– Свободен, – глотая слёзы, прошептал Чхве Чжи Мон и шагнул в багряное жерло затмения.
***
Все оставили его.
Все ушли.
Все, кто был ему дорог, кого он любил и в ком по-настоящему нуждался.
Они были его опорой, его корнями, что питали и держали его, не позволяя сдаться, ожесточиться, сорваться и рухнуть в пропасть. Но Небеса отняли их у него, одного за другим.
Бэк А, Чжи Мон, генерал Пак, Ван Му, Сун Док, Ын… Их было не так и много – тех, чьи имена отзывались в его погасшем сердце тёплыми всполохами на стылых углях.
И только одно имя продолжало гореть внутри негасимым пламенем, которое придавало ему силы жить и ждать. Он засыпал с этим именем на губах и просыпался с ним. Он слышал его в плеске озёрной воды и в мягком шорохе дождя, в пении ночных цикад и сонном шёпоте утра.
Он повторял это имя, как молитву, когда становилось так невыносимо, что тьма заливала душу, и тянулся к свету и теплу, что таились в этих чарующих звуках, как трава тянется за глотком воды в засуху и пекло. В этом имени была вся его жизнь. Все его чувства. Весь он.
Император Кванджон стоял на площади перед дворцом, один, всеми покинутый, и смотрел на идущую с гор грозу. И в далёком ворчании грома, в потоках воды, что уже омывали долину Сонгака, слышал её плач. Она плакала и просила у него прощения за то, что оставила его, хотя обещала всегда быть рядом. За то, что не сумела найти в себе силы и смелость быть с ним, доверять ему, любить его…
А он так и не отпустил её, не сумел отпустить. Может, именно поэтому её образ всё время преследовал его, её голос звучал внутри, а её рыдания вплетались в струи дождя.
Пройдёт гроза, прольётся дождь, мутными ручьями пробегут дни и годы – и однажды его мучительное ожидание закончится. Когда-нибудь – обязательно. Назло насмешливым Небесам, что одарили его на миг и заставили страдать целую вечность.
Его жизненный путь оборвётся у края пропасти. И некому будет его удержать: все ушли, один за другим. И тогда он просто шагнёт во тьму, не зная, что там, дальше.
Неужто дальше – пустота?
Жизнь коротка и быстротечна.
Но теперь я не уверен, так ли это плохо. Ведь чем скорее она завершится, тем меньше меня будут терзать тоска и одиночество, тем раньше я смогу найти тебя, Су.
Ты как-то призналась мне, что каждый день живёшь с тревогой в душе, потому что должна быть во всём осторожна, словно идёшь по тонкому льду и порой чувствуешь, что больше не можешь так. Я был рядом с тобой, я готов был оберегать и защищать тебя, но ты всё равно ощущала себя в опасности и говорила мне, как было бы замечательно, если бы мы встретились в другом мире и в другое время. Тогда мы могли бы ничего не бояться и свободно, действительно свободно любить друг друга.
Я помню твоё печальное лицо и свой внезапный страх. Мне всегда было не по себе, когда я видел такое твоё лицо: в эти минуты мне казалось, что ты уйдёшь, покинешь меня.
Так и случилось.
Но если Чжи Мон не ошибся, ты и в самом деле была из другого мира и туда вернулась, когда оставила меня. И я верю ему. Я отчаянно хочу ему верить! Я просто не могу думать о том, что дальше – только пустота. Должен, должен где-то быть этот благословенный мир, где я встречу тебя вновь и сбудется всё то, о чём ты мечтала. О чём мы оба мечтали.
Только эта надежда заставляет меня проживать каждый новый день, который, уходя, приближает меня к тебе.
Где же ты сейчас, Су? Позови меня! Подскажи, как мне тебя отыскать? Я готов искать тебя тысячу лет – лишь бы однажды найти.
Прошу только: помни меня и жди. Не переставай ждать, слышишь?
И даже если мы из разных миров, я найду тебя, моя Су…
Комментарий к Часть I. Алые сердца Корё – 20. А дальше – пустота
*«Я всего лишь человек императора» – слоган Чхве Чжи Мона на официальном постере к дораме с его портретом.
