Ли Гуйцзе промолчала. Целый день дулась она на У Иньэр, не перекинувшись с ней ни единым словом.
А между тем в переднюю залу от императорской родни Вана с корзинами костюмов прибыли двадцать актеров. Сопровождаемые двумя наставниками, они пошли поклониться хозяину. Симэнь распорядился их угостить и дал им под уборную свой западный флигель.
Стали прибывать гости. Актеры встречали их музыкой духовых и ударных инструментов. В большой зале от яств ломились столы. На полу красовались роскошные ковры. Первой пожаловала жена столичного воеводы Чжоу, за ней мать и жена военного коменданта Цзина и жена командующего ополчением Чжана. Их большие паланкины эскортировали отряды солдат, жены слуг шли сзади в качестве сопровождающих. Навстречу почетным гостьям вышли разодетые Юэнян и остальные жены Симэня. В задней зале после взаимных приветствий им предложили сесть и подали чай.
Церемониальное чаепитие не начинали, так как ждали жену исправника Ся. Приближался полдень, и слуги дважды ходили с приглашениями. Наконец после обеда пожаловала и госпожа Ся. Ее эскортировали солдаты, охраняло множество слуг, в числе сопровождающих шли домашние и служанки. Внесли ящик с ее нарядами. Забили в барабаны, заиграла музыка, когда она следовала в заднюю залу, где после взаимных приветствий собравшиеся уселись по чину и положению. Сначала пили чай в крытой галерее, потом перешли в большую заднюю залу. Гостьям служили Чуньмэй, Юйсяо, Инчунь и Ланьсян. Одеты они были в парчовые безрукавки, из-под которых виднелись ярко-красные атласные кофты и нежно-голубые, отделанные золотом юбки. Прически им украшали жемчужные сетки и золотые подвески-фонарики. Только на Чуньмэй выделялись ярко-красная парчовая безрукавка и подвески из драгоценных камней. Актеры играли сцены из «Западного флигеля». Но не будем рассказывать, как пировали и веселились в роскошных женских покоях гостьи Юэнян, а перейдем к Симэнь Цину.
Дождавшись, когда гости сели за чай, Симэнь оседлал коня и помчался на Львиную, куда позвал Ин Боцзюэ и Се Сида. Слугам он наказал захватить с собой две рамы с потешными огнями, а две других оставить дома для услаждения пирующих.
В верхнем помещении на Львиной были расставлены ширмы, развешены фонари и накрыты столы. Повару велели отнести туда два короба закусок и два жбана цзиньхуаского вина. Пригласили певиц – Дун Цзяоэр и Хань Юйчуань.
Надобно сказать, что Симэнь Цин загодя послал Дайаня, чтобы тот взял паланкин и пригласил на Львиную и Ван Шестую.
– Тетушка Хань, – обратился к ней слуга, – батюшка приглашает вас на Львиную. Потешные огни будут зажигать.
– Ну что ты! – отозвалась, улыбаясь, Ван. – Как я пойду? Неловко мне. А сам узнает, как быть?
– Батюшка с дядей Ханем разговаривал, – успокоил ее Дайань. – Дядя Хань велел вам побыстрее собираться. Хозяин собирался тетушку Фэн за вами прислать, да хозяйки наши пир устроили. Матушка Шестая попросила тетушку Фэн за Гуаньгэ присмотреть. Вот батюшка меня и прислал. Он двух певиц пригласил, а с ними и поговорить некому.
Ван Шестая выслушала Дайаня, но продолжала сидеть на месте. Тут в комнату вошел Хань Даого.
– А, вот и сам дядя Хань! – протянул слуга. – Не верит мне тетушка Хань.
– Правда, меня приглашают? – спросила она мужа.
– Да, батюшка очень просил тебя прийти, – подтвердил муж. – Он певиц пригласил, а их занять некому. Ждет тебя, ступай! Вечером потешные огни будут зажигать. Давай одевайся! Мне тоже велел закрывать лавку и приходить. Лайбао тоже домой пошел. Нынче его очередь в лавке ночевать.
– Оттуда рано не выберешься, – говорила Ван. – Ты уж немного посиди да иди. А то дом без присмотру оставляем. Тем более, в лавке не дежуришь.
Она нарядилась и в сопровождении Дайаня отправилась на Львиную. Жена Лайчжао, Шпилька, загодя убралась в спальне: повесила над кроватью полог, сменила постель и зажгла благовонные палочки, источавшие густой аромат. Были зажжены два обтянутых газом фонаря, на полу в жаровне тлел уголь. Ван Шестая прошла прямо в спальню и села на кровать. Через некоторое время вошла Шпилька и, приветствуя гостью, подала чай.
Насладившись фонарями, Симэнь и Ин Боцзюэ поднялись наверх и сели играть в двойную шестерку. На всех шести окнах пестрели занавески, а внизу царило карнавальное веселье. Они немного поиграли, закусили и подсели к окну полюбоваться фонарями.
Только взгляните:
Людской поток, моря шелков, парчи…Немолчный гул – упряжки, экипажи…Каскад огней в безоблачной ночи,Из дальних мест народ собрался даже.
