зама, а может, и до самого генерального, не считаясь ни с какой субординацией, и настоит-таки на своем, и сверху раздастся раздраженный звонок: «Уладьте, что там?!» Предвидя все это, Рузин повел бровями как бы в сомнении — не знаю, мол, трудно, но уж возьму на свою ответственность — и кивнул:
— Ладно, обойдемся… Знайте мою доброту!..
Но дав отступного, Рузин не мог тут же не отыграться.
— Да, Игорь, насчет твоей заявки на новую тему. Мы с Глебовым сидели и гадали: «Беззубчатая передача»… Ты меня извини, но надо пояснить как-то…
— Дорогой Володя, пояснительная записка была, и ты это знаешь, и я не виноват, что ваши канцеляристы ее потеряли. Но Глебов видел, читал.
— Зачем так формально? Копию не мог дать?
— У меня нет времени на копии, я пишу в одном экземпляре! — почти вскричал Хрусталев; настроение же Рузина, как бы питаясь раздраженностью Хрусталева, улучшалось — теперь он улыбался совсем приятно.
— Да, мил друг, ты сам виноват, — сочувственно вздохнул Рузин. — И ведь была мысль позвонить тебе — предупредить, чтоб написал с пол-листа для проформы, даже на календаре записал, но замотался. У тебя одна забота, а у меня тысячи дел!
— Если я сейчас дам, это верных полгода волокиты…
— А конечно, не меньше, ты же знаешь наши порядки… — сказал Рузин индифферентно, будто он не имел никакого отношения к этим порядкам. Но то было вовсе не недомыслие, нет! Засунув руки в карманы брюк, слегка покачиваясь от игривости, Рузин внимательно следил за выражением лица собеседника своими безвекими, быстрыми глазками, вьющиеся, как у женщины, волосы придавали его облику мрачноватый и в то же время жуликоватый оттенок. Но он этого и хотел — быть зловещим и жуликоватым. Юродствующим.
— Постой, но Глебов меня заверил, что с беззубчатой все в порядке! — вскричал Хрусталев, вспомнив свой последний разговор с начальником производства.
— А у Глебова и верно в порядке все, — усмехнулся Рузин. И, помолчав, добавил значительно: — Через две ступеньки в члены коллегии, худо ли? А? Вот шагнул.
— Постой, Володя, это точно? — насторожился Хрусталев.
Рузин значительно повел бровями:
— Информация из первых рук… Вчера были с ним в одном месте…
— Уходит?
— Предрешено.
— И кто вместо него, ты?
— Я?! Помилуй бог! Хе-хе-хе! Не беспокойся, ни меня, ни тебя не поставят. Найдут варяга, у них своя креатура. А мы будем ишачить на них, продавать мозги.
В последних словах Рузина Хрусталев почувствовал что-то искреннее и задумался.
Когда Рузин ушел, Хрусталев решил подняться наверх, отыскать Федю Атаринова и с ним обсудить все проблемы. На всякий случай он снова позвонил по местному.
— Игорь? Привет… — услышал он в трубке.
— Ты на месте, я зайду сейчас, — сказал Хрусталев.
— Сейчас? Ну, давай, а то я должен уйти. Или попозже перезвонимся. Я позвоню тебе через пару часов.
— Хорошо.
И Хрусталев положил трубку. Не было ничего странного в том, что его друг Федя занят: он был всегда занят. Но всякий раз находил время, чтобы встретиться с Хрусталевым. «Наверное, вызвали к генеральному», — решил Игорь и занялся делом. И лишь к вечеру вспомнил о своем намерении встретиться с Федей. «Наверное, Федя звонил, когда я уходил обедать», — подумал он и вновь набрал его номер. Никто не ответил. Тогда он позвонил секретарю отдела и спросил, где Атаринов.
— Уже ушел, — последовал ответ.
— Как ушел? — не понял Хрусталев.
— Да ведь пять часов, рабочий день кончился, я тоже сейчас убегаю, звоните завтра, — ответила новая молоденькая секретарша, которую Хрусталев видел всего раз и ее бесполезно было расспрашивать.
Все это было странно. Еще никогда в жизни Федя не уходил с работы так рано. Обыкновенно он засиживался минимум до семи вечера, а то и позже. И у него действительно накапливалась гора дел: в течение рабочего дня он занимался текучкой, а на серьезные дела отводил вечер. Именно вечерами к нему часто заходил Хрусталев. Иногда эти встречи кончались тем, что часов в девять, проголодавшись, они ехали ужинать к Игорю Николаевичу или к Алле Скавронцевой.
«Что же могло случиться?» — размышлял Хрусталев. Если б было что-то серьезное, Федя конечно бы позвонил другу, так было всегда. Федя иногда мог занестись, возгордиться в рассуждении того, что только лишь благодаря его покровительству друзья его живы и благоденствуют. Но обычно эта его петушиность слетала после двух-трех иронических реплик Хрусталева. Странно, странно… Домашний телефон Феди упорно не отвечал, Федя жил один, значит его нет и дома.
В тот день, однако, Хрусталев не придал никакого значения исчезновению приятеля. Но на другой и на третий день Федя также не позвонил, а когда Игорь Николаевич сам поднялся к нему в отдел, то застал у Феди много народу. И Атаринов, вместо того чтобы выйти к другу и договориться о встрече, лишь беспомощно развел руками: видишь, мол, что творится. Хрусталев молча закрыл дверь, помрачнел и, глядя поверх прохаживающейся по коридору довольно густой толпы младших научных, старших научных, ведущих, соискателей и прочих, пошел к себе вниз.
6
Товарищеские узы Хрусталева и Атаринова имели большое прошлое. Они вместе учились в вузе. Федя был аккуратный юноша с непременной расческой в верхнем карманчике поношенного, еще отцовского пиджака, крупного сложения, с крупными чертами лица и маленькими, скифскими глазками. Способный и легко все схватывающий, он с самого начала поставил себе задачу — добиться положения, выдвинуться учебой, работой, усердием, ибо твердо усвоил, что иного пути выдвинуться нет.
Игорь Хрусталев был старше Феди, захватил край войны и в вузе ходил еще в гимнастерке военных лет со
