Рвался к ней, нуждался в ней, умирал без неё – и не мог…
Он помотал головой, возвращаясь из тоскливой задумчивости в реальность, которая была ничуть не лучше. По тронному залу поползли предвечерние тени, и хризантемы в напольных фарфоровых вазах из белоснежных стали блёкло-серыми, всем своим видом вторя унылому состоянию императора.
Ван Со любил эти цветы, как и озёрные лотосы. Когда он смотрел на них, ему вспоминалась Хэ Су. Его и сейчас тянуло в её покои, но он не торопился туда идти. Причина была прежней – Ён Хва. Он вновь испачкался об неё и не желал даже воспоминания о любимой осквернять пятнами мыслей о ненавистной супруге.
Император медленно выдохнул меланхолию, выпил ещё одну чашку воды и вернулся за стол, заваленный свитками.
Бесполезно. Спёртый воздух в тронном зале густо пропитался тяжестью благовоний императрицы, и Ван Со поневоле думал о ней.
Он знал о происках сестры всё до последней детали. Слуги и шпионы, трепетавшие перед ним, не оставили камня на камне от её прошлых тайных злодеяний, которые она полагала канувшими в лету. Сколько раз он порывался разоблачить её! Но, как и с Ван Уком, у него не было веских доказательств, а клан Хванбо за минувшие годы значительно окреп и оставался мощной опорой государства. Проклятая политика диктовала свои условия.
И так же, как и для Ука, Ван Со избрал для неё наказание жизнью.
Жить и понимать, что её соперница из ничтожной, слабой семьи просто купалась в любви, внимании и заботе принцев. Что она, императрица Корё, при всей своей власти и статусе никем не любима и никому не нужна, кроме собственного клана, который видит в ней лишь орудие давления на правителя государства. Что ею пренебрегают, как женщиной, а ночи с ней оборачиваются для супруга пыткой и служат причиной насмешек и пересудов служанок в Дамивоне.
Такой ничтожной, жалкой жизнью Ван Со сполна покарал свою сестру и жену за её преступления. Вот только как жить ему самому, глядя в глаза и касаясь женщины, которая была причастна к его самой страшной потере? Для него кто избрал наказание подобной жизнью, его жизнью, – Небеса? Так стоит ли удивляться его к ним отношению?
Ван Со поднял лицо к потолку и скривился от боли, пронзившей его виски.
***
Я скучаю по тебе, Су!
Мне так тебя не хватает, что я вижу твою лёгкую фигурку повсюду: среди придворных дам Дамивона, в весенней зелени жасмина в саду, на дорожках цветника… Это наваждение? Или, быть может, я теряю рассудок? Пусть.
Я мечтаю увидеть твою улыбку хотя бы во сне, но ты всё реже приходишь ко мне по ночам. Неужели ты забываешь меня?
Твои глаза, которыми в ясные ночи на меня смотрит луна, говорят мне обратное. Твои бездонные, чистые, как вода озера Донджи, глаза… Мне всегда хотелось утонуть в них, чтобы навечно остаться в тебе. Остаться с тобой.
Я прихожу сюда, на берег, так часто, как только могу, и чувствую твоё присутствие рядом с молитвенными башнями, что ты когда-то сложила. Здесь, возле тебя, я перебираю драгоценные воспоминания и жалею о том, что у меня не осталось ничего, кроме них. Покидая дворец, ты забрала с собой не только моё сердце, но и всё то памятное, к чему я мог бы прикоснуться, как когда-то касалась этого ты сама.
Ты помнишь шпильку с нефритовым лотосом? Я подарил её тебе, мечтая однажды назвать тебя своей. Сейчас она украшает волосы той, кого своей назвать я не смогу никогда, как бы ни мечтал об этом…
Печаль не бывает светлой или тёмной. Она всегда остаётся печалью.
А воспоминания о любимом человеке, истинно любимом, на самом деле никогда не тускнеют, не стираются из памяти, но, возможно, это даже к лучшему, ведь что останется в сердце, если исчезнут и они?
Вот уже пять лет в этот день Ван Со неизменно приходил на берег озера Донджи, к молитвенным башням. Он ни о чём не просил и ни за что не благодарил Небеса: у него с ними были свои счёты.
Он говорил с ней.
И сейчас, погружённый в мысленный диалог с Су, не сразу услышал весёлый детский крик:
– Отец!