– А кто да кто будет завтра от Цяо? – спросил Ин Боцзюэ.
– Будет императорская родственница госпожа Цяо Пятая, – отвечал Симэнь. – Меня и завтра дома не будет. Утром я еду в монастырь на новогодний молебен, потом приглашен к столичному воеводе Чжоу Наньсюаню…
Тут Симэнь заметил в толпе под навесом Се Сида и Чжу Жиняня. Рядом с ними стоял кто-то в четырехугольной шапке.[624]
– Гляди-ка, не знаешь, кто это в четырехугольной шапке, а? – указывая пальцем в толпу, спросил он Боцзюэ. – Чего ему с ними делать?
– Лицо знакомое, а кто, не знаю, – отвечал Боцзюэ.
Симэнь позвал Дайаня.
– Ступай позови потихоньку дядю Се, – наказал он. – Смотри только, чтобы тебя Чжу Рябой и тот, в шапке, не заметили.
Дайань, малый смышленый и шустрый, тотчас же пробрался сквозь толпу к занавесу, незаметно проскользнул мимо Чжу Жиняня с незнакомцем и, зайдя сбоку, толкнул Се Сида. Тот обернулся.
– Батюшка с дядей Ином наверху пируют, – зашептал он. – Вас приглашают.
– Ступай, я немного погодя приду, – отвечал Се Сида. – Заведу их в цветничок, а сам и улизну.
Дайань тот же час растворился в толпе, а Се Сида завел приятелей в самую гущу разодетой толпы и был таков. Пока оба озирались по сторонам, Се Сида успел подняться наверх и раскланивался с Симэнем и Ин Боцзюэ.
– Ай-яй-яй, брат! Сам фонарями любуешься, а мне сказать не мог! – упрекал он Симэня.
– У меня с утра гости были, – оправдывался Симэнь. – Никак позвать не мог. Я и так уж брата Ина посылал, да тебя дома не оказалось. А Рябой-то не заметил? Да, скажи, пожалуйста, кто это с вами в четырехугольной шапке стоял?
– Да господин Ван Третий, сын полководца Вана, – объяснил Сида. – Они с Рябым Чжу, смотрю, ко мне идут. И давай он просить, чтобы я ему у Сквалыги Сюя триста лянов серебра в долг раздобыл. Хотел, чтоб мы с Сунем и Рябым за него поручились. Ему, видите ли, надо делать карьеру, в военное училище поступать, а мне-то какое до этого дело. Только я вышел с ними на фонарное шествие поглядеть, тут меня и позвали. Заведя их в цветничок, где погуще, юркнул в толпу и был таков – прямо сюда. – Се Сида обернулся к Ин Боцзюэ: – А ты давно пришел?
– Брат меня к тебе посылал, а тебя дома нет, отозвался Боцзюэ. – Ну, я и пришел, немного в шестерку поиграли…
– Ты сыт? – спросил Симэнь. – А то я велю слуге принести закуски.
– Куда там, сыт! С утра с ними провозился. Где ж мне было есть?
– Ступай на кухню, – обратившись к Дайаню, распорядился Симэнь, – скажи, чтоб накормили батюшку Се.
Вскоре заблестел убранный стол. На нем появились подносы с закусками, два блюда разваренного мяса, чашка мясного супа и чашка рису. Не успели Симэнь с Боцзюэ и оглянуться, как засверкали изнутри и снаружи подносы и блюда. Потом Сида покончил и с остатками супа, влив его в рис. Лайань стал убирать со стола, а Се Сида подсел к Симэню и Ин Боцзюэ, наблюдая за игрой в шестерку.
У ворот остановились паланкины с певичками. Носильщики держали в руках узлы с нарядами. Смеющиеся певицы вошли в ворота.
– Где до сих пор пропадали эти потаскухи? – увидев из окна певичек, спросил Ин Боцзюэ и наказал Дайаню: – Не пускай их в дальнюю комнату. Пусть сперва придут ко мне на поклон.
– А кого приглашали? – спросил Се Сида.
– Дун Цзяоэр и Хань Юйчуань, – сказал Дайань и, поспешно спустившись вниз, обратился к певицам: – Дядя Ин вас зовет.
Певицы и не подумали кланяться Ину, а проследовали в дальние покои, где приветствовали Шпильку. Она провела их в спальню. Там они увиделись с Ван Шестой. Ее волосы украшала модная сетка, их держал отделанный золотой бахромой ободок. На ней был лиловый из шаньсийского шелка халат, темная с узорчатым воротником кофта на застежке спереди и белая отделанная тесьмою шелковая юбка, из-под которой выглядывала пара золотых лотосов-ножек, обутых в расшитые зелеными нитями черные как вороново крыло шелковые туфельки. Большие букли и обилие белил не могли скрыть смуглого оттенка ее лица. Одежда выдавала в Ван Шестой человека среднего достатка. В ушах у нее были сережки-гвоздики. Певички поклонились Ван Шестой и уселись на кровать. Сын Шпильки, Тегунь, угостил их чаем. В чаепитии к певицам присоединилась и Ван Шестая. Певицы переглядывались, то и дело бросая на Ван взгляды, улыбались и не могли понять, кто она такая.
