— Разумеется, я уверена! — миссис Коллиер даже взмахнула руками. — Она совершенно точно могла говорить. Я помню, что девочка умоляла мистера Лоу спасти её сестру. Вне всяких сомнений, она говорит.
Врач призадумался и почесал подбородок. Глаза у него были красные и слезящиеся от усталости, лоб избороздили глубокие извилистые морщины.
— Что ж, — наконец, сказал он, — думаю, вам стоит выждать время. Это нервное потрясение. Когда ребёнок придёт в себя, речь восстановится.
Врач шагнул к порогу, но миссис Коллиер снова не позволила ему уйти. Она крепко вцепилась в рукав врача, и тот замер, не донеся ноги до пола. Слабый отблеск раздражения скользнул по его лицу.
— Что теперь? — спросил он утомлённо.
— Извините, что я вас задерживаю, — вежливо, но твёрдо произнесла миссис Коллиер, — но мне нужно знать, когда это потрясение пройдёт. Я не могу смотреть на ребёнка спокойно. Моя дочь не может смотреть на неё без слёз! Марджери постоянно спрашивает меня, что с этой девочкой, как мне ей ответить? — голос миссис Коллиер задрожал, и её глаза наполнились слезами. — Простите… — она медленно выдохнула и провела по глазам рукавом платья, — простите, я тоже… у меня сейчас не всё в порядке с нервами, простите, умоляю вас… я сама ужасно волнуюсь… я так и не получила никаких известий о муже, а мы здесь уже два дня, и…
Лицо судового врача разгладилось, и он сочувственно покивал.
— Успокойтесь, — сказал он, — да, я понимаю, вам тяжело, но вы должны собраться с силами ради девочек. К сожалению, я не могу сказать, когда именно ребёнок придёт в себя. Попытайтесь поговорить с ней. Не нужно её расспрашивать; попытайтесь привлечь её внимание. Если вы завоюете её доверие, она наверняка растает и заговорит.
По лицу миссис Коллиер скользнула тень.
— А если нет? — спросила она.
— Если не растает или если не заговорит?
— Если не заговорит, — уточнила она. — У этого ребёнка, кажется, совсем никого нет. Я беспокоюсь о ней так же, как и о Марджери.
Врач только вздохнул. Лицо его стало непроницаемым.
— Не волнуйтесь, — сказал он, — давайте пока не думать о плохом и надеяться на лучший исход.
Он снова шагнул к двери, и снова миссис Коллиер удержала его.
— Простите, теперь я задерживаю вас в последний раз, — торопливо сказала она, — я… обращалась к вам с одной проблемой…
Свободной рукой миссис Коллиер инстинктивно провела по своему затылку. Когда она, сидя в шлюпке, утомлённо прижалась головой к плечу одного из гребцов, её волосы попали в уключину, и весло вырвало огромный их клок вместе с небольшим кусочком кожи.
— Ах, да, — встрепенулся врач, — разумеется, миссис Коллиер, подойдите, пожалуйста, ко мне сегодня после обеда, посмотрим, как протекает заживление. Что-нибудь ещё?
Он нетерпеливо поглядывал на дверь. В коридоре расхаживали, переговариваясь, пассажиры «Карпатии» и обменивались последними сплетнями — а поводов для сплетен у них в эти два дня было немало.
— Да, — миссис Коллиер отступила и покосилась в сторону Лиззи, — с тех пор, как нас вынули из воды, Марджери всё время снятся кошмары. Она кричит по ночам и будит меня и девочку.
— Зайдите после обеда, — повторил врач, — я подберу для неё успокоительное.
— Благодарю, — слегка кивнула миссис Коллиер и, наконец, выпустила рукав врача.
Тот торопливо распрощался с нею и едва ли не вылетел в коридор. Конечно, семейство Коллиер ужасно пострадало, но таких же пострадавших было ещё немало, и в одиночку врач едва ли мог справиться. По счастью, те из пассажиров, что сами были медиками, вызвались помочь ему. От каюты к каюте сновали медсёстры и доктора, снова и снова осматривали жертв крушения, а от носа до кормы «Карпатии» тем временем растекались невероятные слухи.
— Вы слышали? — подбегали друг к другу взбудораженные дамы. — Ведь «Титаник» затонул, затонул со всеми, кто был на его борту!
— Ах! — отвечала, обыкновенно, собеседница. — Но как такое возможно? Это же непотопляемый корабль!
