был праздником - fete, assemblée, ballade, frairte, vogue, apport, rapport, préveil или riotée - в каком-то месте или для какого-то ремесла. Разнообразие земель, урожаев, погоды и интересов обусловливало огромное разнообразие как в деталях, так и в датах. Так, в Савойе, где каждая долина жила в своих условиях, ритуалы и праздники, сходные по типу, отличались по характеру от деревни к деревне. С другой стороны, мы видели, что святые, почитаемые в разных общинах, могли выполнять разные функции. Святой Георгий, широко почитаемый по всей стране, имел особое значение в Лотарингии, где река Мозель подвергалась зимним заморозкам. Его шествиями отмечалось возобновление движения по реке. Однако повсеместно праздники носили религиозный оттенок: ducasse на севере (от dédicace), pardon в Бретани (от индульгенций, связанных с паломничеством), béndigon или bénichon в Юре и Вогезах (от benediction); roumavage, romerage или roumeyrage (от roumieu - паломник, отправившийся в Рим); voto или boto - праздники вотивных святых на юго-западе, kermesse - от фламандского kerk-misse.
Даже бранные термины относятся к святым праздникам, ибо ни одно ликование, ни один юбилей, ни одно веселье не возникли бы без сверхъестественной санкции. И везде великие праздники носили магический характер: пепел рождественского полена или летнего костра был профилактическим, уничтожал паразитов*, обеспечивал плодородие; тростник или папоротник, освященный в Вербное воскресенье, оберегал от огня и молнии.
Обряды, совершаемые по таким случаям, считались важнейшими для благополучия общины и ее членов. В Мазьер-ан-Гатине примерно в середине века пиршества и танцы во время карнавала продолжались три дня, вспоминал один из учителей, но они не были лишены цели: "Танцевали главным образом в пекарнях, перед дверью печи, чтобы получить коноплю". В Сольне танцевали на компостной куче, чтобы цыплята процвели. В нормандском бокаже до последней четверти века сохранился праздник огня, отмечавшийся с факелами и призванный избавить поля от кротов и полевых мышей. В нижнем Берри, в окрестностях Иссудуна, в первое воскресенье Великого поста по полям расстилались огненные полосы (брандоны), чтобы помочь озимой пшенице и спасти посевы от поражения болезнями и сорняками. Первоначально брандоны изготавливались из кукурузных рылец, чертополоха и мушмулы - вредных растений, которые они должны были уничтожать. Летние костры (помимо прочего) приносили браки и плодородие. Почти везде девушка, прыгающая через угли, рассчитывала найти себе мужа до конца года, а мужчины и женщины, которые это делали, стремились к плодородию для себя или своих детей.
Естественно, что, особенно когда речь шла о плодородии, праздники проходили в атмосфере всеобщего веселья. Еды было больше и лучше, чем обычно. Кроме того, как правило, проводилась ярмарка - традиция, которая сохранялась во многих местах даже в период революции, когда праздники святых покровителей и паломничества были запрещены. Бенуа Малон вспоминал, что сентябрьский праздник в Претье в Форе означал баранину, пирог и вино, су для детей, на которые можно было купить маленьких кукол из сахара, пьянящую музыку двух горнов и барабана, нарядных парней, проезжающих мимо на лошадях с девушками в бериббонах, скачки с богатыми призами и танцы до самой ночи.
Были регионы, например, Руэрге и Кверси, где праздники были крайне редки. "Однообразие жизни, полной трудов и лишений, нарушается только раз в году на празднике святого покровителя... который длится два дня", - сообщал в 1881 г. учитель из Лота. "Молодежь, лишенная развлечений в течение всего года... танцует даже больше, чем ест". То же самое происходило и в деревне Пьера Бессона в Кантале. У людей не было ни времени, ни средств для таких дел. Праздник святого покровителя был единственным настоящим праздником в году, с обильными угощениями и вином, хотя "с непривычки все сразу же напивались". Дальше к югу отношение было иным: цензоры считали, что нет ни одного дня.
"Нужно молиться или кричать, нужно петь или танцевать". В маленьких городках вдоль реки Рена пожарные роты по воскресеньям проводили учения и маршировали мимо под звуки военной музыки, "создавая новые праздники для жителей".
Прежде всего, ежегодный праздник с его парадом, лошадьми, костюмами, оркестром или оркестрами, звоном церковных колоколов, пушечными выстрелами, стрельбой, взрывами хлопушек и фейерверков был кульминацией года маленького городка - "средоточием личного самолюбования и почетным пунктом гражданской гордости" для богатых и бедных, как и на современном карнавале в Рио. Жители деревни стекались со всех сторон, чтобы увидеть шествие, великолепное, как армия со знаменами, чтобы присоединиться к богатой смеси религии и сквернословия, чтобы пить, есть и танцевать, совмещая бизнес с удовольствием. Даже приостановка церковных праздников во время революции не смогла этому помешать. В Осеже и во многих других местах танцы на деревенской площади продолжали проводиться в день Святого Петра без традиционной мессы: магические, социальные и экономические функции, заложенные в празднике, были слишком велики, чтобы от него отказаться.
Но Курьер ратовал за фестиваль, который был задушен. Его петиция была одиночным выстрелом в защиту невнятного. Тяжелая артиллерия была выставлена с другой стороны: фестивали (как мы видели в предыдущей главе) были источником беспорядка, моральной распущенности, потворства суевериям и языческому разврату; они нарушали производство, побуждая людей тратить время на выпивку и танцы, когда они должны были работать. С точки зрения доминирующей городской культуры, с этими развлечениями лучше было покончить. Этого пришлось добиваться, но в конце концов удалось.
Буржуазия отстранилась от участия в таких аномальных вульгарных развлечениях, ограничив их пышность и лишив того непререкаемого статуса, которым они когда-то обладали. Непростые политические времена привели к реальному или мнимому соединению традиционного веселья с политическим протестом или подрывной деятельностью. Правительственные и полицейские чиновники, чуждые управляемым ими местностям, находили шумные народные гуляния особенно опасными, отчасти потому, что они были незнакомы, отчасти потому, что они всегда могли перерасти в менее безобидные демонстрации. В любом случае, грань между ними была узкой и неопределенной. Как отмечает Морис Агульон, практически все мани-фестации включали в себя традиционный ритуал (грубую музыку или фарандолу), и это легко могло послужить политической демонстрацией или превратиться в нее. Силы порядка также не одобряли разряжание различного огнестрельного оружия при праздновании крестин, свадеб, шествий и фестивалей. Такое беспорядочное использование оружия, которое администрация предпочитала оставлять за собой, приходилось пресекать штрафами и тюремными заключениями.
a
При этом администрация и полиция вступали в конфликт не только с местными обычаями, но и с местными властями, для которых такие обычаи были обыденностью и ни в коем случае не шокировали. Типичным примером таких столкновений стала буря, разразившаяся в декабре 1853 г. в Везелее из-за местной традиции "гаргонады". "Каждый раз, когда празднуется бракосочетание
