Это было преувеличением. В 20-е годы еврейский национальный очаг действительно развивался медленно, но ограничение иммиграции англичанами не было главным сдерживающим фактором. После трудностей первого года Сэмьюэл стал вполне успешным администратором, а его преемник, лорд Плюмер (1925-28), еще более удачным. Создавались современные службы, укреплялись законность и порядок, и, впервые за много столетий в Палестине наметилось умеренное, но процветание. Однако евреям не удалось воспользоваться этой ситуацией для быстрого построение Иишува, которое позволила Декларация 1917 г. Почему?
Одной из причин было то, что еврейские лидеры не были едины во взглядах как на цели, так и средства. Вейцман был человек терпеливый, который всегда считал, что созданние сионистского государства потребует длительного времени, и чем солиднее будет создаваться инфраструктура и фундамент, тем больше шансов на его будущее выживание и процветание. Он был готов работать в темпе, предложенном Англией. Ему бы хотелось, чтобы в Палестине в первую очередь возникали социальные, культурные, образовательные и экономические институты, которые были бы крепки и прочны. Как он говорил, «Нахалал, Дегания, Университет, электрозавод Рутенберга, концессия Мертвого моря имеют для меня большее политическое значение, чем все обещания великих правительств и великих политических партий».
У других еврейских лидеров были свои приоритеты. В 20-е годы крупной политической фигурой в Израиле стал Давид Бен-Гурион. Для него самое большое значение имела политическая и экономическая природа сионистского общества и государства, которое оно создаст. Он приехал из Плонска (территория русской Польши) и, подобно тысячам умных молодых «остъюден», верил, что «еврейский вопрос» никогда не удастся решить в рамках капитализма. Евреям следует вернуться к своим коллективистским корням. Большинство евреев-социалистов в России пошли по марксистскому пути интернационализма, утверждая, что еврейство – просто сочетание отмирающей религии с буржуазно-капиталистическим обществом и исчезнет вместе с ними. Нахман Сыркин (1868—1924), ранний сионист-социалист, настаивал на том, что евреи – отдельный народ со своей собственной судьбой, но утверждал, что ее можно осуществить лишь в коллективистском государстве, основанном на кооперации, а потому национальный очаг должен быть с самого начала социалистическим. Бен-Гурион придерживался той же точки зрения. Его отец, Авигдор Груэн, был убежденным сионистом, который отдал сына учиться в современную еврейскую религиозную школу, а частные педагоги учили мальчика светским предметам. Бен-Гурион, бывало, называл себя марксистом, однако в результате воспитания Библия, а не «Капитал», стала для него главной книгой, хотя он и почитал ее как учебник истории и руководство в мирских делах.
Ко всему прочему он был еще еврейским вундеркиндом, но таким, чья огромная воля, страсть и энергия преобразовывались в активную общественную работу, а не в учебу. В 14 лет он руководил детской сионистской группой. В 17 – был активным членом сионистской рабочей организации Поале-Цион. В 20 лет он стал поселенцем в Эрец-Израэль, членом Центрального комитета партии и в октябре 1906 г. – автором ее первой политической платформы.
В молодости Бен-Гурион активно действовал на международной сцене. Он жил в еврейских общинах в Салониках, Стамбуле и в Египте. В Первую мировую войну он проводил много времени в Нью-Йорке, организуя бюро Ге-Галуц, которое направляло потенциальных переселенцев в Палестину, успел также послужить в Еврейском легионе. Но, независимо от рода занятий, три его принципа оставались неизменно в силе. Первое. Главное – чтобы евреи стремились вернуться на свою землю; «единственный настоящий сионизм – это заселение нашей земли; все остальное – самообман, пустая болтовня и потеря времени». Второе. Структура новой общины должна способствовать этому процессу в социалистических рамках. Третье. Культурно-языковой связкой сионистского общества должен служить иврит.
Бен-Гурион никогда не изменял этим трем принципам. Правда, средства, при помощи которых он стремился претворять их в жизнь, менялись. И это тоже стало сионистской традицией. В течение прошедшего столетия сионистские политические партии претерпевали постоянные мутации, но мы не будем стараться проследить их в подробностях. Сам Бен-Гурион был выдающимся создателем и «разделителем» партий. В 1919 г. он открывает организационную конференцию партии Ахдут га-Авуда. Десятью годами позже (1930) он соединяет ее с политическим крылом Поале-Цион, образовав Мапай, Сионистскую партию труда. Более солидным и стойким был Гистадрут, сионистское профсоюзное движение, генеральным секретарем которого он стал в 1921 г., он превратил в нечто намного большее, чем федерация профсоюзов. В соответствии со своими принципами он сделал профсоюзы своеобразным агентом по заселению земель, активным проводником сельскохозяйственных и промышленных проектов, владельцем и спонсором которых он был, став в дальнейшем главным собственником земли и имущества, столпом сионистско-социалистического истэблишмента. Именно в 20-е годы Бен-Гурион заложил фундаментальные основы будущего сионистского государства. Но это отнимало у него время и энергию, и, хотя конечной целью всех его усилий было ускорение иммиграции, немедленных результатов, тем не менее, не было. Инфраструктура формировалась, но люди, ее заполняющие, не спешили приезжать.
