Мы, историки, социологи, как и писатели, остро ощущаем бумажный голод. К счастью, магнитофонные пленки пока не столь дефицитны. Записи Высоцкого есть практически в каждом доме. Голос Высоцкого в спектакле использован так, что дает единственно правильное представление о нем на сцене. Спектакль театра глубоко нравственен и патриотичен. Но, конечно, это не квасной патриотизм. Это патриотизм человека, жившего одной жизнью со своим народом.
Р. К. Щедрин[1074]. Я из числа тех, зрителей, кто смотрел спектакль в первый раз, и я не очень был осведомлен о том, что делается вокруг спектакля. Спектакль меня глубоко потряс, взволновал. Высоцкий — это феномен, загадка, магия. Постичь феномен может только высокое искусство. При похоронах Высоцкого мы испытали большое потрясение. ‹…› Если сравнивать, то на похоронах Шостаковича людей было в десятки раз меньше. Этот феномен Высоцкого пытаются осознать и определить. Мы сегодня увидели замечательно выстроенное театральное зрелище. Замечательные актеры выступают, замечательная рука Юрия Петровича чувствуется. Мне странно, что спектакль не угоден. ‹…›
М. П. Ерёмин. Я хочу говорить про потери. Вот мы говорим, что выросло зерно, и не доехало, — не то что до стола, а до элеватора, — сгнило, пропало. Зерно ценно,… но оно-то не уникально, зерно получается не талантом, а трудолюбием… А вот произведение искусства отличается талантом, оно всегда уникально. А произведение театрального искусства, это вообще… — несколько душ,… создавших в едином порыве НЕЧТО. И приходит человек, совершенно посторонний и этим страданиям, и этому горению, и отрицает это произведение на основании каких-то посторонних соображений, трусости — не перед теми, кто посмотрит спектакль, не перед людьми, а… даже не знаю перед кем. Спросите его, перед кем он трусит, — он не скажет что-нибудь вразумительное. Стыдно говорить об этом, стыдно…[1075]
Я этот спектакль видел три или четыре раза, и каждый раз с одной и той же реакцией. Перед смертью я скажу, что мне повезло в жизни, что я узнал этот театр, актеров, которые тут работают. ‹…›
Как можно сказать, что это «играли роли»? Демидова играла роль? Демидова исповедовалась… Губенко, Золотухин, — все это нечто единое… ‹…› Это не просто новый шедевр это уже новая … Таганка. …мы уйдем, а Любимов с актерами останутся одни. Каждый из нас вернется к своим делам и будет радоваться, что ему удалось увидеть этот спектакль.
(С явным надрывом, обращаясь в сторону Любимова.) Юрий Петрович, может быть, сочинить какую-нибудь жалобу, письмо какое-нибудь? Мы в дурацкой растерянности. Мы присутствуем при уникальном [явлении], из ряда вон выходящем, стоящем над жизнью, в которой мы мельтешим, и не знаем, кому об этом сказать.
Юрий Петрович, похвалы излишни. В Вашем лице всей труппе и всем актерам — нижайший поклон (кланяется). Если бы миллионы могли бы посмотреть этот спектакль, они со мной согласились бы полностью. Низкий вам поклон!
С. Ю. Лукьянов[1076]. Я первый раз видел спектакль. Не буду повторять слова, которые уже были сказаны. Да, это было потрясение. Из зала уходишь другим человеком. Слияние, единство театрального коллектива, свидетелями которого мы были, тот образ Высоцкого, которого мы знали и ждали, — да, сейчас он сойдет со сцены, — это было чудо. Не случайно вспоминали Достоевского. Необычайна нравственная сила спектакля, необычайна его правдивость, — это сродни Достоевскому.
Я впервые услышал сегодня о всех коловращениях вокруг спектакля. Будет стыдно всем нам, будет горько (а такие примеры были), если он отложится в долгий ящик. Юрий Петрович, я хочу верить, что этого не произойдет. Огромное спасибо всему театральному коллективу и Вам.
