— Короче говоря,— сказал Мортон, желая пресечь эти страстные обличения, которые славная старая женщина, столь же ревностная в вопросах веры, сколько и в человеколюбивых делах, могла, вероятно, продолжать беспредельно, — короче говоря, вы не расположены примириться с новым правительством, и Берли одного мнения с вами?
— Многие наши братья, сэр, говорят, что мы сражались за ковенант, и постились, и возносили молитвы, и претерпевали страдания ради этой великой национальной лиги, но где же все то, ради чего мы претерпевали страдания, и сражались, и постились, и возносили молитвы? И тут некоторые подумали: нельзя ли добиться чего-нибудь, возвратив трон прежнему королевскому дому на новых условиях и основаниях; ведь сколько я понимаю, короля Джеймса сбросили в конце концов из-за спора, который затеяли с ним англичане, защищая семерых нечестивых прелатов. Таким образом, хотя часть народа поддерживала новую власть и они образовали полк под начальством графа Ангюса, наш честный друг и другие, стоявшие за чистоту веры и свободу совести, решили не принимать участия в борьбе с якобитами, прежде чем выяснят, что у них на уме, опасаясь, как бы не рухнуть на землю, словно стена, связанная негашеною известью, или как тот, кто уселся между двух стульев.
— Странное, однако, выбрали они место, — заметил Мортон, — где искать свободы совести и чистоты веры.
— Ах, дорогой сэр! — сказала хозяйка. — Дневной свет рождается на востоке, а духовный может родиться на севере, ибо что нам, слепым смертным, ведомо?
— И Берли поехал на север в поисках света?— спросил ее гость.
— Вот именно, сэр, и он видел самого Клеверза, которого теперь зовут Данди.
— Как! — вскричал изумленный Мортон. — Когда-то я готов был бы поклясться, что такая встреча должна одному из них стоить жизни!
— Нет, нет, сэр; в смутные времена, сколько я знаю, — сказала мисс Мак-Люру — случаются внезапные перемены — Монтгомери, и Фергюсон, и еще многие были злейшими врагами короля Иакова, а теперь они на его стороне. Так вот, Клеверз тепло встретил нашего друга и послал его посоветоваться с лордом Эвенделом. Но тут-то между ними и вышел разрыв, потому что лорд Эвендел не пожелал его видеть, и слышать, и повести с ним разговор; и теперь он злится, и в бешенстве грозит отомстить лорду Эвенделу, и не хочет ни о чем слышать, кроме как о том, чтобы сжечь его заживо или убить. Эти припадки гнева — они еще больше растравляют его ум и служат на пользу врагу.
— Врагу? Какому врагу? — переспросил Мортон.
— Какому врагу? Вы близко знакомы с Джоном
Белфуром Берли и не знаете, что у него часто бывают жестокие бои со злым духом? Вам не приходилось видеть его в одиночестве с библией в руке и с обнаженным палашом на коленях? Вам не случалось спать с ним в одном помещении и слышать, как он борется в своих сновидениях с кознями сатаны? Плохо же вы его знаете, если видели только при дневном свете, потому что никому не под силу были бы те посещения и сражения, которые выпадают на его долю. Я видела, как после такой борьбы он так трясся и так ослабел, что его мог бы одолеть даже малый ребенок, а с волос на его лоб так текло, как никогда не течет с моей бедной соломенной крыши даже после летнего ливня.
Слушая миссис Мак-Люр, Мортон вспомнил, каким застал спящего Берли на сеновале в Милнвуде, рассказы Кадди о том, что он помешался, и слухи, ходившие среди камеронцев, которые нередко не без гордости толковали о душеспасительных трудах Берли и о его борьбе с врагом человеческим. Сопоставив все это, он пришел к выводу, что и сам Берли является жертвой своих иллюзий, хотя, наделенный от природы умом сильным и проницательным, не только скрывает свои суеверные представления от тех, в чьих глазах они могли бы набросить тень на его умственные способности, но усилием воли, доступным, как считают, страдающим эпилепсией, в состоянии задерживать наступление очередного припадка, пока не останется в одиночестве или с людьми, во мнении которых эта одержимость может только его возвысить. Можно было предположить, — и что вытекало из рассказа миссис Мак-Люр, — что оскорбленная гордость, разбитые надежды и неудачи той партии, которой он служил с такой самозабвенной преданностью, усилили присущий ему фанатизм и довели его до временного безумия. Действительно, в те странные времена такие люди, как сэр Гарри Уэйн, Гаррисон, Овертон и другие, находясь во власти самых диких и необузданных грез, на общественном поприще вели себя в трудных обстоятельствах не только со здравомыслием и мужественно в опасностях, но и выказывали при этом поразительную силу ума и настоящую доблесть. Все остальное, сказанное миссис Мак-Люр, укрепило Мортона в этих выводах.