— Если вы не верите, дорогуша, подите и взгляните сами: мы подобрали жертв крушения, бедняжек…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но навещать выживших желания у пассажиров «Карпатии» не было. Вернее, оно пропало после того, как величественная феминистка Маргарет Браун прогнала от порога излишне докучливых женщин. Каюту Маргарет теперь обходили стороной, что не мешало, впрочем, распускать о ней слушки, поднимая на смех её грубые привычки и отсутствие светского лоска.
Выжившим не слишком повезло. Удобства, к которым они привыкли на «Титанике», исчезли. Старушка «Карпатия» была перегружена пассажирами, мест на всех не хватало, поэтому многим приходилось спать прямо на полу. Миссис Коллиер с дочерью и Лиззи именно так и ночевали вот уже двое суток. Сочувственно качая головами, люди с «Карпатии» постарались обеспечить их хотя бы одеялами, простынями и подушками, за что миссис Коллиер истово отблагодарила их. Лиззи и Марджери, напротив, не сказали ни слова.
Собственные чувства сейчас были для Лиззи загадкой. Лиззи лежала на полу, глядя в потолок, и снова и снова про себя окликала Мэри, вцепившуюся в борт «Титаника».
«Садись в эту шлюпку! — говорила она Мэри. — Садись! Зачем тебе чужая старуха!»
Мэри виновато смотрела на неё и пожимала плечами.
«Разве приятно спасаться с тем, кого ненавидишь? — спрашивала она. — Ведь ты ненавидишь и будешь презирать меня, Лиззи, если я осмелюсь сесть».
«Хватит глупить! — злилась Лиззи. — Немедленно садись в шлюпку!»
Мэри только качала головой и снова расплывалась в клочках воображаемого тумана. Её далёкий голос плескался у Лиззи в ушах, как морские волны.
«Садись в шлюпку!»
Но Мэри снова и снова растворялась в нигде. Мэри снова её покидала.
Первая ночь на «Карпатии» прошла для Лиззи незаметно. Лиззи спала крепко и без сновидений, а проснулась только тогда, когда её достаточно грубо встряхнули за плечо и крикнули:
— Очнитесь! Вы меня слышите? Просыпайтесь!
Лиззи с трудом разомкнула слипающиеся веки. В круге дрожащего лимонного света над нею нависала тёмная чернильная голова. Лиззи моргнула и зажмурилась. Свет, пусть и слабый, резал ей глаза.
— Очнитесь, — настойчиво повторил человек и потряс её за плечо снова. — Вы слышите меня? Откройте глаза!
Лиззи вздрогнула и снова моргнула. От крепких рук, сжимавших её плечи, веяло табаком. Из тенистого круга над нею постепенно проступало лицо: длинный орлиный нос, прищуренные светло-голубые глаза и тронутые сединой усы, под которыми еле заметно шевелились тонкие бледные губы — они не переставали повторять одни и те же слова.
— Ну же! Очнитесь!
Лиззи слабо прокашлялась.
— Я… я вас слышу, — сказала она.
С губ её не сорвалось ни звука. Тёмное лицо над нею приобрело озабоченное выражение.
— Повторите, пожалуйста, — сказал он, — я совсем вас не расслышал.
Лиззи сухо кашлянула. Всё в груди её отзывалось пульсирующей, тянущей резкой болью, когда она пыталась отозваться. В глазах у неё скопилось столько слёз, что оставалось только рыдать, дабы от них избавиться — но и на рыдания у Лиззи тоже не было сил.
Всё те же загорелые крепкие руки переместились к ней на плечи. Одна рука упёрлась Лиззи в спину, другая обхватила её плечи. Человек аккуратно усадил Лиззи, прислонив к стене, и незаметно отстранился.
— Как ваше имя? — поинтересовался он.
Лиззи шевельнула губами и напрягла горло.
— Элизабет Джейн Джеймс, — прошептала она, но с губ её так и не сорвалось ни звука.
Обеспокоенное лицо над нею стало мрачным.
— Слышите ли вы меня?
Лиззи кивнула. Холодный и тяжёлый, колючий шар беспокойства ширился в её груди. Речь оставила её. Удивительно, но Лиззи так привыкла говорить, что сейчас, когда связки отказали, она и представить себе не могла, как издать хотя бы простейший звук. Казалось, между нею и окружающими появилась гигантская непроницаемая стена: они не слышали её, как она ни пыталась бы с ними пообщаться. И хуже всего было то, что и сама она себя тоже не слышала.
