас уйду.
— Дима, погоди, не уходи. — Лена накинула на плечи кофточку и вышла в коридор. — Мамочка, мы немного постоим, ладно? Ты не беспокойся.
— А чего беспокоиться, когда рядом с тобой такая охрана? — пошутила Ольга. — В обиду не даст.
И, подмигнув Диме, прикрыла дверь.
Проводница тоже ушла, но время от времени выглядывала из своего купе, − ей не терпелось узнать, чем они там занимаются.
Дима обнял Лену за плечи и притянул ее к себе. Она посмотрела на него с нежностью и тоже обняла его сзади одной рукой. Так, тесно прижавшись друг к другу, они долго стояли и смотрели на проплывавшие мимо огни. Наконец, Лена сказала:
— Димочка, я пойду, а то мама не спит.
Ох, как хотелось Диме сжать ее в объятиях и припасть к этим, таким желанным губам! Но наглая проводница торчала в коридоре, всем своим видом показывая, что никакой аморалки в своем вагоне не допустит. Поэтому он только поцеловал Лену в макушку, и она скрылась за дверью. А Дима отправился в свой вагон, залез на полку и моментально уснул.
Зато теперь не спалась Ольге. Она лежала с открытыми глазами и размышляла о Лене и ее друге.
Мальчик весь пылает, — думала она. — Просто, можно обжечься. А Леночка только начинает светиться.
Тоска в глазах дочери, которую прежде замечала Ольга, исчезла — взгляд Лены стал радостным и умиротворенным. Как будто она долго шла по темному тоннелю и, наконец, увидела впереди свет.
Очевидно, что ничего серьезного между ними еще не произошло. Мальчик, конечно, рвется к этому, а Лена еще не зажглась. Но в любой момент может вспыхнуть