— На рассвете, — сказала она, — пока не встали солдаты, моя маленькая Пегги поведет вас к нашему другу. Но вам придется переждать, пока минет опасный час, как это он сам называет, и только тогда входите к нему в убежище. Пегги скажет, когда можно будет войти. Она хорошо знает его повадки, потому что уже давно носит ему кое-какие вещи, без которых он не мог бы существовать.
— Но где же тайник, с котором этот несчастный обрел для себя убежище?
— О, это ужасное место,— ответила слепая старуха,— в таком месте, наверное, еще не скрывалось ни одно создание божье. Оно называется Черная пропасть в Линклейтере — унылое место, но наш друг любит его больше других, потому что оно часто его спасало; я убеждена, он предпочел бы его хоромам с коврами и пуховой постелью. Но вы сами увидите. Много лет назад я там побывала. Я была тогда глупой проказливою девчонкой и не задумывалась над тем, что может из этого выйти. Не нужно ли вам чего-нибудь, сэр, перед тем, как вы ляжете отдыхать? Ведь вам придется тронуться в путь, как только забрезжит свет.
— Нет, ничего не нужно, — ответил Мортон, и они расстались.
Сотворив на ночь молитву, Мортон бросился на кровать; в дремоте он слышал топот коней, когда драгуны возвратились с объезда, и тотчас, истомленный столькими треволнениями, крепко заснул.
Глава XLIII
Они вошли в пещеру. Там во мглеОтверженный, сидевший на земле,Был в мрачное раздумье погружен.
Спенсер
Едва солнечные лучи осветили верхушки гор, как в дверь скромной комнаты, где ночевал Мортон, слегка постучали, и тоненький детский голосок окликнул его:
— Не угодно ли вам пойти к пропасти, пока не поднялись в доме?
Он вскочил с постели, поспешно оделся и вышел к своей маленькой провожатой. Девочка быстро скользила впереди него в сером тумане, нависшем над болотами и холмами. Они шли по диким местам, не по дороге, а просто вверх по течению речки, не следуя, впрочем, за всеми ее извивами. Ландшафт становился все более пустынным и диким, и наконец с обеих сторон долины остались лишь вереск да скалы.
— Еще далеко? — спросил Мортон.
— Около мили, — ответила девочка.
— И ты часто пускаешься в это трудное путешествие, моя крошка?
— Когда бабушка посылает меня к пропасти с молоком и другой едой, — ответила Пегги.
— А ты не боишься ходить одна по этой дикой дороге?
— Что вы, сэр, нисколько, — ответила провожатая,— никто не тронет такую маленькую, да и бабушка говорит, что нам нечего бояться, когда мы творим доброе дело.
«Защищена невинностью, как тройною броней»,— подумал Мортон и молча пошел следом за ней.
Вскоре они подошли к зарослям терна и ежевики, разросшимся там, где некогда были дубы и березы. Здесь провожатая Мортона круто свернула с открытых вересковых полян и вывела его овечьей тропой прямо к потоку. Сиплый, грозный рев уже подготовил его к открывшейся перед ним картине, но ее нельзя было наблюдать без изумления и даже ужаса. Миновав кустарник, сквозь который проходила узкая извилистая тропа, Мортон оказался у самого края плоской скалы, нависшей над пропастью глубиною не меньше ста футов; темный горный поток стремительно падал вниз и исчезал в глубокой, черной, зияющей бездне. Глаз тщетно пытался различить место его падения; взор улавливал только полосу отвесно несущейся пены, проникнуть дальше ему мешали выступы громоздящихся друг на друга утесов, окружавших водопад и скрывавших пучину, куда низвергались его разъяренные воды; еще ниже, на расстоянии, может быть, четверти мили, виднелся вьющийся лентой поток, выходивший из ущелья на более ровное место. Но до этого места воды потока скрывались из виду, словно над ними были перекинуты своды пещеры, и действительно, крутые и нависшие выступы скал, среди которых они во тьме пробивали себе путь, сближались между собою и почти смыкались над их течением.