Б. А. Ахмадулина. Этот спектакль — некий художественный эксперимент. Не хочу, чтобы он плохо завершился. ‹…› Похвалу артистам я могу сказать в другой раз, потому что я с ними встречаюсь. Юрия Петровича я тоже вижу довольно часто и могу сказать, что в последние дни он выглядит более уставшим, чем некоторое время назад. Здесь упоминались какие-то фигуры. Почему я никогда не скрывала своего лица, своего почерка? Где они? Почему не удостоили своим присутствием ни режиссера, ни литераторов, которые пришли, видением своего лица, обнаружением своих фамилий?[1077] ‹…›
Эти люди никогда не считались с мнением писателей, нас не спрашивали и очень часто ошибались, не учитывали, что некоторые поэты, которых, благодаря их стараниям, нет уже на свете, более опытны и развиты, чем они. Я не собиралась говорить об этих людях, которые побоялись присутствовать… Но кто-то им, наверное, скажет, и я хочу, чтобы они это знали. Я никогда не стала бы говорить с ними о морали, о поэзии или, например, о жалости к человеку, в данном случае, к режиссеру, нервы которого уже подвергли сложным испытаниям. Я говорю только о том, что умно и что не умно…
Молодежь была лишена книг поэта. От этого страдал поэт, потому что он хотел видеть свои стихи напечатанными. Народ сетует: где их поэт? В Москве ходят тревожные слухи, что народ лишается уже и Таганки. У нас мало утешений и много трудностей. Театр на Таганке для москвичей и всех, кто приезжает — подлинное утешение за все труды и невзгоды. Поскольку я человек общительный и вижу много народу, я знаю, что народ встревожен… Это вина не театра,… а тех, кто ставит театр в такое положение, как будто он совершил не подвиг в отношении умершего товарища, а что-то двусмысленное.
Я хочу, чтобы Юрий Петрович знал, что, если я что-нибудь значу с моим писанием и неписанием, что он может всегда использовать мою любовь, дружбу, готовность высказаться, и чтобы он [с чиновниками] говорил не только от своего лица, но и от лица всех литераторов. Я еще раз благодарю театр.
Г. С. Яковлев[1078]. Спектакль показал мне Высоцкого иначе и много глубже, чем я себе представлял. ‹…› Это спектакль, прежде всего, не о Высоцком, а о гражданине, о праве человека на страсть, на борьбу, на страдание за свой народ, за человеческий дух. Для меня запрещение спектакля — это лишение права общения, права человека на страдание, на борьбу. Это противоречие с основами общества, в котором мы живем.
М. А. Швейцер[1079]. Я видел спектакль много раз. Он произвел на меня огромнейшее впечатление. ‹…› …за короткий исторический срок, не дожидаясь, когда «большое увидится на расстоянии»[1080], театр … точно и сильно, …в верном историческом масштабе дал представление о том, что такое Высоцкий как явление, как поэт, как художник. ‹…› Такой спектакль не просто должен выйти и начать «работать», а должен быть снят на пленку и показан по телевидению… ‹…›
На мой взгляд, такого рода … разговор о Высоцком как бы вырывает Высоцкого из объятий пошляков,… показывает всю серьезность этого явления. На меня очень сильное впечатление произвело то, как режиссером задумано это ощущение живого Высоцкого в зале. Как будто Любимов сказал: «Володя, ты сегодня сидишь дома, а мы делаем все без тебя». ‹…›
А. Г. Шнитке[1081]. Действительно, прав Щедрин, [Высоцкий] — феномен — это загадка необъяснимая, тем более что только после его кончины мы начинаем сознавать, что это было. Должен признаться, что и я принадлежу к числу тех людей, которые понимали, с кем имеем дело. В подобных случаях, когда только начинается осознание и понимание явления, возникает стремление этот образ канонизировать, то есть ограничить его какими-то определенными чертами и утверждать: это и был Высоцкий. В данном случае я имею в виду тех представителей театрального начальства, которых я один раз видел здесь на обсуждении и которые без подробной аргументации сказали, что образ поэта обеднен и взяты только какие-то отдельные его черты. Это сказали человеки, его не знавшие, театру, где Высоцкий работал, где его помнят не только головой и мыслями, а действительно, тень его здесь, здесь его дом. ‹…›
Театру говорят, что это не тот Высоцкий, предлагают какой-то канонический образ. Надо угадать тайный замысел начальства — как оно себе представляет Высоцкого. Ситуация чудовищная! Я мог бы еще, наверное, долго выражать свое эмоциональное отношение к тому, что происходит, и солидаризироваться с тем, что я слышал. Но я хотел бы сказать еще только одно. Крупные явления — неизбежно — результат пересечения многих проблем. ‹…› Здесь говорили физики как физики. Я бы хотел сказать как музыкант. В течение десятилетий я слышу разговоры о создании оперы на современную тему. Пишутся десятки опер. Есть удачи в советской опере, но они неизбежно не связаны с современной тематикой. У нас нет ни единой оперы, которая действительно удалась бы, на современную тематику. Почему это происходит?
