Ни один танк не пришел. По этому поводу идет полемика, однако австралийские и немецкие оценки сходятся в том, что, хотя танки и было слышно и они даже вели стрельбу и где-то плутали, они не сыграли практически никакой роли в реальном сражении. Однако донесения, поступавшие в штабы I корпуса АНЗАК и 3-й армии, утверждали, что танки вошли в Рианкур и Андекур, две деревни позади Буллькура и внутрь линии Гинденбурга. Как ни невероятны казались эти донесения (которые можно найти в архивах Танкового корпуса, включая дневник батальона D этого корпуса, архивах 3-й армии и верховного главнокомандующего) теперь — а должны были казаться и тогда, — им поверили.
Насколько можно восстановить реальное положение дела, оно было таково: из 12 танков 11 действительно выступили. Четыре, которые должны были отправиться на правый фланг, смогли добраться до исходной позиции впереди австралийской пехоты к 4 часам 30 минутам. Один из них, вместо того чтобы двинуться на немецкие проволочные заграждения, укатился в ночь, был обстрелян, повредил сцепление и отошел назад. Следующий танк свернул вправо, преодолел немецкие траншеи, однако в 500 м в стороне от сектора наступления австралийцев был подбит бронебойными пулями. Третий танк, двинувшийся за первым, был обстрелян и вернулся назад с поврежденным мотором. Три танка, атаковавшие в центре позиции, также были остановлены немецким огнем, у одного были повреждены гусеницы, у другого — топливный бак, у третьего — водительский отсек. Все четыре танка на левом фланге опоздали, и два были подбиты снарядами в пути. Третий вел эффективную стрельбу по немецким пулеметам и даже вошел в деревню, а затем он также сломался. Только два из двенадцати танков остались целы после боя.
План этого наступления на Буллькур полностью зависел от танков. Это была идея Танкового корпуса, предложенная офицером Танкового корпуса, который дважды оказался неспособен выполнить обещания; за этот план ухватился Гоф, как за последнюю возможность принять участие в Аррасском сражении. Однако, несмотря на то что танки не проделали проходов для пехоты и во вторую ночь, на этот раз австралийцев не отвели назад. 4-я бригада 4-й австралийской дивизии двинулась вперед и вместе с 12-й бригадой проложила дорогу через проволочные заграждения, которые оказались повреждены в гораздо большей степени, чем ожидалось, и вошла в немецкие траншеи. К 6 часам 50 минутам обе бригады захватили часть линии Гинденбурга и посылали донесения, что при поддержке могут закрепиться там.
Но был уже белый день, и передвижение войск вперед через открытое пространство было невозможно. В качестве альтернативы необходима была артиллерийская поддержка в форме заградительного огневого вала в 180 м позади линии Гинденбурга, чтобы остановить немецкие подкрепления, подходившие для контратаки австралийцев, засевших во вражеских траншеях. Начальник артиллерии, однако, отказался оказать эту поддержку, ссылаясь на то, что танки, находящиеся теперь за линией Гинденбурга, произведут устрашающий эффект, а если он будет вести стрельбу, которой от него требуют, то попадет по собственным войскам. У командира 4-й австралийской бригады бригадного генерала Бриана состоялся горячий телефонный разговор с начальником артиллерии, и спор был передан на разрешение Бидвуда, однако артобстрела не последовало. Тем временем Гоф, уверенный, что в результате атаки линия Гинденбурга прорвана, приказал британской и индийской кавалерии двинуться в прорыв. В 9 часов 35 минут, по-прежнему убежденный, что наступление идет хорошо, Гоф приказал 4-й кавалерийской дивизии двинуться вперед, движение это было вскоре остановлено ураганным пулеметным огнем. Австралийская пехота 4-й и 12-й бригад, крепко зацепившаяся на немецких позициях, была предоставлена самой себе.
В 10 часов 30 минут Бидвуд попросил 62-ю дивизию атаковать левее 4-й австралийской дивизии, чтобы снять часть тяжести удара со своих солдат. Его просьба была основана на предположении, господствовавшем тогда в штабе корпуса АНЗАК, что Буллькур в руках австралийцев, что, как знало командование 62-й дивизии, было неверно. «Они отказались, — говорит австралийская „Официальная история“, — посылать свои беззащитные войска без танков среди бела дня на полуразрушенные проволочные заграждения, обороняемые противником, находящимся в полной боевой готовности, чтобы попытаться выполнить задачу, которую 4-я австралийская дивизия выполнила успешно лишь благодаря неожиданному наступлению на рассвете. Это было бы сумасшествием… и ужасное положение австралийской дивизии не было бы облегчено бессмысленным жертвоприношением британских солдат».
