– Чертова баба! – бубнил он. – Сваливается на голову, обвивается вокруг горла, как змея. Да кому она нужна: убьет она себя, не убьет, – кому это интересно? Это же полный бред. Так я и поверил, что она испугалась собственной записной книжки… А потом еще побежала разыскивать всех уродов, которые встретились ей на жизненном пути. Как же, держи карман шире! Вот ты бы испугался какой-то сраной телефонной книги? Можешь не отвечать! Я уверен, должна быть настоящая причина, почему она ударилась в бега. Для этого нужен веский мотив. Зачем она совершала все эти телодвижения? Чего хотела добиться? Постой-постой…
Фриц на глазах побледнел, а потом стал медленно, но неуклонно краснеть.
– Нет. Да. Нет. Этого не может быть. Нет. Да. Точно!
– Что точно, Фриц?
– Хорошо, что я иногда разговариваю сам с собой. И хорошо, что сам себя слушаю. А кто-нибудь еще это слышал?
– Но ты ничего не сказал, Фриц.
– Я буду говорить сам с собой, а вы подслушивайте, ja?
– Ja.
Фриц прожег меня взглядом до самых печенок. Потом погасил злобу глотком мартини и начал:
– Месяц или два назад она приперлась ко мне на работу. Прибежала вся в мыле. «Это правда, – кричит, – что ты приступаешь к новому фильму? Пока без названия?» – «Ja, – говорю я ей, – возможно». – «А для меня там есть роль?» А сама виснет у меня на шее, прыгает на колени. «Нет же, нет!» – говорю. «Да же, да! Должна же она быть, обязательно должна. Какая роль, Фриц, ну, скажи!» Не надо было ей говорить. Зачем я все ей выболтал, прости господи! Пристала: «Скажи, что за фильм, Фриц?» – «Это только задумка, тебе знать ни к чему», – говорю я ей. «Да, ты прав, Фриц, но бога ради, пожалуйста, скажи! Какой фильм?»
Фриц не обращал на меня никакого внимания. Разглядывая сквозь монокуляр звездное небо, он говорил сам с собой, а мы только подслушивали.
– «Эта роль не по тебе», – говорю, – продолжал он, – тогда она заплакала. «Ну, пожалуйста, – говорит. – Ну, попробуй меня». А я ей говорю: «Есть роли, Констанция, которые тебе никогда не сыграть, такое ты никогда не играла… – Фриц порывисто приложился к стакану. – Орлеанская дева». А она как закричит: «Жанна д’Арк! Боже мой! Жанна! Я должна это сыграть! Я бы все свои роли отдала за эту одну!»
«Должна это сыграть! – отозвалось эхо. – Жанна!» Какой-то плачущий голос зазвучал у меня в ушах. Потом пошел дождь. Где-то капала вода. А потом в темноте зажглось сразу много зажигалок, и они осветили какую-то женщину – она была чем-то расстроена, плакала и говорила: «Если бы не мои голоса, я бы впала в уныние! Здесь, на просторе, в тишине, звон колоколов слышится, как будто с небес… И от каждого удара тянется долгий отзвук… В этом отзвуке живут мои голоса!»[412] И подземная публика прошептала: «Это Жанна…»
Жанна д’Арк.
– О боже, Фриц! – крикнул я. – Повтори!
– «Святая Жанна»…
Я отшатнулся и свалил свой стул.
Фриц продолжал:
– Я говорю ей: «Слишком поздно, Констанция». А она говорит: «Нет, никогда не поздно». А я ей говорю: «Послушай, давай я дам тебе задание: если справишься, если сможешь сыграть сцену из «Святой Жанны» Шоу – шансов мало, конечно, но чем черт не шутит, – тогда получишь эту роль». Она чуть не в обморок. Кричит мне: «Подожди! Я уже умираю! Подожди, я вернусь…» И убежала.
– Знаешь, Фриц, что ты только что сказал?
– Что, что! «Святая Жанна»!
– Господи, Фриц, как ты не понимаешь? Мы сбились со следа из-за того, что она сказала отцу Раттигану. Она кричала: «Я убила их, убила! Помоги мне их похоронить!» И мы подумали, что она говорит о старике Раттигане с Маунт-Лоу, о Царице Калифии с Бункер-Хилл… А ведь все на самом деле не так! Она их не убивала, она просто хотела, чтобы ей помогли убить… Констанцию!
– Еще не легче. Приехали… – проворчал Крамли.
– «Помоги мне убить Констанцию!» – говорила Констанция. Спрашивается, зачем? Ради Жанны д’Арк! Вот ответ. Ей просто до зарезу нужна была эта роль. Она же целый месяц к ней готовилась. Так ведь, Фриц?
– Подожди, я только выну монокуляр и вставлю обратно… – Фриц смотрел на меня застывшим взглядом.
– Послушай, Фриц! Она прекрасно понимает, что эта роль не ее… И все-таки есть один способ, чтобы она смогла стать Святой Жанной!
– И какой же, не скажешь ли?
