Аникин с волнением наблюдал за маневром командира. Два скафандра сначала вращались, как в борьбе, потом замерли в дружеском объятии.
– Петр Сергеевич, жива ли она? – спросил Аникин по радио. Ему вдруг стало страшно от мысли, что Громов оттолкнет сейчас от себя труп и вернется на корабль один.
Но Громов крепко обнимал скафандр.
– Приготовь нашатырный спирт и водку, – послышался его голос из репродуктора.
Громову не сразу удалось добраться до люка. Он ударился о корпус ракеты, ближе к хвостовым дюзам. Пот заливал ему глаза, казалось, что они полны слез. Может быть, это так и было.>.
Хватаясь одной рукой за наружные скобы, другой держа спасенного, он достиг наконец люка шлюза. Люк был открыт, ждал его. Громов ступил словно в свой дом.
Аникин не мог побороть дрожь, смотря на стрелку манометра. Наконец она показала, что давление в шлюзе и кабине одинаково, и дверь открылась.
В кабину медленно вплыл чужой скафандр с невесомым телом человека.
Аникин принял его на руки и заглянул в прозрачный шлем. Какова она, побывавшая меж звезд?
Глаза Аникина широко открылись. Громов откидывал шлем спасенного.
Звездолетчики рассматривали некрасивое лицо с тяжелым щетинистым подбородком, широко расставленными глазами и неожиданно смешной ямочкой на правой щеке…
Том Годвин!..
– Позвольте снять шляпу и уступить стул, – сказал Аникин. – Вот оно, самое тонкое, самое красивое!
– Брось дурить! Это и есть самое лучшее, самое красивое, что только может сделать человек!..
– Да… человек! – протянул Аникин.
– Он решил по-своему неумолимое уравнение. Такое решение не приходило в голову его хозяевам. Они считали космос жестоким и всесильным, а этот простой американский парень…
– Настоящий парень. Он не стал бы вам мешать.
– Нашатырь! Водку! Растирай как следует. Теперь забота о ней, о мисс Кенни. Надеюсь, он включил автоматы спуска.
Звездолетчики расстегнули скафандр американца, растерли ему грудь, дали понюхать нашатырного спирта, потом влили сквозь стиснутые зубы водку.
Американский пилот вздохнул, открыл глаза, зажмурил их, словно боясь проснуться, наконец снова открыл и улыбнулся.
– Русские, – прошептал он. – А я радировать не посмел.
– Будем жить! – сказал Громов по-английски, потрепав американца по плечу, и добавил: – Вместе.
Часть вторая
Планета пепла
Полная и безусловная тишина вечно стояла там, где не было звуков и не было ветра, более того, не было воздуха, который передал бы звук, не было дыхания и всего, что дышит, не было жизни…
Глава первая. Лапа
Над сверкающими в лучах солнца скалами в черном звездном небе появился хвост кометы.
Комета быстро росла, минуя одно созвездие за другим. Она летела к Луне хвостом вперед.
Совершенно беззвучно, без всякого грохота вырывались из дюз раскаленные газы, тормозя снижающийся космический корабль.
Могло показаться, что кинолента с заснятым взлетом ракеты запущена сейчас в обратную сторону. Все медленнее падало, наконец почти повисло над скалами серебристое тело. Огненный луч уперся в камни, сдул с них вековую пыль. Клубы дыма и пыли впервые за многие лунные века расплылись внизу…
На серое облако, как на мягкую подушку, осторожно садился космический снаряд. В нижней части аппарата появились три металлические лапы, полускрытые дымом.
В настороженной тишине одна из лап оперлась о лунную скалу, словно осуществляя межпланетное «рукопожатие».
Потом коснулась лунного камня и вторая лапа, а третья? Третья повисла над обрывом.
Ощутив опору первой лапы, послушные автоматы в тупой исполнительности выключили дюзы. Исчезло пламя, но продолжал еще клубиться дым.
Серебристый каплевидный гигант стал крениться. Беспомощным движением слепца искала протянутая лапа опоры. Под нею была пропасть.
Опасно накренился межпланетный корабль, но никто не выправил ошибки автоматов, не включил дюзы, не предотвратил падения.
В немом ужасе застыла у окна единственная пассажирка корабля, так и не опомнившаяся после исчезновения пилота…
Пилот исчез, зайдя ей за спину, когда она сидела в кресле, закинув назад голову, готовая к удару в висок или выстрелу из револьвера, который сама же вынула из сумочки. Этой игрушкой она хотела устрашить космического пилота, теперь исполнителя закона космоса, закона бессмысленного, жестокого, неотвратимого.
С горькой иронией она сказала:
– А я говорила: «Может быть, увидимся».
Никогда он не увидит ее, никогда…
Но истинный смысл этого она поняла, лишь заметив на пульте записку: «Включил автоматы спуска и сигнал бедствия. Бог да поможет вам, Эль, на Луне. Том».
И больше ни слова.
Он ушел, уступив ей жизнь и место в ракете, которая расчетливо снижалась теперь над лунной пустыней.
Том Годвин по-своему решил неумолимое уравнение, а маленькая Эллен Кенни вдруг в холодном ознобе ощутила, что она совершенно одна в космосе, беспомощная и обреченная.
Она сидела в кресле пилота, сжав виски ладонями. В репродукторе слышалось имя Тома Годвина. Его вызывали с Земли. Очевидно, он ничего не сказал о своем решении, о своем поступке. Эллен не отвечала. Ей казалось кощунством отозваться вместо Годвина, заставить людей на Земле содрогнуться при звуке ее голоса.
Луна приближалась. Эллен летела уже не в космосе, а над гигантской, распростершейся под нею страной острых гор.
Ракета сама собой поворачивалась, лунные хребты были теперь под кабиной пилота, но поверхность планеты все равно была видна в боковые окна… Горизонт казался огромным, но четким, не расплывался в дымке, как на Земле…
Все ближе были лунные скалы.
С болью обреченности воспринимала Эллен неземной пейзаж, жадно впитывала каждую его деталь. Ах, если бы она могла его описать! Но этого никогда не будет.
И все же…
Как поражали эти дикие скалы, сверкавшие платиной на фоне._ черного звездного неба! Раскаленные разящим солнцем, они возвышались над пепельно-серой равниной, крутые, отвесные, как грозные берега взбешенного моря. Но море здесь было твердым, каменным, мертвым, засыпанным тысячелетней пылью. Трещины, широкие и извилистые, с острыми краями пропастей, там и тут разрывали его. Резкие тени гор были кромешной тьмой среди белого дня. Они поглощали часть равнины, казались провалами в бездну.
В мире без полутонов и полутеней, где нет рассеянного в воздухе света, все, что под солнцем, – ослепительно, что не освещено – невидимо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
