Лишь только я спустился с последней ступени лесенки, как столкнулся нос к носу с бравым полковником.
Он вежливо приложился к козырьку белой фуражки и задал мне вопрос:
— Простите, я имею честь говорить с доктором Z.?
Моему изумлению не было границ.
«Откуда он знает меня?»
— К вашим услугам, — ответил я.
— Позвольте представиться: рыбинский полицеймейстер, полковник Дворжецкий.
Слово «полицеймейстер» меня неприятно поразило. Сразу запахло чем-то криминальным.
— Скажите, пожалуйста, доктор, где находится ваш знаменитый друг, наш высокочтимый Иван Дмитриевич Путилин?
Я вздрогнул, насторожился.
«Черт возьми, вот так история! Да неужели наше инкогнито раскрыто?» — подумал я.
Но я решил геройски защищать моего друга.
— Виноват, я вас не понимаю, полковник, почему вы спрашиваете о Путилине. Его здесь нет. Он в Петербурге.
Полицеймейстер хитро прищурился на меня, слегка улыбаясь сквозь пушистые усы.
— Pardon, доктор, мне известно, что знаменитый Путилин находится здесь, на пароходе, — ответил он.
Я начинал беситься.
— То есть почему это вам может быть известно, что Путилин находится здесь?
— Потому, что двое из публики первого класса его узнали. — «Вот, — сказали они, — идет Путилин со своим другом, доктором».
Я пробовал еще не сдаваться.
— Они могли ошибиться, вот и все! — отрезал я. — А... а скажите, пожалуйста, полковник, вы вообще для чего спрашиваете меня о Путилине?
— Изволите видеть, доктор: сейчас в каюте первого класса нашего парохода, где едет известный рыбинский миллионер, случилось загадочное исчезновение его больного сына. Я лично знаю его, этого миллионера. Он в ужасе. Он бросился ко мне. Я, узнав случайно, что еду вместе с высокочтимым Путилиным, решился обратиться к нему.
— Послушайте, полковник, скрываться теперь нечего, да, со мной едет Путилин. Но, как доктор, я должен заметить вам, что Иван Дмитриевич нуждается в известном покое, отдыхе. Ради Бога, оставьте вы его в стороне. Неужели, на самом деле, он не имеет права никуда сунуть носа без того, чтобы его не сцапали? Обойдитесь собственными средствами. Вы — власть. В вашем распоряжении — все средства.
Но, дорогой доктор, просто бы посоветоваться... Я, признаюсь, сам чувствую всю неловкость моего вмешательства... Я вовсе не желал бы беспокоить вашего знаменитого друга, но, поверьте, горе несчастного отца так велико.
— С кем ты говоришь, доктор? — прозвучал голос Путилина. — В чем дело?
По лесенке спускался великий, благородный сыщик.
— Ты так взволнованно говоришь...
Я с отчаянием махнул рукой и отошел.
«Все потеряно! О, проклятье!» — чуть не вслух вырвалось у меня.
Полковник-полицеймейстер так и рванулся к Путилину.
— Я так счастлив видеть вас, ваше превосходительство. Признаюсь, ваш друг, доктор, не хотел допустить меня до вас.
Полицеймейстер представился.
— О, мой милый доктор меня оберегает! Что такое? Что случилось?
Полковник пролепетал те же слова, что и мне. Путилин, улыбаясь, обратился ко мне:
— Итак, доктор, на воде безопасно?
Конечно, только я один понял тонкий сарказм этого вопроса моего друга, полицеймейстер просто глупо хлопал глазами.
— И никто, доктор, «на шири водного пространства» не смеет меня арестовать?
— Оставь! Не добивай! — со злобой вырвалось у меня.
Путилин сразу видоизменился. Вместо добродушного туриста перед нами стоял невозмутимо спокойный, строго официальный, служебный Путилин.
— Ну-с, ведите меня к вашему миллионеру, полковник.
Каюта рыбинского богатея находилась почти рядом с нашей, через одну.
Полковник вошел первым и подошел к сидящему в позе глубокого отчаяния красивому старику с большой окладистой бородой.
— Вот, Пров Степаныч, единственный человек, который может помочь тебе. Кланяйся и проси. Это его превосходительство господин Путилин.
Старик порывисто вскочил с дивана.
— Явите божескую милость, ваше превосходительство! — старик был очень взволнован.
— Хорошо, хорошо. Сядемте и давайте беседовать. Что с вами стряслось? Я слышал, у вас с парохода исчез сын?
— Да, ваше превосходительство.
— Ну, теперь отвечайте мне на вопросы. Сколько лет вашему сыну?
— Двадцать восьмой пошел.
— Холост? Женат?
— Год, как женился, а только можно сказать, что холостой он.
— Как так? — удивился Путилин.
— Такая уж странная оказия вышла. Почти насильно пошел он под венец, по моему настоянию. А как женился, так даже ночки одной с женой молодой не провел.
— Что за причина? Полковник мне сейчас сказал, что сын ваш — больной. Чем он болен?
Старик миллионер сокрушенно развел руками.
— А так, что сам ума не приложу, ваше превосходительство. С виду, телом — молодец из молодцов; нельзя сказать, чтоб и рассудком поврежден был, а только чудной какой-то, словно сам не свой, потерянный, вроде на порченого похож.
— Поясните мне, в чем порча-то его заключается, — продолжал опрос мой друг.
— Очень уж на божественное все лют. День и ночь все молится, так и бьет поклоны, так и бьет. Я это его урезонивать начну бывало, что это ты, дескать, Андреюшка, в монахи что ли записался? Али грехов уже столько наделал, что отмолить их не можешь? А он это так странно поглядит на меня и тихо, покорно отвечает: «Облеплены мы, батюшка, грехами мира, яко смоква червями». Жену его к нему подсылал все. Красавица-девушка! Авось, думаю, разгорится, образумится, в норму войдет. Та, бедняжка, и так к нему, и эдак. Плачет! Известно дело, что ей за сладкое житье быть, значит, замужней девицей? «Что я тебе сделала дурного, желанный мой, что ты на меня не глядишь, гнушаешься мною?» А он ласково погладит ее по головке и скажет: «Не гнушаюсь я тебя, голубка, а люблю тебя, как сестру мне богоданную, так и будем жить, потому все иное душу грехом оскверняет».
— Религиозный фанатизм, — тихо пробормотал Путилин. — Скажите, откуда вы едете?
— В Москве был, ваше превосходительство. Нарочно его, Андреюшку, с собой взял. Думаю, развлечется... К Иверской, к Трифону возил его.
Путилин живо спросил:
— Вы осматривали себя? Он ничего вам не оставлял перед исчезновением? Вы спали, наверно?
Старик миллионер полез в карманы и из одного вынул записку.
Его даже дрожь пробрала.
— Ага! Дайте-ка мне ее...
Путилин прочел вслух:
«Прощайте, батюшка, на сем свете мы с вами не увидимся. Сын ваш Андрей».
Пров Степанович покачнулся.
— Это... это означать должно, что он жизни лишить себя порешил? — произнес он заплетающимся языком. И глухо, нудно зарыдал. Тяжелая была картина! Путилин ласково положил руку на плечо старику.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
