Деорнот обернулся к Воршеве, которая сидела на лошади прямо, хотя на лице ее было выражение испуга.
— Что случилось, леди? — спросил он. — Что-нибудь произошло?
Она ответила лишь слабой улыбкой.
— Мой народ всегда ненавидел эту долину и боялся ее. Хотвиг — мужчина и не показывает этого, но он тоже боится. — Она судорожно вздохнула. — Теперь мне приходится следовать за моим мужем на вершину этой противоестественной горы, и мне страшно.
Впервые с того момента, как принц привел эту странную женщину в замок Наглимунда, Деорнот почувствовал, как его сердце открывается ей, как она восхищает его.
— Мы все смертельно боимся, моя леди, — сказал он. — Остальные просто не так откровенны, как вы.
Он легонько похлопал Вилдаликса и последовал за Воршевой вверх по тропе.
Над дорогой нависали лозы вьющихся растений и перепутанные ветви деревьев, заставляя путников тратить столько же времени на то, чтобы нырять под них, как и на то, чтобы двигаться вперед. Когда они медленно выходили из тени, как муравьи, которые идут по периметру солнечных часов, дымка, которая приникла к горе, придавала какую-то искристость угасающему дневному свету.
Деорноту самым странным показался запах этого места. Сесуадра источала запах роста, бесконечного роста, воды, корней и сырой нетронутой земли. Здесь воздух был насыщен покоем, медленной неторопливой и тщательной продуманностью, но также и тревожным ощущением настороженности. Время от времени тишину нарушала трель невидимой птицы, чей голос был мрачноватым и нерешительным, как у детей, которые шепчутся в зале с высоким потолком.
По мере того как поросшие густой травой луга оставались все дальше внизу, путники проехали мимо каменных столбов, стоящих на обочине, — отшлифованных временем белых глыб почти в два человеческих роста, которые в своих трудно читаемых очертаниях сохранили какой-то намек на движение, на жизнь. Когда они миновали первый из них, тропа привела их впервые прямо в полосу солнечного света.
— Верстовые столбы, — крикнула им Джулой через плечо. — Каждый соответствует новой луне в году. Мы на каждом витке пройдем мимо дюжины, пока дойдем до вершины. Когда-то я думаю, они изображали птиц и зверей.
Деорнот посмотрел на шар наверху глыбы, который мог быть чей-то головой, и ему было интересно, какому животному она когда-то принадлежала. Под воздействием дождя и ветра камень стал бесформенным, как растаявший воск, и безликим, как забытый мертвец. Он вздрогнул и осенил себя знаком древа.
Чуть позже Джулой остановилась и указала вниз, в сторону северо-западной части долины, где опушка старого леса почти заходила на берег Стефлода. Река казалась ниточкой ртути на изумрудном дне долины.
— Прямо за рекой, — сказала она, — видите? — она снова указывала на выступ леса, похожий на застывшую морскую волну, которая как бы ждет оттепели, чтобы хлынуть в низину. — Вон, на опушке леса. Это развалины Энки э-Шаосай, который, как говорят, был самым красивым городом Светлого Арда с сотворения мира.
Пока путники шептались и защищали ладонями глаза от солнца, Деорнот придвинулся к краю тропы и вглядывался, прищурившись, в далекий лес. Он не увидел ничего, кроме чего-то похожего на разрушенную позеленевшую стену, осыпанную золотистыми искрами.
— Там мало что можно увидеть, — тихо промолвил он.
— Сейчас, кончено, это так, — ответила Джулой.
Они взбирались все выше, а день угасал. Каждый раз, когда тропа приводила их на северный склон, дневной свет становился слабее, им был виден расширяющийся темный узел на горизонте. Буря надвигалась все быстрее. Она уже поглотила дальние границы огромного Альдхорта, и весь север погрузился во мрак.
Когда они в двенадцатый раз обошли скалу, пройдя мимо сто сорок четвертого столба (по подсчетам Деорнота, который находил в этом развлечение), путники, наконец, вышли из зеленой тени, взобравшись по последнему склону и достигнув ветреной вершины. Солнце закатилось, оставив всего лишь красновато-серебряный отстает.
Вершина скалы была почти плоской и шириной с подножие Сесуадры. По всему периметру торчали камни, не сглаженные, как верстовые столбы, а огромные, неотесанные, высотой в четыре человеческих роста, сделанные из той же самой породы — серой в бело-розовых прожилках, что и сама скала.
В центре плато, посреди поляны колышущейся травы, стояло просторное низкое здание из какого-то переливающегося камня, тронутое красным отсветом заката.
Сначала оно показалось храмом, подобным старым зданиям Наббана времен империи, но линии его были проще. Непритязательные, но выразительные формы наводили на мысль, что оно выросло из самой горы. Было совершенно ясно, что это строение органически связано с ветреной горной вершиной и необъятным небом. Величие и самовосхваление, присущие культовым постройкам человека, были чужды тому, кто строил это здание. Течение времени, продолжительность которого было невозможно угадать, частично разрушило его стены, деревья пробились через самое крышу и через арки дверей, как нежеланные гости. Тем не менее, простота и красота этого места были так очевидны, и в то же время так сверхъестественны, что долгое время никто не решался заговорить.