========== Часть II. И не было тысячи лет – 1. Чхве Чжи Мон. Выбор ==========
Настроение: EXO-CBX – Paper Сuts
Ах, когда же придёт конецЭтой вечной смене времён? <…> Как, скажите, такую тоску Может сердце одно вместить?{?}[Отрывок из стихотворения «Вновь весенняя светит луна…» (пер. В. Марковой).]
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ли Юй (Ли Хоучжу){?}[Ли Юй (Ли Хоучжу) (937–978) – китайский поэт.]
Безмятежность вечности иллюзорна.
Это только новичкам кажется, что годы бессмертия даруют проводникам божественную невозмутимость и просветление, присущие разве что истинным монахам, какую религию ни возьми. В первые миссии, когда ещё цела трепетная оболочка души, когда она ещё не задубела от выработанного профессионального равнодушия и здорового врачебного цинизма, все об этом мечтают: скорее, скорее пройти горнило стажёрства и обрести внутренний мир, что зиждется на опыте и всезнании! И однажды с души стирается налёт человечности, за ним слезает старая кожа, чувствительная и восприимчивая к любому касанию, будь то острый клинок, дурное слово или губы любимой, и наступает то, что бедный людской язык именует нирваной.
Это не цель и не смысл служения проводника. Это его суть.
Но теперь Чхве Чжи Мон знал, что на самом деле всё не так.
Он с ужасом понял это ещё тогда, в високосном девятьсот четвёртом, выхаживая генерала Ван Гона, который как-то сразу пробрался в его сердце и занял там место друга и брата, которого у Чжи Мона никогда не было. И вот вдруг – появился. А за ним появились принцы – его друзья, его подопечные, его дети, его… надежда.
На что? Чжи Мон не смог бы ответить. Он просто полюбил их. И продолжал любить всем сердцем, которому уже давно положено было стыть под бронёй безразличия.
Миновали десятилетия. Пролились реки крови. Отрыдали растерзанные души. Завершилась миссия. И Чжи Мон вернулся в своё вожделенное всегда, о котором малодушно грезил едва ли не с первых дней пребывания в Корё.
Он получил передышку между миссиями. Стандартная процедура для восстановления, осознания, смены мыслей и чувств. Обычно он без усилий отходил от прежнего задания, эпохи, её устоев и переключался на раз, с лёгкостью отпуская людей, с которыми соприкасался, и пережитые события. Но, если быть честным перед самим собой, настолько кровавой и невыносимо тяжёлой миссии ему ещё не доводилось выполнять. Не приходилось провожать в другой мир так много людей, что стали ему дороги.
Ясно, что курортных миссий попросту не бывает: иначе зачем там тогда проводник? Но чтобы всё было жёстко и выматывающе до такой степени! Подобного с Чжи Моном не случалось ни разу за все века. И он продолжал собирать ошмётки души, склеивая их самообманом и самовнушением.
Однако время шло, а безмятежность не возвращалась. Почему-то его душа склеивалась обратно отвратительно, нехотя, вообще никак. И в своей спокойной бесконечности Чхве Чжи Мон больше не находил себе места.
Ему было неуютно в вечности. Он устал от неё. И временами едва ли не с тоской начинал думать о том, что его жизнь никогда не кончится и всё пережитое он будет помнить всегда – во всех деталях и малейших нюансах ощущений, которых он не пожелал бы и врагу.
Но причина была не только и не столько в этом.
Его изводило непонятное чувство. Что-то странное, брошенное, сиротливо взывающее к нему из глубины души. Это что-то скреблось, свербело внутри, не давая ему покоя. Какая-то неопределимая фантасмагория эмоций, из которой Чжи Мон мог вычленить и понять лишь отдельные нити. Здесь таилась и глубокая привязанность, и неприятие, и сочувствие, и осуждение, и страх, и сожаление, и зависть… Всего по чуть-чуть.
Это запутанное и сложное чувство мучило его, звало и упрекало, молило и проклинало. И погасить его в себе Чжи Мон не мог, как ни старался.
Имя этому непонятному чувству было – Ван Со.
***
Чжи Мон не выдержал и десяти лет по тому исчислению, к которому привык в последней миссии и где оставил Кванджона. Он до сих пор отсчитывал время эпохи Корё и по инерции жил им даже в своём благословенном безвременье.
