Служители Эскулапа смотрели на моего великого друга, как на редкостного зверя, что, мол, за экземпляр такой представляет он из себя.
Но обаяние имени Путилина делало свое дело, они трусили, они боялись этого необыкновенного человека.
Время тянулось страшно медленно.
Знаете ли вы, что такое ночь в больнице? О, страшна она, больничная ночь!
Отовсюду, из всех палат доносятся стоны, подавленные крики бреда и крики агонии.
И жутко тогда делается в этих серых унылых стенах.
Скользят неслышно фигуры сиделок, фельдшеров и фельдшериц, скрываются в пасти палат, куда то и дело то вносят, то выносят больных.
— Ай-ай-ай! — проносится страшный крик. Невольно мы вздрагиваем.
— Что это? — спрашивает Путилин.
— Очевидно, бред. У нас много тифозных.
Бесстрастно звучат голоса моих коллег-докторов, они привыкли ко всему этому.
— Нас предупредят? — спросил Путилин, вынимая часы.
— Да, я сделал распоряжение дежурной. Нас позовут.
Старшего врача, очевидно, мучило страшное любопытство. Он наконец, не выдержал и обратился к моему другу:
— Простите, Иван Дмитриевич, можно вам задать несколько вопросов?
— Отчего же нет? — улыбнулся Путилин.
— То, о чем вы распорядились, имеет какое-нибудь отношение к вашим розыскам?
— Безусловно.
— Честное слово, это поразительно! — вырвалось искренно у доктора. — Я абсолютно ничего не понимаю.
— Поймете, если я не ошибся, если я верно вывел мою «кривую»! — утешил Путилин старшего врача.
— Николай Иванович, пожалуйте!
На пороге стояла дежурная по палате фельдшерица.
— Началась?
— Да, идет агония.
— Ну, Иван Дмитриевич, пожалуйте... Пожалуйте и вы, коллега.
СМЕРТЬ ДЕВУШКИ. «МЕРТВЫЕ» НОСИЛКИ. ПУТИЛИН ИСЧЕЗ!
Большинство больных спали.
Спали, конечно, больным кошмарно-бредовым сном, стоная, выкликивая, вскакивая в забытье. Но несколько больных не спали. Когда мы вошли в палату, они с удивлением поглядели на нас. Что, дескать, за необычная ночная процессия?..
— К умирающей, — донесся до нас шепот какой-то больной старухи.
— Ишь, сколько их нагнало! Небось вылечить не сумели, а теперь к умирающей прутся, — послышался новый шепот.
Старший врач сверкнул через очки.
— Спать! Спать! Нечего болтать! — дал он тихий окрик на больных.
Мы подошли к койке, около которой стояла сиделка. Свет лампы через зеленый абажур бросал колеблющиеся блески на фигуру, на лицо умиравшей.
— Бедное дитя! — дрогнул голос Путилина.
Девушка дышала хрипло, тяжело. Глаза ее были широко раскрыты.
Но этот взор был мутный, бессмысленный. Врачи наклонились над умиравшей.
— А-а-а!.. Душно... давит, — хрипло вырывалось у девушки.
Она делала руками конвульсивные движения.
— Агония при такой болезни считается тяжелой или легкой? — спросил Путилин.
— Зависит, конечно, от натуры, но в большинстве случаев — тяжелая, мучительная.
— При сыпном тифе такая же?
— Да.
— Никто из вас не присутствовал при смерти Аглаи Беляевой?
— Нас не было. Она умерла на руках сиделки.
Агония несчастной красавицы девушки была, действительно, тяжелая.
Путилин не спускал глаз с рук девушки. А руки эти судорожно хватались за одеяло, теребили его.
— Сейчас конец, — прозвучал голос старшего врача.
На глазах у Путилина стояли слезы.
— Бедное дитя, бедное дитя, — шептал он.
Прошло несколько тоскливых минут. Все реже и реже поднималась красивая грудь умиравшей.
— А-а-а... у-у-у, — послышалось характерное предсмертное бульканье.
— Ну, вот и все! — спокойно произнес доктор. — Видите, Иван Дмитриевич, ничего особенно страшного. Не правда ли?
— Вы распорядились насчет носилок и Кузьмы?
— Да.
— Так будьте добры, как можно скорее отправить ее в мертвецкую. Немедленно, сию секунду.
— Отлично, отлично!
Больные, не спящие, почуяв смерть, тихо зашептались.
— Скорее, носилки! — отдал распоряжение старший врач. Дежурная фельдшерица поспешно вышла из палаты. Вскоре послышались эти роковые, до ужаса знакомые больным, тяжелые шаги.
На этот раз шагов было больше, потому что вместе с двумя палатными сторожами выступал и «директор» мертвецкой — грязный, полупьяный Кузя.
— Прикажете, ваше высокородие, класть!
— Кладите!
— А... а мне, ваше высокородие, для чего изволили явиться?
— А ты чего же боишься, что твои покойники убегут? — пошутил ординатор.
— Иван Дмитриевич, — повернулся старший врач к тому месту, где стоял Путилин. Повернулся — и поразился.
Впрочем, не он один поразился: мы все тоже испустили возглас удивления.
Путилина не было! Путилин исчез!
Я сразу понял, что исчезновение моего гениального друга не спроста.
— Тс-с!.. — выразительно шепнул я и посмотрел на старшего врача и ординатора. — Мой друг, родственник этой умершей девушки, уехал уже домой.
Я, откровенно говоря, импровизировал наугад, зря, не зная, надо это, или не надо. Кто отгадает хитроумные «диспозиции» этого бога русского сыска?
— Несите! — пожал плечами старший врач.
«Господи... упокой душу ее... Ой, страшно, милушки, страшно!» — словно встревоженный улей, зашепталась палата.
Дрожащими, слабыми руками больные женщины творили крестное знамение.
Унесли покойницу.
— Где же ваш знаменитый друг? — обратился ко мне старший врач.
Я только руками развел.
— Где? Разве я знаю, господа, где? — Но, может быть, коллега, вы посвящены им в его планы?
Я усмехнулся.
— Вы, очевидно, плохо знаете Путилина. Он у меня постоянно исчезает под носом.
— Что же нам делать? — опешили врачи.
— Ждать.
— Но чего же? Теперь ночь...
— Ждать, когда он явится... Впрочем, если вы устали, коллега, отправляйтесь спать. Я с дежурным ординатором пободрствую до утра.
— Вы полагаете, коллега, он вернется?
— Убежден в этом.
— Пойдемте опять в дежурную. Спать я не могу. Это дело меня так волнует, что тут не до сна.
УЖАСЫ БОЛЬНИЧНОЙ МЕРТВЕЦКОЙ. ОСКВЕРНИТЕЛЬ ТРУПОВПутилин быстро шел по огромному больничному двору. Вот и мертвецкая.
Дверь была полуоткрыта.
Он, войдя в нее, зажег свой знаменитый потайной фонарь.
— Бр-р!.. Обстановка не из приятных. Ах, этот проклятый запах!.. Однако надо осмотреться.
Великий сыщик подошел к ряду мертвецов.
Под столами-нарами — пустое пространство. Путилин влез туда.
— Но ведь так плохо будет — увидят — шептал Путилин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