— Вот мы и пришли, — сказал Джошуа, и голос его был торжественным и возбужденным. — После всех опасностей и всех наших страданий мы нашли, наконец, место, где можно сказать: дальше мы не пойдем.
— Это не навсегда, принц Джошуа, — мягко напомнила Джулой, как бы не желая разрушить его настроения, но принц уже уверенно шел по вершине к белым стенам.
— И не нужно, чтобы навсегда, — отозвался он. — Но сейчас мы в безопасности! — он обернулся и жестом пригласил остальных, потом снова огляделся вокруг. — Беру свои слова назад! — крикнул он Джулой. — С несколькими добрыми воинами я мог бы здесь обосноваться так, что сам сир Камарис не победил бы меня, даже если бы к нему присоединились все рыцари Большого стола!
Он помчался к белым стенам, принявшим теперь голубой оттенок. Приближался вечер. Остальные последовали за ним, тихо переговариваясь.
Глава 25. ЛЕПЕСТКИ В ОБЪЯТИЯХ СМЕРЧА
— Дурацкая игра, — сказал Саймон. — Не вижу в ней никакого смысла.
Адиту выгнула бровь.
— Бессмыслица! — настаивал он. — Вот, посмотри! Ты бы мота выиграть, если бы пошла сюда… — указал он, — или сюда… — подняв голову, он встретился с золотистыми глазами Адиту, которые смеялись над ним, дразнили. — Разве не так?
— Разумеется, Сеоман, — она переставила полированные камешки на доске так, как предлагал Саймон: с одного золотистого островка на Другой через море сапфирно-голубых волн. Океан был окружен языками алого пламени и темно-серыми тучами. — Но игра окончена, а мы исследовали только мелководье.
Саймон покачал головой. Несколько дней он изучал сложные правила игры в шент только для того, чтобы обнаружить, что он постиг только самые начальные ее положения. Как можно овладеть игрой, целью который не является выигрыш? Но Адиту не стремилась и проиграть тоже, насколько мог судить Саймон. По-видимому, суть игры — сделать ее более занимательной путем введения тем и загадок, которые казались Саймону непостижимыми, как происхождение радуги на небе.
— Ты не обидишься, — сказала Адиту, улыбаясь, — если я покажу тебе другой путь? — Она снова поставила фишки на их прежние места. — Если я воспользуюсь этими своими песнями, чтобы соорудить здесь Мост… — Быстрая серия движений, — тогда ты можешь перейти на Острова Облака Ссылки.
— Но почему тебе хочется мне помочь? — Где-то, как будто в самой ткани подвижных стен, зазвучал неведомый струнный инструмент; если бы Саймон не знал, что они совершенно одни в этих покоях дома Адиту, полных воздуха и аромата нектара, он подумал бы, что в соседней комнате с ее колеблемыми ветром стенами играет музыкант. Он уже перестал задаваться вопросами о подобных вещах, но не мог сдержать невольного содрогания; музыка казалась неземной и изящной, было ощущение, что нечто маленькое и излишне многоногое прикасается к его коже. — Как можно выиграть, если все время помогать противнику?
Адиту откинулась назад. У себя дома она была одета так же легко, как и во время прогулок по Джао э-Тинукай, если не легче; Саймон, который до сих пор не мог смотреть без смущения на ее открытое золотистое тело, уставился на фигуры на доске.
— Дитя человеческое, — проговорила она, — мне кажется, ты можешь научиться. Мне кажется, ты уже учишься. Но помни, что мы, зидайя, играем в эту игру с незапамятных времен. Праматерь говорит, что мы принесли ее из Утраченного Сада. — Чтобы утешить его, она накрыла своей ладонью его руку, отчего по телу у него побежали мурашки. — В шент играют исключительно для развлечения. Я играла в игры, которые были просто сплетнями и дружескими насмешками, и вся суть их была именно в этом. В других играх можно выигрывать, почти проигрывая. Я также знаю игры, где оба игрока стремятся проиграть, хотя на достижение этого иногда уходят годы. — Какие-то воспоминания вызвали тень улыбки на ее лице. — Разве ты не видишь, Снежная Прядь, что выигрыш и проигрыш — просто две грани, в пределах которых проходит игра. В Доме Шента… — Она замолчала, на лицо ее набежала тень: — это трудно передать на вашем языке, — и исчезла. — Может быть, поэтому игра и кажется тебе такой трудной. Суть в том, что в Доме Шента есть приход и уход; друзья и враги здесь — гости; здесь есть рождение и смерть — все то, что имеет значение. — Она обвела рукой окружающее ее жилище: пол, поросший душистыми травами, комнаты, увитые ветвями крошечных цветущих деревьев. На некоторых деревьях, как обнаружил Саймон, были маленькие острые шипы. — Как и во всех жилищах, — сказала она, — как у смертных, так и у бессмертных, дом — это жизнь, в нем текущая, а не двери и стены.