– Скажу ли! Ей просто нужно было убежать от тебя, вернуться в свое прошлое – и жестко пересмотреть всю свою жизнь… Вырвать с корнем, убить одну за другой все свои сущности, изгнать всех призраков… И только потом, когда все эти Констанции будут мертвы, можно было приступать к заданию. Только тогда она могла бы попробовать приблизиться к этой роли – только попробовать, без всяких гарантий, что получится. Она ведь в жизни не играла ничего подобного. Такого шанса у нее еще не было никогда. Но все это обретало смысл только при одном условии: она должна убить свое прошлое. Как ты не понимаешь, Фриц? Этим объясняется все, что происходило в последнюю неделю. С Констанцией, со всеми остальными… Все эти ее внезапные появления, исчезновения и воскрешения из ниоткуда…
– Нет, нет! – замотал головой Фриц.
– Не нет, а да, – сказал я. – Как только ты назвал имя, мне сразу все стало ясно. Святая Жанна – вот он, настоящий мотив. Недостижимая мечта всех женщин на этой земле…
– О господи, убейте меня!
– Нет, Фриц! Ты будешь оправдан! Это же ты разгадал этот ребус! Теперь, если мы найдем Констанцию и скажем ей, что, может быть, возможно, не исключено – она получит этот шанс… С некоторой долей… – Я запнулся. – Фриц! Ну, говори…
– Что?
– Если Констанция внезапно преобразится в Орлеанскую Деву… Если она будет выглядеть неправдоподобно молодо, изменится чудесным образом – тогда ты дашь ей эту роль?
Фриц нахмурился.
– Только, пожалуйста, сделай милость, не надо на меня давить!
– Я не давлю. Но послушай. Разве у нее не было в жизни периода, когда она могла сыграть Деву?
– Да, был, – помолчав, сказал Фриц. – Но тогда было – тогда, а сейчас – это сейчас!
– Выслушай меня. Если все же случится чудо – и у нее получится? Просто подумай о ней, как будто – вот она, стоит здесь. А от прошлого абстрагируйся совсем. Вспомни ту Констанцию, которую ты знал когда-то… Ей бы ты дал эту роль – если бы она попросила?
Фриц взял в руки свой стакан. Потом поставил его и наполнил из запотевшего хрустального графина. И наконец сказал:
– Ну, хрен его знает… Наверное, мог бы. Но только не дави на меня. Ради всего святого, не дави!
– Фриц, а если мы найдем ту самую Констанцию и она тебя попросит – согласишься ли ты хотя бы… подумать?
– О господи! – взорвался Фриц. – Мама моя дорогая! Да! Нет! Не знаю!
– Фриц!
– Черт возьми, прекратишь ты ныть или нет! О’кей! Согласен! Но только – подумать!
– Отлично! Потрясающе! Теперь, если только нам удастся…
Независимо от меня мой взгляд заметался по берегу, пытаясь отыскать вдалеке вход в этот чертов водосток. Когда я спохватился – было уже поздно.
И Крамли, и Фриц все просекли.
– А юноша-то, не будь дурак, знает, где Медея, – сказал Крамли.
Знаю, да, конечно, знаю! Сам же и спугнул ее своими идиотскими воплями!
Фриц направил монокуляр на слив водостока.
– Это оттуда ты явился? – спросил он.
– Вот именно – явился не запылился… – фыркнул Крамли.
– Ну да, не я был за рулем… – виновато сказал я.
– Какого черта было вообще лезть в эту сточную канаву? Что толку с того, что ты нашел там свою Раттиган? Ты же снова ее потерял.
Да, потерял! Как это ни прискорбно!
– А может быть… – задумчиво протянул Фриц. – Заметь, я сказал – может быть… ты просто не туда пошел?
– Что значит – не туда?
– Здесь, в этом чокнутом Голливуде, – продолжал Фриц, – можно ожидать чего угодно. Почему ты так уверен, что путь в водостоке только один? Эти туннели вполне могут разветвляться на несколько направлений.
– На юг, на север, на запад и… – на этом слове я невольно запнулся, – и на восток.
– На восток! – гаркнул Фриц. – Ja, на восток!
В ту же секунду каждый из нас мысленно совершил бросок через холмы и спустился вниз, прямо к Глендейлу. Никто и никогда не бывает в Глендейле. Там можно оказаться только в одном случае.
Если ты умер.
Фриц Вонг подкрутил свой огнедышащий монокуляр, и на губах у него появилась самая порочная из всех улыбок, которые бывают в природе.
– Клянусь своей печенью! – сказал он, взяв в объектив весь восточный фронт. – Это будет грандиозный финал. Сценарий не понадобится. Хотите знать, где она прячется? На востоке! Ушла под землю!
– Куда-куда ушла? – спросил Крамли.
– Это же Раттиган… Хитрая лиса, хищная кошка… Она уходит под землю, прячется в норе, сбегает от позора. Она смертельно устала от всех своих жизней. Единственное ее желание – завернуть их всех в ковер Клеопатры[413] – и поместить в банк Вечности. С глаз долой. В темноту. А под землей места много… – Он выдержал паузу, наслаждаясь нашим ожиданием. – Особенно на Форест-Лаун.
