те же проблемы…»
Все было обставлено деликатнейшим образом, так что Федя ушел уверенный, что дама-патронесса и в самом деле, проходя по коридору, заметила «грустную Лидочку» и сама стала доискиваться о причинах и исключительно по своей инициативе взялась за эту трудную миссию. Ну, а уж когда вопрос был решен, Федя захотел все хорошо устроить, чтоб и свадьба, и стол были на уровне. Так и вышло. Но в сущности странно вышло: он, любя ее, женился лишь после «деликатной беседы»; она настояла на браке, не любя его.
…Однажды часов в десять вечера в квартире Хрусталевых раздался звонок. Говорил Федя. Он просил друга тотчас приехать к нему. Игорь Хрусталев застал Федю одного в страшном состоянии. Большая комната была опечатана, на замке; в меньшей, девятиметровой, оставлены кровать и стул. Лидия исчезла.
Такой удар постиг Федю в молодости. И долго он не мог оправиться, в сердце жила обида. Все понимали его еще более усугубившуюся настороженность к матримониальным вопросам. Но время все сглаживает.
Этот же период жизни в служебном отношении оказался более удачным для Феди. Ему предложили тему для диссертации, он горячо взялся за дело. Хотя одновременно — он это чувствовал — в нем пробуждалось стремление к административной деятельности.
В годы молодости мысль о том, что именно решает успех, вовсе не приходила ему в голову: Федя работал не покладая рук. Вместе с Игорем они создали несколько приспособлений, которые нашли применение на опытном производстве. По одной из конструкций им предложили подать предложение и эту работу признали изобретением, с выдачей авторского свидетельства. Вокруг этого первого патента было столько взволнованных бесед, с ним связывали большие надежды!.. Друзья совещались. А если взять масштабы покрупнее? Создать машину высшего класса точности… Хрусталев всегда заносился, мечтал далеко, брал вариант-максимум, например выйти на уровень СИП, положить на лопатки знаменитую швейцарскую фирму. Федя — приземлял. Он смотрел более реально: кто им доверит? Кто выделит средства? Такие крупные работы доверяют лишь ученым со степенями. Да, раз ты в науке, степень нужна.
Ему дали возможность заняться только научной работой. Тема диссертации состояла в разработке принципов, методических указаний, связанных с организацией производства, и вначале казалась Феде скучной. Он подбирался к ней и с одной и с другой стороны, пытаясь найти живинку. Работа оказалась весьма трудоемкой. Нужно было просмотреть огромное количество всяких методик, составить библиографию, наконец, взглянуть на исследуемую тему с исторической точки зрения. Федя потом даже увлекся работой и начинал обычно разговор о диссертации словами: «Между прочим, некоторые считают, что это так просто: взял и написал! А это — наука. Возьмем самую обычную формулировку… Кажется, все ясно, но это же надо подвести, доказать!»
Как человек добросовестный, он отнесся к написанию диссертации весьма старательно — не хватая звезд с неба, четко выполнил поставленные перед ним скромные задачи, уложился в срок, представил именно тот объем, который требовался, в аккуратной папочке, перепечатанный на отличной бумаге. Когда научный руководитель, доктор и сээнсэ Гогинадзе прочел в чистовом варианте труд своего подопечного, он довольно развел руками и сказал: «Молодец, Феденька! За такой диссертаци нас ругать не будут» — и улыбнулся.
8
Федя уже ждал утверждения в ВАКе, когда Хрусталева вызвал завлаб и предложил ему тему по допускам в машинах высшего класса точности (система отверстия и вала, анализ, сопоставление, основные тенденции развития), дав подумать несколько дней.
— И что вы решили? — спросил по истечении срока.
Хрусталев откровенно признался, что находится в раздумье: ему предложили возглавить опытную мастерскую именно того профиля, который влечет его. На первых порах придется много заниматься организаторской работой, и совместить это с научной работой вряд ли удастся.
— Да, это сложней. Я вижу, вы склоняетесь к мастерской?
— Пожалуй, да, — отвечал Хрусталев.
Мастерская эта вначале была задумана скромно, с задачей изготовления мелких приспособлений для нужд опытного производства самого ВНИИЗа, имела два токарных станка, слесарный верстак и состояла из нескольких рабочих и старшего механика, которым стал Хрусталев; но постепенно, создавая свои собственные разработки и внедряя их, мастерская завоевала себе право на самостоятельность и стала неофициально именоваться — мастерской Хрусталева, в помощь ему дали двух мастеров, конструктора. Ее вывели из внутрицехового подчинения. Для производства особо точных работ был отвоеван участок в подвальной части здания. В те времена отечественные станки впервые вышли на мировой рынок, пытаясь конкурировать со знаменитой швейцарской фирмой СИП, имевшей вековые традиции. У нас тоже были вековые, а пожалуй, и многовековые традиции. Были и уникальные мастера, но на отработку новой техники давали очень мало времени.
Хрусталева интересовало создание образцов машин высшего класса точности, и он горячо воспринимал эти проблемы. Он сам стал диктовать тематику работ своей мастерской, хотя приходилось конфликтовать, урывая часы на отработку машин. Постепенно у него подобрались рабочие высшей квалификации. Объем их работ в процентах был невелик, но они создавали уровень производства на образцах. По ним равнялись, однако этот качественный уровень никак не учитывался при подсчете производительности труда, и в этом тоже был постоянный то затухающий, то вспыхивающий вновь конфликт Хрусталева с отделом труда, плановиками.
Федя следил за успехами своего друга. Должностного продвижения не было, Хрусталев так и оставался начальником мастерской. Но с некоторых пор имя его стало звучать во ВНИИЗе. Его называли в обойме специалистов, хотя он не имел ученой степени.
Несмотря на то, что пути друзей разошлись, в том смысле, что каждый пошел по своей лестнице, один — вникая во внутреннюю механику машины, другой — овладевая сложным искусством руководства людьми, — несмотря на это, дружба их с годами укрепилась еще больше и, очевидно, им так предстояло идти уже до конца.
Встреча с Аллой Скавронцевой явилась одним из счастливых событий последних лет жизни Феди Атаринова — так по крайней мере он считал первое время. Когда он впервые появился с Аллой на вниизовском вечере, все были поражены ее необычной привлекательностью, не красотой, а именно привлекательностью и обаянием, — невысокая, стройненькая,