Это было основной заботой Жаботинского. Главной и приоритетной задачей он считал необходимость как можно скорее привезти в Палестину максимально возможное количество евреев, чтобы они могли организовываться для политического и военного укрепления государства. Конечно, было важно проводить в жизнь, как говорил Вейцман, специальные образовательные и экономические проекты. Но прежде всего – количество прибывающих евреев. И столь же правильно, как настаивал Бен-Гурион, осваивать землю. Но все же сначала – количество. Жаботинский иронизировал по поводу того, что Вейцман и Бен-Гурион со своими принципами позволяют себе выбирать поселенцев. Бен-Гурион предпочитал халуцим, пионеров, готовых заниматься тяжелым физическим трудом, чтобы избавиться от зависимости от арабской рабочей силы. И он и Вейцман враждебно относились к религиозному крылу сионизма, которое основало в 1902 г. партию «духовного центра» Мицрахи, а в 1920 г. перенесло свою деятельность в Палестину. Мицрахи стала создавать свою сеть школ и институтов, параллельную светской, и проводить собственную кампанию по иммиграции. По мнению Вейцмана, Мицрахи поощряла не тот тип иммигрантов – а именно евреев из гетто, особенно из Польши, которые не желали работать на земле, а хотели бы поселиться в Тель-Авиве, создавать капиталистические концерны и, если хватит ловкости, спекулировать землей.
В 1922 г. Черчилль, который всегда был просионистом, покончил с запретом на иммиграцию. Однако его Белая Книга, опубликованная в этом году, впервые требовала, чтобы иммиграция, при отсутствии ограничений, отражала бы «экономическую способность страны принимать в данный момент вновь прибывающих». На практике это означало, что евреи могли получить визу на поселение, предъявив 2500 долларов, что, по мнению Вейцмана, вело к преобладанию капиталистических иммигрантов типа Мицрахи. Жаботинский же считал, что такой подход не особенно важен, главное – количество иммигрантов. Ему был не по душе темп заселения, предложенный Вейцманом и английским правительством, которые готовы были ждать сотни лет, лишь бы еврейская Палестина стала нацией халуцим. Он жаждал быстрого роста иммиграции, и надо признать по прошествии лет, что у него было более точное ощущение действительности, чем у тех двоих.
Для Жаботинского была неприемлема та организация иммиграции, которую предложили англичане. Он хотел, чтобы этим занимались еврейские политики, первоочередной своей задачей считавшие формирование государственных структур. Поэтому в 1923 г. он вышел из сионистского руководства и двумя годами позже основал Союз сионистов-ревизионистов, чтобы максимально использовать ресурсы еврейского капитализма и привести в Палестину «максимальное число евреев в кратчайший период времени». Он привлек большое число сторонников в Восточной Европе, особенно в Польше, где боевое молодежное крыло ревизионистов, Бетар, организатором которого был юный Менахем Бегин, уже было хорошо организовано, носило форму, маршировало и училось стрелять. Его целью стало создание еврейского государства решительным, единовременным, волевым актом, которому нельзя было бы сопротивляться.
На самом деле все три еврейских лидера переоценивали в 20-е годы реальную готовность евреев эмигрировать в Палестину. После того как утряслась суета первых послевоенных лет, прекратились погромы в Польше и на Украине, евреи, как и все прочие нации, стали довольствоваться своей долей благосостояния. Желание грузиться на пароходы до Хайфы ослабло. Да и беспорядки 1920—1921 гг. не воодушевляли на иммиграцию. Впрочем, в 20-е годы еврейское население Палестины удвоилось и достигло 160 000. То же произошло и с сельскохозяйственными поселениями. К концу десятилетия их было уже 110, где 37 000 евреев обрабатывали 175 000 акров земли. Однако общее число иммигрантов составило всего 100 000, из которых 25% не остались в Палестине. Таким образом, в среднем реальный масштаб иммиграции составлял всего 8000 человек в год, не говоря уже о 1927 годе, на который приходился пик процветания 20-х годов: в этом году прибыло 2713 человек, а выехало – свыше 5000. В 1929 г., который можно считать поворотным в мировой экономике, въезд и выезд примерно сравнялись.