И следом за ним далёкое:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Будь осторожна! Не беги так быстро!
А секундой позже на него налетел маленький розовый вихрь.
– Ай! Ай-ай! – громко воскликнул этот вихрь, оказавшийся девочкой лет пяти, которая, потирая ладошкой ушибленную голову, лукаво посматривала на императора сквозь растопыренные пальцы.
Один взгляд на неё – и Ван Со тут же провалился в прошлое, вновь, как наяву увидев маленькую девушку в бело-розовом ханбоке, что так же налетела на него на мосту через ручей и точно так же притворно причитала, чтобы скрыть смущение и избежать нравоучений.
– Ты сама врезалась в меня, – улыбнулся Ван Со той, оставшейся в далёком прошлом девушке, обращаясь при этом к замершей перед ним малышке, похожей на принцессу.
В ответ девчушка убрала руки от лица и обиженно надула губы, досадуя, что её уловка не сработала.
Ван Со присел перед ней и ласково коснулся нежной детской щеки. От этого лёгкого прикосновения по всему его телу прошла волна уютного, давно позабытого тепла.
– Кто ты?
Девочка, застеснявшись, молчала, а он никак не мог понять, почему его вдруг так растревожил взгляд огромных доверчивых глаз, что неуловимо напоминали ему о минувшем счастье.
Выскользнув из его рук, она обернулась на шум и бросилась к высокому мужчине, подбежавшему к императору следом на ней:
– Отец! – и расшитый цветами розовый ханбок исчез за спиной того, кого Ван Со никак не ожидал здесь увидеть.
– Приветствую Вас, Ваше Величество, – настороженно поклонился Ван Чжон, стараясь закрыть собой малышку, которая хваталась за его ноги и высовывала свой любопытный нос, поглядывая на императора из складок отцовской одежды, как синичка из зарослей кизила.
– Ты не должен покидать Чхунджу и всё же осмелился явиться во дворец? –поднялся на ноги Ван Со, изучающе вглядываясь в побледневшее лицо младшего брата.
Он не видел Чжона пять лет. И был бы рад не видеть ещё дольше. Четырнадцатый принц будил в нём такие воспоминания, которые он с готовностью вырвал бы из памяти, как застрявшую в плоти стрелу, терзающую его тупой неизбывной болью.
В его памяти из ниоткуда всплыл обрывок давнего разговора с Бэк А, когда они выпивали ночью на веранде и вновь были просто братьями, а не императором и его ближайшим советником.
– Почему Чжон не дал мне проститься с ней? Он же всё знал! – спрашивал Ван Со.
А тринадцатый принц смотрел на него с ласковой грустью и качал головой:
– Чжон отомстил тебе. Ты так и не понял? Иной возможности у него не было. И можешь ли ты осуждать его за это, если сам когда-то поступил точно так же?
Бэк А был прав. И всё равно Ван Со не мог простить родного брата. Не мог до сих пор.
– Сегодня годовщина смерти Хэ Су, – смутился Ван Чжон, безуспешно пряча за спиной комочек энергии и бесстрашного детского интереса к незнакомцам. – Простите меня, Ваше Величество! Мой разум помутился. Это больше не повторится!
Суровый взгляд Ван Со то и дело поневоле падал с напряжённого лица Ван Чжона на девочку и тут же теплел, несмотря на всколыхнувшуюся внутри неприязнь к её отцу. Почему ему так хочется смотреть на этого ребёнка? Почему от неё веет чем-то таким родным и близким?
– Это твоя дочь? – спросил он, удивляясь, как неожиданно дрогнул его голос.
– Д-да, – после значительной паузы признался четырнадцатый принц, по-прежнему пытаясь закрыть от пристального взора императора упрямую озорную пичужку.
Ван Со видел её блестящие ореховые глаза из-за руки Ван Чжона и заставлял себя не думать о том, о чём думать ему не хотелось. Потому что этого никак не могло быть. Никак.
И всё же…
– Твоя семья несколько лет назад просила для тебя разрешения на брак, и я дал его, – задумчиво проговорил он и сощурился, пытливо вглядываясь в девочку. – Однако она довольно взрослая, чтобы быть плодом этого союза. Сколько ей?
Пять лет или немногим больше. Он видел это и сам. И гнал, гнал от себя назойливые мысли, от которых надрывалось сердце.
