И лишь один — плечистый, худой, смуглый красноармеец лет сорока с лишним — не сел, не лег, а остался стоять и долго смотрел на реку. Поверхность воды была совершенно гладкой — она лежала ровной, тяжелой плитой, и казалось, весь зной неподвижного августовского дня идет от этого огромного зеркала, врезавшегося в берег, бархатно-черного там, где падала на него тень от песчаного обрыва, аспидного, голубоватого там, где било по нем наотмашь могучее солнце.
Красноармеец долго и пристально оглядывал луговой берег, откуда тащилась баржа, посмотрел вверх по течению, посмотрел вниз, оглянулся на своих товарищей…
Шофер вышел из «пикапа» и подошел к лежавшим красноармейцам.
— Откуда вас, ребята, гонят? — спросил он.
— То на окопы, то на подсобные посылали,— ответил боец с тайным намерением расположить к себе шофера и попросить у него покурить,— так вот идем, солнышко такое, что с ног людей валит. Покурить нету ли, товарищ механик, газетки за тонкое число?
Водитель достал из кармана кисет, свернутую газетину и дал красноармейцу закурить.
— Под Сталинград, что ли? — спросил шофер.
— Кто его знает — куда. Сейчас обратно в Николаевку — там дивизия наша в резерве.
Второй красноармеец, досадовавший на себя, что не догадался попросить у водителя табачку, сказал:
— Вот так маршируем, хуже нет от своей части уйти, горячей пищи не видим. Табаку второй день не получаем.— И, обращаясь к тому, что курил, попросил: — Оставь, что ли, покурить.
И тогда третий, лежавший неподвижно, с обнажившимися белыми зубами, сказал, не открывая глаз:
— Вот направят в Сталинград, там ты свою кровь горячую увидишь.
— Да, кровь там так и прыщет,— сказал второй.
Едва на баржу были погружены «пикап» с командирами, машины с авиабомбами, несколько колхозных подвод, запряженных волами, и едва начальник переправы дал команду к погрузке людей, как в небе над Волгой началась необычайная суета. Несколько истребителей барражировало над Волгой и заволжскими песками, наполняя воздух высоким пронзительным гулом моторов. Красноармейцы оглядывались, замедляли шаги, ожидая, не отменят ли приказание о погрузке в связи с начавшейся в воздухе тревогой, но начальник переправы замахал рукой, перехваченной красной перевязью, и закричал:
— Давай! Давай!
Может быть, ему хотелось поскорей отогнать от причала огромную баржу, груженную тяжким весом двенадцатипудовых авиационных бомб, либо он привык к воздушным налетам и вовсе не придавал им значения.
Людей на барже собралось несколько сотен, все они инстинктивно старались пройти подальше от места, где скопились машины, пробирались к носу и к корме, озирались на решетчатые цилиндрические ящики с бомбами, смотрели на два спасательных круга, висевших на мостике, и, может быть, думали, кто раньше успеет в миг удара схватиться за круг и кинуться в воду.
И правда, нет хуже чувства нового страха: так для людей, привыкших к земле, особенно невыносимым казался страх на воде. Его, видимо, испытывали все — и командиры в машине, и красноармейцы. И должно быть, действительно вся суть состояла в непривычке к новому страху — ведь тут же матросы ели, подхлебывая обильный сок, помидоры, мальчишка, меланхолично отвесив губу, следил за поплавком удочки, а пожилая рыжая женщина, сидя возле рулевого, вязала не то чулок, не то варежку.
— Ну как, товарищ лейтенант, самочувствие? — спросил майор, продувая мундштук.— Плавать умеете? Спасательный кружок надо?
Вышедший из машины подполковник усмехнулся и сказал, указывая на тесно стоявшие один к другому грузовики с авиабомбами:
— Я думаю, если противник угодит по нашей барже, то лейтенанту больше понадобится парашют, чем спасательный круг.
Он сразу же сделал строгое лицо, чтобы после этой шутки майор не вздумал с ним фамильярничать.
Лейтенант, вопреки правилам душевного поведения людей юного возраста, сказал с откровенностью:
— Я прямо сознаюсь, жутко. И почему это столько истребителей в воздух поднялось?
— Да дело ясное, оповестили по радио, идут немецкие бомбардировщики. Как раз застанут на середке,— сказал майор и бережно погладил свой мешок, вспомнив о помидорах, данных ему перед отъездом старухой — квартирной хозяйкой.
А истребители продолжали неистовствовать.
Баржа скользила томительно медленно, силы маленького буксира, казалось, вот-вот иссякнут, правый берег отходил дальше и дальше, левый все казался бесконечно далеким, недосягаемым. Красноармейцы напряженно следили за движением баржи, вглядывались в западную часть неба, откуда должны были прийти немецкие бомбардировщики.