Австралийцы оставались в германских окопах, отбивая немецкие контратаки до полудня, и затем отступили, солдаты медленно переходили нейтральную полосу, неся раненых и оружие. Около 4000 человек вступили в дело под Буллькуром 11 апреля 1917 года; потери составили 2258 — убитыми, ранеными, пропавшими без вести и попавшими в плен в течение двенадцати часов; одна только 12-я бригада потеряла 909 человек. Немцы утверждали, что захватили в плен 27 офицеров и 1137 рядовых, потеряв всего 750 собственных солдат.
Первое сражение под Буллькуром было ужасно, это была настоящая бойня, образец всех сражений Первой мировой войны, какими их себе представляют и какими они, к счастью, редко бывали. Солдаты сделали все, чего от них можно было ожидать, и даже более, тогда как штабы и командиры слепо ошибались, отказываясь признать реальное положение вещей, предпочитая верить хорошим известиям и не желая слушать фронтовых командиров, требующих подмоги в безвыходных ситуациях. Танковые командиры, упрямый начальник артиллерии и генерал Гоф — все заслуживали отставки, хотя бы как оплакиваемый предшественник генерала Бинга «в назидание прочим», и даже Бидвуд заслуживает порицания.
Перед вторым сражением у Скрапа, которое продолжалось только два дня, 23–24 апреля, была двенадцатидневная пауза. Это сражение началось после странного случая, когда трое дивизионных командующих прислали сдержанные, но твердые «резолюции» с протестом против дальнейших атак, в результате которых войска оказываются под сосредоточенным продольным огнем с флангов. Вместо этого они предлагали укрепить Монши-ле-Пре с тем, чтобы позднее возобновить наступление выше Скрапа. Зная вспыльчивый характер Алленби, удивительно, что эти генералы сохранили свои должности, однако он принял их «предложения» так, как хотел их истолковать, и больше ничего не было сказано.
Кроме того, вопрос о любом движении к востоку от Арраса должен был решать фельдмаршал Хейг, который 15 апреля приказал Алленби остановить наступление и ждать, пока будут закончены приготовления для совместного широкомасштабного наступления по всему фронту. На следующий день, 16 апреля, в тот самый день, когда генерал Нивель начал наступление на Эну, Хейг созвал командующих 1-й, 3-й и 5-й армий на совещание в Сен-Поль для обсуждения планов возобновления наступления. В результате возник план, состоящий из трех частей, согласно которому каждая армия осуществляла продвижение на своем участке фронта: 1-я армия должна была наступать на восток, южнее Вими, и взять Оппи; 3-я армия должна была наступать выше Скарпа и вниз по дороге Аррас — Камбре; 5-я армия должна была возобновить наступление на Буллькур и взять Рианкур и Андекур, две укрепленные деревни позади линии Гинденбурга. Наступление должно было начаться 23 апреля.
По различным причинам 2-е сражение у Скрапа, как и первое, было главным образом операцией 3-й армии. Это было еще одно рассыпающееся на отдельные направления наступление, хотя и в меньшем масштабе, тем не менее отдельные его эпизоды были действительно очень тяжелыми боями. Германская артиллерия была теперь сильнее, а оборонявшаяся пехота — свежее, чем та, которая атаковала британцев. Были достигнуты, однако, некоторые успехи. На правом фланге VII корпус продвинулся еще на 1,5 км и взял 1600 пленных, но столкнулся с упорной обороной у Жемаппа и был контратакован с востока у Монши. Сражение выродилось в «солдатский бой», серию небольших стычек на уровне взвода и роты с использованием пулеметов, стрелкового оружия и гранат.
К северу от Скрапа XVII и XIII корпуса пробивали себе дорогу на Восток, сражаясь на улицах разрушенных деревень и неся тяжелые потери. Сражение приняло образ, отчетливую форму, сделавшись жестоким делом из постоянно повторяющихся атак и контратак, тем типом упорного столкновения, который, кажется, в наибольшей степени подходил к «бычьей» натуре Алленби. Были достигнуты некоторые успехи, но медленно и дорогой ценой, однако Алленби и Хейг, казалось, были уверены, что враг ослабевает и, стоит усилить нажим, сражение пойдет легче. Здесь вновь можно видеть главный изъян в командовании Хейга — нежелание признать, что наступление достигло всего, чего от него можно было ожидать, и его следует прекратить.