— И чего это их носит, и чего это их носит,— бормотал молодой красноармеец.
— Бахчу стерегут,— отвечал ему пожилой боец, тот, что не присел отдохнуть на берегу,— тут бахча очень богатая, понял?
— Да ну вас,— сказал молодой,— вам бы смеяться, а еще человек семейный. Вот потопят нас, тогда вам смеху не будет.
Никто на барже не знал, да и не мог знать, что истребители подняты в воздух, чтобы прикрыть на посадке пассажирский самолет, вышедший с московского аэродрома.
8
На рассвете приехала из авиагородка на Центральный аэродром команда «Дугласа». Командир корабля, майор, с полным помятым и капризным лицом, и бледнолицый, сутулый штурман шли рядом, огромные планшеты на длинных ремнях, небрежно переброшенных через плечо, били по их ногам.
— Что ни говори, мировая женщина,— сказал командир.
— Я и не говорю ничего,— ответил штурман,— но пьет, я тебе скажу.
Сзади шел радист, дальше два старших сержанта. Ответственный дежурный вышел навстречу командиру корабля и, улыбаясь, сказал:
— А, товарищ майор.
— Здравствуйте, подполковник,— сказал майор и прошел, скрипя сапогами, по каменному плиточному полу.
Он привык, что суета, заботы, возникавшие по отношению к его пассажиру, все это в какой-то мере касалось и его.
Командир осмотрел мягкие кресла, обтянутые крепко прокрахмаленными чехлами, одернул ковер, лежавший в проходе между креслами, протер рукавом кителя стекло возле того места, где имел обыкновение садиться его пассажир, хотя стекло было чисто, и прошел к себе в кабину.
И наконец после двадцати минут ожидания пришел автомобиль заместителя наркома обороны.
Самолет пошел на юго-восток. Сидевшие сзади молчали и смотрели на стриженый большой затылок заместителя наркома. О чем думал он, рассеянно глядя в окно?
Долго сидел он, не поворачивая головы, и лишь когда самолет подошел к Волге, похожей на голубую длинную шаль с разорванными краями, он повернулся и показал рукой, спросил у сидевшего за спиной генерала:
— Ну как, стерлядью меня угостишь?
— Еще бы, товарищ генерал армии,— быстро привстав, сказал генерал,— да еще какой стерлядью. У Малиновского в шестьдесят шестой как раз великолепно ловится стерлядь.
Жуков отвернулся и стал смотреть в окно. Ему часто приходилось смотреть на мир сверху, видеть его рельефы, и эта картина реки среди желтых пятен песка, голубоватых затонов, зеленых продолговатых мазков камышей, деревень и малых городов, расчерченных улицами на угольники и квадраты, эти медные прямоугольники сжатых полей, чередующихся с малахитовыми прямоугольниками озимых, нити проселочных и грейдерных дорог,— вся эта удивительная геометрическая картина, видимая с самолета, была для него знакомой и не менее привычной, чем подлинный мир в огромном, мешающем вождению войск, разнообразии трав, кривых, дуплистых ветел, плачущих сопливых мальчишек, мечущихся птиц, коров, овец, пыли, оврагов, дыма, крика.
Внизу лежали камыши. Сколько в них было уток, какое тут раздолье для охоты!
Самолет пошел на снижение — истребители, шедшие за ним в хвосте от Балашова, то плавно поворачивали, то на стремительных виражах поднимались вверх. «Дуглас» прошел низко над Волгой. Жуков увидел ползущую по берегу пехоту, посреди реки огромную баржу, уставленную машинами, сотни красноармейцев, поднявших вверх головы и следивших за самолетом, у переправы застыл длинный хвост ожидающих очереди машин.
Невеселая схема снабжения рисовалась для отходивших на внутренний сталинградский обвод дивизий.
И тут же вспомнился разговор в Генштабе о подготовке контрудара. Он закрыл глаза и увидел генштабовскую карту — две разворачивающиеся с юга и севера огненно-красные стрелы.
Он громко закряхтел, поморщился, представил себе сегодняшнее удовольствие фельдмаршала Бока, отмечающего на карте прорывы к Волге немецких войск.
Да, вот уже перерезана последняя сухопутная коммуникация.
Он повернулся к генералу, сидевшему за его спиной, и сварливо сказал:
— На Дону технику бросили, а на Волге стерлядь варите? — И выругался крепким словом.
Красноармейцы на барже вдруг увидели низко идущий над Волгой двухмоторный самолет. Следом за ним шли истребители; те истребители, что были над Волгой, ринулись вверх, в сторону, прикрывая казавшуюся медленной по сравнению с ними транспортную машину.
